Голубев Василий

%d0%b3%d0%be%d0%bb%d1%83%d0%b1%d0%b5%d0%b21Голубев Василий Васильевич (1925-1985) — русский советский писатель.Родом из Ярославской губернии. Окончил Ленинградское художественно-педагогическое училище. Писал лирические пейзажи русской деревни.

 

 

 

 

В феврале 1991 года не-заметно, в очень узком кругу людей, состоялось открытие первой выставки художника Василия Голубева — через шесть лет после его смерти. Присутствовавшие понимали, что это — художник будущего, что его имя войдет не последним в национальную историю искусств. Что это — один из немногих подвижников, осветивших застойную эпоху. Но если подвижники 20-х и 30-х годов, такие, как Филонов, сегодня обществом поняты и оценены, то современники наши еще слишком близки, и часто не в состоянии мы истинно оценить их масштабы. Еще предстоит нам в меркнущем свете недолговечных светил научить видеть свет тихий и постоянный, составляющий цепочку огней вековечной культуры народа.

Голубев ушел из жизни шестидесяти двух лет, когда ему была обещана выставка — первая в его жизни. Он ее боялся — боялся, что не выдержит сердце. Так и случилось. Встреча со зрителем прошла уже без него.

Люди, знавшие Голубева, видели его талант, его творческую оригинальность. Не могли не ценить фанатичную преданность искусству, бескорыстное отношение к нему. Его любили, помогали в меру сил. Редкий случай — человек, не имевший специального высшего образования, был принят в Союз, имел хорошую мастерскую и заказы, позволявшие сносно существовать. Он выставлялся на общелосховских выставках, но не на видных местах, и не самыми яркими своими работами.

Так же незаметен был он и в жизни: худой, невзрачный, в потертом пальто, с вечным «Беломором» в зубах. Он был неприметной достопримечательностью ЛОСХа — «Вася Голубев», с которым так хорошо по душам поговорить, незлобивый и очень доступный, широкий по натуре — это внешний слой образа. Близкие друзья отмечали его философический ум, точность и краткость мысли, глубину проникновения в жизнь, которую мало кто мог понять.
О Голубеве можно было узнать нечто существенное только поднявшись к нему в мастерскую, которая находилась тут же, в ЛОСХе, на четвертом этаже. Огромное количество работ. Необыкновенная палитра, где краски словно текли, вливались друг в друга. Музыка: Моцарт, Вивальди, Бах. Живопись: Рембрандт, Эль Греко, Гюстав Дорэ. Множество репродукций — классика и вырезки из журналов, из которых он нередко в последние годы брал мотивы для своих холстов. Ему был нужен только толчок — фотография, кадр из кинофильма — пейзажи он сочинял.

Кроме мольбертов, из мебели был лишь матрац, который лежал прямо на полу, и стол, за которым собирались друзья, а часто — и случайные, даже подозрительные гости. Это был своеобразный клуб, где сходились самые разные люди.

Наконец — сам Голубев, всегда — с карандашом в руках. Работал он постоянно, жил картиной, в картине и ради картины. (Кроме этого в его жизни не было ничего). Это была его жизненная суть.

Глядя на голубевские холсты, не скажешь, что он прожил жизнь в Ленинграде. Кажется, только один городской пейзаж — с тяжелым, тучно-серым Исаакием, неуклюже распирающим холст своими углами. Прямой угол, жесткая линия, плоскость ненавистны были Голубеву. Несколько натюрмортов тоже не характерны для него, мало что говорят. Большие картины с людьми (заказные работы на выставки) остались не закончены — свой пластический подход к человеку он начал искать, но не нашел, а деланье по известным прототипам не удовлетворяло. Основная масса работ — это картины природы, северная земля.

Голубев родился в Костромской деревне. Юношей попал в Ленинград, участвовал в войне. Взгляд его на Землю — это взгляд крестьянина и солдата, понявшего значение родины изнутри. Третий фактор — ленинградская (европейская) культура — она дала язык, «шестидесятничество», открывшее эту культуру.

В Серовском художественном училище, где Голубев учился в 50-х годах, он мало чем отличался от сверстников. Как все, писал натурные пейзажи, старательно строя перспективу, стараясь сделать похоже, передать настроение, исходящее от природы. Настроение получалось довольно унылое — однообразно-желтая нива, бледное небо, ровный горизонт. Душа словно спит. Она покорствует жизненной скуке. Она еще слепа и не различает токи жизненных сил, исходящие от земли, от неба, от ржи, от облаков. Цвет примитивен и вял. Рука не компонует, а срисовывает немудреное это явление.

Пейзаж можно не именовать. Таких множество в нашем искусстве 50-х — почти все студенты писали именно так, и многие профессионалы тоже. Это — милые вещи, но художественная цена их невелика. Почему? Стоит задуматься об этом.

Если мы большими шагами измерим русский пейзаж, то увидим, что породил его Веницианов. Он первым соизмерил простенькую русскую природу (желтая рожь, бледно-синее небо, горизонт) с идеальным состоянием счастья, которое переживает и сам художник, и зритель, и люди, изображенные на холсте. Они дома, на месте в этой уютной природе. И труд для них — естественное дело. Лицо Земли, как лица крестьянок,— мягко, безмятежно, и нива убрана ровными снопами, как четками бус, и ровно сжатая рожь вторит линиям горизонта.

Ученик Венецианова Григорий Сорока, пошел еще дальше в тонкости передачи настроения. Его пейзажи метафизичны, говоря современным языком. Мираж прекрасной действительности, который он видел наяву, преображенным, как в некоем зеркале, растворяющем несущественное и выявляющем главный смысл,— в этих работах и им подобных еще живут принципы исконного письма с ясностью сознательной формы.

Если мы перескочим дальше, то найдем Саврасова, Васильева, Шишкина, Дубовского, и многих других художников нового поколения, которые показали нам уже Россию несколько иную. Кончилась безмятежность. Тревожится русская душа — мозглой, неуютной весной на окраине городка, куда прилетели грачи, распутицей — когда расплылись дороги, и не знаешь, куда идти, богатырской вышью лесов и ширью полей. Но богатырь — не пахарь! И силушку куда девать — не всегда он знает! Душа тревожится, когда притихло, и огромная густосиняя туча нависла над водой.

Эта тревога связана с иным чувствованием природы у человека п городе, но сути, отрезанного от нее. Ведь постепенно
центр русской культуры сместился. Община людей и Земли все более теряла значение. Перейдя на жительство в город, душа не забывает потерю — она постепенно дисбалансируется, и начинает болезненио-остро переживать свои редкие встречи с природой.

Мы это явственно видим в случае с Левитаном. Большая сыновняя чувствительность — желание, сопереживая, слиться с Землей, и драматический порыв оторваться, вознестись в самое небо — над вечным ее покоем.

Душа россиянина вXIX веке активно ищет контакта с европейской культурой. Но не хочет и отказаться от своих сердечных привязанностей — умиления перед природой. Запад подсказывает все новые и новые методы видения пейзажа — импрессионисты учат повышенной цветности, Сезанн — чувству мира как единой массы, спаянности форм, которые существуют все вместе, в давлениях друг на друга. Он первым понял пластическую конструкцию пейзажа как единства воздуха, земли и воды, проявленных светом. Ван Гог погрузился в цветоримические движения и показал природу совершенно живой, наполненной нервами, тканью.

Русский гений ответил на это искристыми снегами Юона и Грабаря, проявившими и доведшими до сильных и чистых звучаний импрессионизм. Бубновалетцы, изучая Сезанна, стали форму тискать и мять, и крутить, лепя пейзаж, как из теста. Лентулов пошел на гранение и дробление (следуя за Пикассо), весело рассыпая как карточный домик храмы с кусками дерев, лоскутьями разрывая небеса. Они разбирали мир на первоэлементы — хотели понять его, с ним играя и перекраивая на свой лад.

Эти разбойники начала века, эти хулиганы-шутники — футуристы, веря в будущую человечью мощь, махали кистями как саблями по холсту, сражаясь с любым устоем. Они крошили мир в щепки, рассеивали его в пыль, раздалбливали трещины древностей как неугомонные дятлы. Они расчищали место для будущего — для человека XX века.

Этот человек пришел. Он пришел и на нашу землю. Вначале — с задорными песнями, с мыслью улучшить природу, превратить ее в рай. Постепенно песни скуднели. «Вот сдавили за шею деревню каменные руки шоссе»,— прохрипел предсмертно Есенин. Началась индустриализация земли, которая не могла не задеть и самого человека. В искусстве она шла волнами, неравномерно, так как силой традиции поддерживалось прежнее при-родолюбивое мышление. Но на переднем крае идеологии сталинского периода стояла борьба за урожай как главная тема природы. Сравнив картину Яблонской «Хлеб» и картину Венецианова «На жатве», мы без труда увидим, что же на наших нолях произошло. Спокойно сидящая мать кормит младенца. Кто-то идет но дорожке, кто-то работает, кто-то отдыхает. Нет никакого «энтузиазма». Все мирно, все совестливо, добровольно. В картине же Яблонской — ногастые разудалые бабы, потея, сгребают хлеб. Сейчас зафуфычат грузовики. Пахнет табаком и бензином. Сгребут эти горы хлеба и повезут неизвестно куда; останутся стоять, широко расста-вя ноги, крестьянки-зубоскалки.

В 50-х годах Голубев не был задет таким энтузиазмом. Душа ощущала фальшь в таких показательных темах, хотя многие его однокашники на это с удовольствием шли.
Его первые картины и этюды — скромные, честные, неприкрашенные и не превращенные в агитку. Теперь мы понимаем, как это много, потому что, исследуя дальше творческий путь художника, убедимся, какие плоды принесла изначальная честность. Убогая нива и довольно убогая живопись оказались опорой правды.

Дальше — перестройка 60-х годов. Перестройка сознания в сторону доверия к личности, к мировой культуре. К попытке очеловечивания государственной политики и идеологии и снятия части запретов. Хрущев и его сообщники, пытаясь взбодрить падающую экономику, дали человеку глоток свободы, обратили внимание общества на конкретных живых людей. Оттаивая, души россиян выплеснули из себя в культуру огромный поток энергий.

Наступило удивительное время — без страха стало можно смотреть репродукции с икон, да и сами оригиналы — сотни из сохранившихся миллионов единиц. Реабилитирована была часть храмов, наиболее знаменитых, которым удалось уцелеть. Были сняты замки и обнаружены уникальные фрески. Открылись импрессионисты, Врубель и Ван Гог. Это было потрясением для художников рубежа 60-х. А дальше — Кончаловский, Лентулов, Фальк, Филонов, Шагал

Голубева потрясли импрессионисты и Ван Гог. Его живопись осветилась. Вначале ее можно сравнить с работами ранних Серова и Коровина — голубо-розовый снег, теплые рыжие лошадки, крупные, живые мазки. Рука освобождается, движется импульсивно, и эта ритмическая активность мазка, длинного и свободного, станет одним из главных действующих средств в его искусстве.

%d0%b3%d0%be%d0%bb%d1%83%d0%b1%d0%b5%d0%b25

Февраль.   1962 год.

Это дало сочную, живую фактуру. Появилась дополнительная игра светотени на поверхности красочного слоя, что обогатило живописное воздействие мотивов. Вангоговская подвижность кисти оказалась для Голубева органичной, но состояние его образов — иное. В картинах «Февраль» и «Март» (1962 г.) он передает то крайнее возбуждение сил, которое бывает ранней весной и в человеке, и в природе: острые световые вибрации, быстрые, с налету, мазки, что бегут по впадинам и взгоркам, закручиваются вихрем, тонко трепещут в ветвях. При их беспокойстве, даже буйстве, общее настроение — легкое: стеклянная звончатость светлого, переливчатого мира, взъерошенного весной. Эта лучистая живопись — как бы марево цвета. В ней нет еще крепости, опорной силы, и мир, который она создает,— непрочен, хотя искрист и кипуч.

В картине 1962 г. «Весной на пашне» еще больше проклевываются черты будущей живописи Голубева. Подымается горизонт, земля распластывается перед глазами, рассматривается в упор. Она становится главной мыслью изображения: взрытая почва со стремительно рвущейся водой, шершавые травяные бугры, хрупкие прутья и цепкие корни дерев. Эта грубая, расползшаяся земля-плодоноси-ца зовет человека сеять, работать на ней. Она чувственно-конкретна — это не какое-то поле и не «гектары пашни»…

Даже для смелых тех лет было дерзостью написать на переднем плане, в центре холста огромное черное пятно оттаявшей земли. Сверкает небо и снег. Сбившись в кучку, подпрыгивают на пригорке дома, ликуют березы. Но черное — словно тень от огромного крыла, и — рассыпалась, внося беспокойство, поленница дров. Каким рождается день? Ужели — весна? Иль вновь одолеют ее зимние тени?

Подсознательное опасение художника было не напрасным. «Хрущевская оттепель» была недолгой.  Свежие воды ушли, кого-то унесли за собой, кто-то иссох и зачах в новой временной полосе, двинувшейся к застою. Кто-то снова ринулся в муть и тину болотного существования, кто-то взобрался повыше — на бугорок, и там прирос, осел. Кто-то и группе нашел опору и даже выбился в «лидеры оппозиции». завоевывая художественный мир.

С Голубевым это не произошло. Он пробивался один, не примкнув ни к левым, ни к правым. До сих пор это мешает: для левых он — слишком правый, для правых — слишком левый,— непонятно, как оценить. Если же вдуматься, то расслоение на правое и левое в политике и в искусстве — явление временное. Это — проявление дисгармонического разлада, происходящее в нашем обществе со времен декабристов, когда право-официальное стало догматикой, и вызвало к жизни левую оппозицию в виде космического печальника Лермонтова, критика Герцена, язвительного Гоголя и других. Как правое и левое полушария мозга должны быть в гармонии и выполнять свою роль, так и в культуре разумное начало (идеология) обязательно должно быть соединено с началом чувства, сердца, с подсознанием конкретного творца. Тогда лишь родится не кривобокое, а прямое движение: «Витязь русской культуры» двинется прямо…

Большинство художников левого склада ностальгичны. Остро ностальгичен В. Попков — самый яркий, пожалуй, живописец из «деревенщиков» 60-х. Голубев прожил не легкую жизнь — он был инвалид войны, долго жил в бедности, работал ночами на кухне в коммуналке, а  днем — плотничал, зарабатыван на хлеб. Он не мог  не переживать многие несправедливости, в том числе — в мире искусства.  У него, как у всякого художиика, было и свое естествснное честолюбие, и желание быть признанным, понятым, а по существу он был вытеснен из  официальной творческой  жизни. А ведь он знал себе  цену, видел, как незаслуженно пользуются жизненными благами многие художники, не имеющие никакой идеи.

Думаю, что в какой-то момент борьбы он был сломлен. Не сломан, но сломлен — как дерево. Он пустил боковые ветви, приспособился к роли «Васи», и сберег себя. Но в работах конца 60—70-х годов, когда, видимо, не изжиты были еще изначальные юношеские надежды, нередка печаль.

%d0%b3%d0%be%d0%bb%d1%83%d0%b1%d0%b5%d0%b24

Весенние заморозки.   1968 год.

«Весенние заморозки» 1968г. — тому пример. Тревожно белеет редкими клиньями снег. Упало на землю темное, низкое небо. Хлюпает грязь, но лошадка тащит свой воз. Все равно ведь — весна, хоть без радужных красок. Березы никнут мокрыми ветками, но и горделивы, как южные пальмы, и оттаяла круглыми ямками под ними земля.

Работа мрачновата по цвету. Радуга жизни развеялась. Перед глазами реальность вечного труда и терпенья земли — как итерпенья человека. Проталины, мелкие ручьи образуют сложный узор — спирально-закрученное   движение. Все движется — и все стоит. Все живое радостно и трагично.

Тем не менее, в этом — не ностальгия. Скорей — терпеливая натура крестьянина-землепашца проявляется в естественном сочувствии всему, что являет Природа. Попков жалеет людей, культуру, видя их гибель. Поэтому он ностальгичен. Голубев не жалеет. Что жалеть? Он открыл кладезь нескзанной мощи, титанических жизненных сил. С каждым холстом эти . силы в его творчестве крепнут. Уплотняются и укрупняются формы сгущается и озвучивается цвет. Живопись начинает походить на сплав самородков. Всё более величественно и мажорно берётся тема Природы — как вечная тема бытия. Пятна, мазкн обретают самостоятельную изобразительную силу — то среди снежных бурунов и бугров возникают чьи-то глаза, из хляби вырисовываются то женские тени, то кони, как будто бы нарисованные то ли самой природой, то ли древним художником, в пещере рисующим на стенах… Он показывает нам все более и более пристально живое тело планеты,еще но укатанной под асфальт, но уже изухабленное, истерзанное человеком. То, что он нам показывает — не «сельхозугодья», не «грунт» и не «субстрат». Это — «Мать-сыра-Земля», как понимали предки.

%d0%b3%d0%be%d0%bb%d1%83%d0%b1%d0%b5%d0%b22

Морозное утро.   1962 год.

В течение 70-х годов Голубев идет к программной картине. Образы зимнего сна, весеннего пробуждения и осеннего ниспаденья вытесняются образами лета. Природа в расцвете. Все в ней — в избытке сил. Панорамно наслаиваются планы — за далью даль. Открывается огромное пространство, крепнет ось-вертикаль. Вместо хрупких березок возникают сосны и ели. Вместо талой и темной — охристо-красная земли.

Он пишет на Оредеже, где земля действительно имеет красный оттенок — здесь написал Петров-Водкин своего «Красного коня», и мужественный строй, эпичность картины близки к интонации голубевских работ. В картине, названной «Оредеж»,— размах богатырский. Она по размеру довольно велика. Линия тяготения идет к Шишкину, Васнецову, хотя язык — иной.

Темное, грозное солнце, как в «Слове о полку Игореве», и — ослепительное сверканье серебряной воды. Река плывет широко и вольготно, играя струей. Распор в композиции создают косые стрелы стволов и лучей. Парчовая, драгоценно-расцвеченная поверхность, тяжелая красочная масса мерцает на фойе холодного, леденящего серебра.

В 70-х годах в творчестве Голубева утверждается своя терпкая, часто — пронзительная цветовая гамма. Густой, гудящий поток цветомасс, как поток земляной жижи или меда, сотворяет живописный мир. «Сырость и вязкость», как считал Мусоргский, есть характернейшие черты русского искусства. «Сырая и вязкая» живопись Голубева (сыра ведь Земля!) несет это важное свойство.

%d0%b3%d0%be%d0%bb%d1%83%d0%b1%d0%b5%d0%b23

Хлеба убрали.   1972 год.

Кстати, большие, главные голубевские картины не брали на выставки под тем предлогом, что они-де «сырые». Имелось в виду — недописанные, недочеканенные, непроработанные в деталях. Однако, сам Голубев стремился наворотить на холст тяжелые, клубящиеся массы — это было его художественной задачей, идущей из глубины чувствования бытия. Драгоценно-красочная, неповоротливая плоть, еще не оформленная в нечто сознательное, но — живая,— характерное качество русской земли, как и русского характера, русской культуры.

Ван Гог, с его страстной духовностью, истомленной прагматизмом среды, людям показал, что материя мира — живая. Что вся она — воздух и горы, кипарисы и солнце, дома и человек — проникнута единым живительным импульсом Творца. Материя — это вихрь, пульсация, и не закончена, не окончательна всякая живая форма. Она дышит, колышется, вибрирует у нас перед глазами.

Ван Гог показал экстатичную страстность, готическое стремление вверх, взрывную силу материи, которую скручивает в вихри так, что кажется ее с холста прочь унесет, и мир распылится, вспыхнув радугой искр. У Голубева — иное. Его материя слишком оседлива, тяжела. Это — какая-то лава первопотока, еще не забывшая свой исход.

В зрелых работах Голубева оформляется тема Солнца. «Жаркий вечер» — гимн солнцу на живописном языке. В широких, дуговидных мазках, лепящих округлые взгорки, отлогие берега, в переизбыточном лучении Солнца, идущем прямо на нас, художник передал одно из самых мажорных состояний русской природы, подмеченное им. С такой же страстью наши предки славили Ярилу, катя огневые колеса.

К выставке «50 лет JIOCX» Голубев готовил картину «В северном крае» (1982 г.). Но показать ее не удалось (именно ее и посчитали «сырой»).

Центральное событие картины — оплодотворение Солнцем Земли. Лучи света показаны явственно и просто. Видимо, так чувствовал это событие древний египтянин, когда изображал человечьи ладони на концах лучей. Коснувшись воды, они ее оживили, взбурлили, разожгли. Раскалена и земля, и деревья — тяжелые массы, еще не прорисованные до конца, не обтянутые «кожей».

Это — фаза творения. Оно может быть продолжено дальше, уточнено, оформлено в мелких деталях. Но — может быть законченным в лавинообразном состоянии, если художник это именно свойство мира хочет нам показать.

«В северном крае» — картина богатырского содержания. Она близка к творениям Мусоргского, Бородина, Васнецова. Может быть, в этой картине — тот максимум эпического размаха, на который отваживается наша цивилизация сегодня — образ дикой, мощной, одушевленной и далеко не безмятежной природы, в которой скрыт драматический нерв.

В последние годы Голубев нашел свой стиль, свой живописный язык. Он много работал над этюдами — писал их быстро, схватывая основные движения масс. По пластике они очень оригинальны и богаты. Рассказывают, что Голубев очень любил танцевать. Он хорошо чувствовал пластику, движение. В мастерской у него постоянно звучала музыка, что видно по работам.

Голубев говорил: первые пятнадцать лет я работал с натуры. Последние пятнадцать — в мастерской. Но и на натуре он часто становился спиной к мотиву — чтобы не оглядывать, а сознательно строить его. В мастерской же писал по воспоминаниям, со своих картин и даже с репродукций, конечно, неузнаваемо меняя их.

Этюды эти неопытный глаз может принять за чистую абстракцию, настолько широко и пастозно они взяты. Цвета очень сильпые — изумрудные, фиолетовые, голубые. Он создавал элементы для какой-то будущей живописи, ясной и крупной по форме, мощной и сочной. Предвкушал некую райскую природу, в которой живут прекрасные, вольные существа. От картин исходит здоровая, целительная сила, как будто в них спрятан витамин для глаз и души. Эти концентраты здоровья, эти драгоценные слитки цвета создавались в условиях экологической катастрофы, когда уже многим стало ясно, что воды отравлены, земля обеспложена и солнце теряет свой свет. Понимая и видя это, многие художники кинулись показывать зло — гибнущую природу, чтобы вызвать у людей беспокойство и сострадание. Голубев же показал мужественное сопротивление Природы и человеческой души, неистребимую волю к жизни.

Мы не знаем и не узнаем теперь никогда, на пороге каких открытий ушел из жизни художник. Что он был в самом разгаре творческих сил — это ясно. Может, он потому и боялся выставки, боялся открыться зрителю, еще не созрев, но успев сказать что-то главное.

В современном заасфальченном мире, в пасмурном Ленинграде вдруг чудом возник этот художник с открытой и смелой душой. Он сделался рупором Природы, истерзанной и прекрасной. За шесть лет, протекших со дня его смерти, мы еще глубже погрузились в жесткую техногенную среду. Случился Чернобыль, Армянское землетрясение, загублен Адамов рай — Персидский залив. Беспомощно трясут головой облитые нефтью птицы: что ты делаешь, Человек? Зажжены нефтяные вышки. Может случиться, что дети не будут знать, что такое Солнце. Что может нас снасти? Неужели — картинки?

Да, культура обладает силой саморазвития, самосохранения и защиты людей. Она является постоянным источником обвинения злу. Она содержит критерии истины. Она поддерживает духовный огонь в человеке. Ибо культура — это сознательная Природа, проявленная талантом Художника-творца.

Василий Голубев был голосом (глазами) Природы в техногенной среде. Он оставил свое пророчество — «спасайтесь!» Он доказал, что душа человеческая — не бессильна, что это — мощнейшая из стихий. Дух управляет миром, и его способна познать, прочувствовать живая человеческая душа.
Голубев оставил нам камертон — на что мы можем себя настроить, желая спастись.

Со времени Венецианова изменилась наша земля. Где безмятежность крестьянки, кормящей на ниве дитя? Где — эти мягкие лица, зелено-золотые пространства родительских полей? Земля изуродована, и она защищает себя, теребя душу художника — наиболее чуткого человека. Прислушайтесь к искусству! Россия — исполнена сил, невероятных, никогда не бывалых энергий! Помогите им проявиться — в себе, а потом — в других! Не спите! Духовный сон равносилен смерти.

Голубев оставил нам огромное количество работ. Какой будет их судьба? Смогут ли люди их увидеть? Способны ли будут они исполнять свою функцию — заряжать энергией людей? — Это вопрос открытый. Но я убеждена, что в будущем искусство Голубева войдет как классика в историю культуры России.

Маргарита Добровольлская.

Комментировать

Вам необходимо войти, чтобы оставлять комментарии.

Поиск
загрузка...
Свежие комментарии
Проверка сайта Яндекс.Метрика Счетчик PR-CY.Rank Счетчик PR-CY.Rank
SmartResponder.ru
Ваш e-mail: *
Ваше имя: *

товары