Левитан Исаак

Реалистический пейзаж второй половины XIX века достигает своих вершин в творчестве Исаака Ильича Левитана (1860 — 1900). В отличие от своих предшественников и современников он полнее и глубже раскрыл в пейзаже образ русской природы. Левитан умер в возрасте сорока лет. Однако вклад его в русскую пейзажную живопись огромен. Все наиболее значительные произведения были созданы им за последние десять лет жизни. Создав „пейзаж настроения», он смог полностью выразить то, что лишь намечалось в творчестве его учителя Саврасова и Васильева.

Левитан рано сложился как самостоятельный художник. Он учился в Московском Училище живописи, ваяния и зодчества, в пейзажной мастерской Саврасова. В работах ученического периода ясно ощущается увлечение Левитана пейзажами этого замечательного художника и педагога. Но это было не простое подражание, а творческое следование своему учителю, самому существу его искусства. Ещё в училище Левитан создаёт свой первый шедевр — «Осенний день. Сокольники», в котором выражается уже нечто новое, левитановское. Эту картину купил для своей галереи П. М. Третьяков, что было равносильно общему признанию дарования молодого художника.

Берёзовая роща.    1885-1889 годы.

Дальнейшие события в жизни Левитана—дружба с А. П. Чеховым, знакомство с искусством барбизонцев, увлечение работами Коро и особенно поездки на Волгу—помогают ему окончательно найти самого себя, осознать и свои возможности и величие задач, которые стояли перед ним. Художник никогда не ждет „вдохновения», он упорно, самозабвенно трудится, стремясь претворить в высокую художественную форму всю жажду прекрасного, которой была одержима его душа.

Постепенно Левитан преодолевает описательность, событийность и некоторый бытовизм раннего передвижнического пейзажа. Он уже почти обходится без фигурок людей и животных, которые должны были „уточнять» настроение, так как умеет найти его в самой природе. От перечисления предметов и явлений, пусть даже опоэтизированного, он переходит к языку больших и глубоких образов. Так в живописи Левитана рождается то, что принято называть „пейзажем настроения».

Через пейзаж, понятый как определенное состояние природы, через эмоциональное развитие конкретного мотива он раскрывает большое содержание. В его чисто пейзажных образах чувствуется более глубокое понимание народной жизни, чем во многих жанровых картинах передвижников, рисующих сцены деревенского быта. Раскрывая излюбленную русским искусством тему дороги с ее простором и далью, напевностью и грустью разлуки, Левитан поднимает значительные гражданские идеи своего времени —такова популярная „Владимирка», которую Нестеров назвал „русским историческим пейзажем, коих в нашем искусстве немного».

Даже большие, вполне законченные картины Левитан писал, прочно опираясь на натуру —целиком „сочиненных» пейзажей мы вообще у него не встретим. Обычно в основе картины лежал натурный этюд, в котором уже была намечена основная тема и схвачено общее настроение. Дальнейшая же работа заключалась в том, чтобы до конца выявить это настроение иногда сначала в эскизе, а подчас и прямо в картине, очистить его от всего случайного, второстепенного.

Понятно, что при этом огромную роль играла живописная форма. Стремясь прежде всего к выражению общего состояния природы, Левитан упорно совершенствует свою живописную манеру. В этом смысле его никак нельзя назвать „чистым» лириком —он никогда не полагался только на вдохновение. Стараясь запечатлеть естественное настроение, он начинает писать все более широко и свободно, поражая современников смелостью своей живописи и даже вызывая некоторые упреки в „незаконченности».

Большую роль в творческой судьбе Левитана сыграли поездки на Волгу. Необъятные просторы великой русской реки как бы служили художнику тем мерилом, с которым он подходил к оценке жизни. Он создает ряд пейзажей, подобных философским поэмам. Некоторые картины волжского цикла, особенно „Вечерний звон», который называли „песней заходящего солнца», пользовались необычайной популярностью. Чехов сказал о них Левитану: „На твоих картинах появилась улыбка».

Вечерний звон.

Особое внимание Левитан начинает уделять изображению света и воздуха. Они приобретают все более важную роль в передаче эмоционального состояния природы и позволяют объединить изображение в единое целое. Достигается это характерным для Левитана построением пространства, умением создать атмосферу вовлеченности зрителя, его сопричастности настроению природы. Есть в картинах Левитана движение вглубь, ощущение простора, шири даже в тех случаях, если они не изображаются непосредственно, но угадываются.

Над вечным покоем.   1894 год.

Необычайной масштабностью замысла отмечен пейзаж Левитана „Над вечным покоем». В безлюдном просторе и безграничности водного пространства ощущается такое могущество стихии, перед которым деревянная церквушка, покосившиеся кресты погоста да пригнутые ветром березы кажутся раздавленными. Вся картина проникнута торжественными музыкальными ритмами —не случайно во время работы над ней художник просил играть ему Бетховена. Хотя Левитан говорил: „Я весь в этой картине», ее все же нельзя отнести к абсолютным достижениям художника—в цельности образа она уступает более скромным левитановским мотивам. Известную ограниченность ее цветовой гаммы, построенной на сближенных, почти монохромных тонах, нельзя считать характерной для всего творчества Левитана.

Вообще ходячее представление о Левитане как о „хмуром художнике», о „печальном певце сумерек» совершенно не соответствует действительности. Об этом со всей убедительностью говорит прежде всего колорит большинства его картин.

Левитан внес много нового в понимание роли цвета, и это также в немалой степени способствовало созданию „пейзажа настроения». Он был одним из первых русских художников, кто начал писать голубые и фиолетовые тени на снегу, кто передал красоту тончайших оттенков цветовой гаммы ранних летних сумерек и голубую прозрачность лунного света. Левитан умел добиваться безупречной верности тонального единства и ощущения среды, атмосферы пейзажа, будь то сырость весеннего воздуха, пряная теплота летнего дня или зной полудня.

Художник в своих произведениях достигает очень верного ощущения каждого времени года. Его весна —это подлинный апофеоз природы, светлый канун ясных летних дней, весь пронизанный ожиданием; осень одевается в золото листвы на фоне яркого синего неба; лето насыщено потоками солнечного света, горящего пятнами на изумрудной листве берез. Каждое время года, каждый мотив и каждое настроение имеет свой цветовой строй, свой „ключ». В пределах даже очень простой, сближенной гаммы Левитан умеет найти бесконечное богатство оттенков.

Его небольшая по размерам картина „Березовая роща» — настоящий шедевр живописи. Она обладает удивительной естественностью и ненавязчивостью композиции, которая, как всегда у Левитана, вовлекает зрителя внутрь. Но при кажущейся случайности картина в действительности точно и строго построена. Новаторство Левитана заключается здесь еще и в том, что он, в отличие от большинства своих предшественников, не стремится охватить каждый предмет целиком, а прибегает к своего рода „кадрированию». И это помогает ему добиться большого единства, цельности художественного образа, рождающих ощущение редкостной картинной завершенности.

Это в высочайшей мере присуще написанному за год до смерти художника пейзажу „Озеро», в котором до конца раскрылось зрелое мастерство Левитана. На смену величавой отчужденности полотна „Над вечным покоем» приходит светлый гимн природе, прославление ее красоты и сопричастности к ней человека, ощущение радости и полноты жизни. Поразительно тонко разработаны в ней мотивы внутреннего движения: бегущая по поверхности воды рябь, тихое колыхание камыша, неспешный бег высоких белых облаков, их отражения и скользящие по воде легкие тени. Необычайно богатство цветовой гаммы картины, построенное на трезвучии белого, синего и голубого с торжественными отзвуками золота. Левитану удалось, не впадая в надуманные аллегории и стилизаторство, создать глубоко философский, собирательный образ Родины —недаром сам он называл это полотно „Русь».Озеро. Русь.   1899-1900 годы.

Творчество Левитана стало как бы итогом развития русского реалистического пейзажа XIX века, и его значение прекрасно понимали современники. М. В. Нестеров писал: „Левитан был „реалист» в глубоком, не преходящем значении этого слова: реалист не только формы, цвета, но и духа темы, нередко скрытой от нашего внешнего взгляда».

Стерлигов А.

 

Великий русский художник. Певец родных просторов. Военародно любим, с детства знаком, с учебника «Родная речь»…

Вряд ли думалось, что в под 150-летия со дня рождения Исаак Левитан предстанет таким новым для нас, обнаружит столько неведомых граней. Юбилейный проект Третьяковской галереи вобрал в себя как никогда много: свыше трех сотен экспонатов из 17 музеев, включая два зарубежных — из Иерусалима и Минска Маэстро показан, как говорится, во всех проявлениях своего таланта, во всех близких ему видах и жанрах искусства не только живопись — тут беглые рабочие кроки, тончайшие акварели, море великолепных пастелей, на выставках уж совсем редких. На счастье, собрали множество его портретов, среди них — графический юношеский автопортрет. А главное. Левитан дан на всех этапах творчества и на разных стадиях работы над полотнами, из которых важнейшим, забравшим много лет труда, но так и недописаным, осталось «Озеро». Тяготевший к философии, художник стремился дать в нем обобщенный образ России, даже хотел назвать картину «Русь» но все же постеснялся столь явной патетики…

Оказалось, он не только пейзажист. Пусть и без претензии на всеохватностъ, владел разными жанрами — портрет, натюрморт. Правда обошелся без исторических композиций (вряд ли подошли бы они его строгому вкусу и классически ясному взгляду), зато чувством истории обладал несомненно. Хотя русские ландшафты за столетие изменились мало (там, где бестактно не вмешался человек), ясно: в этих картинах — Русь уходящая, теперь уж навсегда ушедшая. И сам процесс этого ускользания, невидимый глазу. Левитан умудрился заметить и передать с эпической полнотой. Как и почему это произошло, вряд ли ответишь, кроме одного варианта гений! 

На Волге.

Волга в районе Тольятти.

Ум, интелливнтность, мягкость, редкое трудолюбие, терпение и последовательность, критический взгляд на мир -таким описали Левитана современники, чьи высказывания содержит увесистый академический каталог Интересно, что открывает его дягилевская статья «Памяти Левитана». Удивительно проницательная, напечатана она в 1900 году журналом «Мир искусства»: в этот круг единомышленников стремился Левитан, так и не отпущенный из цепких объятий старых товарищей-передвижников. Спустя столетие вновь подает ему руку харизматический культуртрегер, движитель новаторского искусства, еще недавно царивший в тех же залах на Крымском Валу: зимой тут прошла выставка к 100-летию «Русских сезонов» позиционированная Третьяковкой как архиважный шаг в ее развитии.

 

Пожалуй, первая после 1960 года ретроспектива Левитана — не менее знаковое ообытие для галереи, чей основатель первым купил картину у 19-летнего, еще лишь подававшего надежды живописца (а признавали его талант при жизни немногие, больше находилось критиканов и антисемитов). Ныне Третьяковка хранит великолепную, самую крупную подборку работ пейзажиста, по силе таланта и значению в отечественной культуре сопоставимого с Чеховым и Рахманиновым. Называю лишь их, современников юбиляра, хотя возможны и другие аллюзии. Кажется, устроить юбилейную ретроспективу Левитана — примерно то же самое, что заново издать полное собрание сочинений «солнца нашей поэзии». В самом деле, кого поставить рядом? Разве нет в этом скромном живописце, избегавшем ложной «красивости», тяготевшем к мотивам непритязательным, пушкинской универсальности, по словам Достоевского, «всемирной отзывчивости»? С кем сравним из зарубежных коллег — Констеблом. Тернером, Мюллером, Коро? А главное, кто более проникновенно и искренне в зримых образах выразил Россию, чем этот выходец из Литвы, даже в пору известности вынужденный не раз прятаться в сельской глуши из-за выселения евреев из Москвы? И при этом — недосказанность, едва начинавшееся признание и огромный потенциал роста. Реализации его помешала ранняя смерть: ушел еще до сорока, тогда как в наши дни лишь с этого возраста художника считают сложившимся и всерьез рассматривают как претендента на место в музее.

Выставка в ГТГ раскинулась широко и привольно, как Волга матушка-река, часто писанная любимым учеником Саврасова и Поленова. В дизайне экспозиции нет кричащих колеров, бархатных фонов и резких линий, рассекающих пространство по диагонали. Здесь все мягко, сдержанно и плавно. Зал лишен бесчисленных перегородок, делящих его на компартименты, как доводилось видеть на других юбилейных персоналках (а их тут было множество — Шишкин и Айвазовский, Боровиковский и Дейнека). Правда движения строго по xpoнологии, как задумывали организаторы, все-таки не получилось: идешь чаще по кругу, сравнивая близкие по сюжету композиции, эскизы и завершенные полотна то и дело возвращаясь к давно знакомому или, напротив, удивляясь малоизвестному.

Да и нет у художника при всем его даре декоративиста, чрезмерно крупных картин и столь ярких цветовых пятен, чтоб наповал сражать зрителя. Охватывают его смутная тревога, но при этом гармония и покой, не очень свойственные Левитану-человеку, беспокойному и мятущемуся, не слишком счастливому в жизни, несмотря на прямо-таки роскошный круг общения. Зато в творчестве мастера есть романтизм и даже пафос, однако странного свойства — негромкий, какой-то антипафосный. Тем не менее симфоническое звучание его пейзажей-картин, его панно-панорам заставляет вспомнить Мусоргского, Чайковского. Бородина.

Говоря о чеховской поэтике у Левитана уместно упомянуть его дружбу с Чеховым — так, в доме писателя, изгнанного из Москвы в Ялту болезнью, живописец счастливо встретил свой последний Новый год… У них с «Левиташей» (прозвище дал Антон Павлович) — общий юбилей, и выставка в ГТГ — как бы аналог чеховского театрального фестиваля-отразила эти звездные моменты судьбы художника и человека. Здесь есть напоминающий о серийных штдаиях Клода Моне и в то же время о Куинджи этюд «Сумерки. Стога» (подобный украшает камин в ялтинском доме-музее), и левитановский набросок головы молодого Чехова и портрет Софьи Кувшинниковой -ученицы и подруги, невольно на два года поссорившей его с Чеховым: их не очень гармоничная пара выведена в рассказе «Попрыгунья; и Левитан долго не мог простить другу иронических намеков.

К слову, в 1901 году именно Дягилев организовал в Петербурге большую посмертную выставку Левитана, как бы окончательно закрепив его отрыв от передвижнического реализма и бытописательства уход в иную стилистику и проблематику: поэтически обобщенное видение мира, создание пейзажа-картины, право наделять бесстрастно-молчаливую природу драматургическим содержанием. Отсюда — символизм, экспрессия и лиризм, а в пластических решениях- эволюция от критического реализма и русского импрессионизма (пленэриэма) к стилю модерн. Неслучайно Левитан сблизился с Александром Бенуа и его кругом, начал выставляться вместе с мюнхенским «Сецессионом? Выставка дала уникальный шанс: обзор большого количества работ мастера, который «поворачивал свой стиль» столь же стремительно, как его коллега Валентин Серов, позволяет фантазировать о том, куда пришел бы Левитан, доживи он хотя бы до 1911 года. И уж точно его фигура закрывает XIX столетие, как прочитанную книгу и легко встраивается в XX век.

Хотя, как ни смешно, ученики и последователи маэстро зачастую — эпигоны, многочисленные и в наши дни, в конце концов сумели дискредитировать и русскую пейзажную живопись, и сам пленэризм. Виноваты ли великие художники, если найденные ими образы превратились в архетипы, идеи впитаны с молоком матери, но порою сбивают с толку неглубоко мыслящих коллег становясь омертвелой схемой?

Фотоснимки в документальном разделе экспозищи не просто дают реальный облик Левитана и его окружения, обстановку его мастерской в доме, принадлежавшем Савве Морозову, но воссоздают атмосферу эпохи, когда живопись была вынуждена отстаивать себя в борьбе с наступавшей на пятки фотографией. Тем более актуальны оказались пейзажи Левитана и его метод сохраняя верность натуре в целом, он не копировал ее рабски. а наделял чертами, поднимавшими ландшафт конкретной местности до уровня эпического обобщения. Конечно, Левитан не первый изобрел «пейзаж настроения» (в русской живописи он идет от его наставника Саврасова), но именно его творчество стало кульминацией новаторского. рожденного в конце XIX века направления в слегка суховатом искусстве ландшафта. В картинах, пастелях, акварелях Левитана отчетливее всего проявился и стиль модерн, в пейзажный жанр проникавший слабее, чем в портрет или тематическую композицию… Впрочем, посмотрим на выставку в ином ракурсе, позволив себе грех пассеизма.

Говорят; все мы вышли из гоголевской шинели. Но когда наступает осень, мы все «выходим» из Левитана. Он хрестоматиен: в учебниках публиковался всегда Иллюстрациями жуткого цвета, а все равно — любит. И спрашивали смотрительниц в музейных залах: где тут у вас Левитан? Кто-то ходил в Третьяковку сугубо на него и Куинджи. Сначала — «Ночь на Днепре»: и как это луна светится? А потом бегом — в «Березовую рощу? это уже Левитан . Как хочется, зимой особенно, этого Куинджи и этого Левитана. Потом мартовская оттепель — опять Левитан: день, улица, лошадка снег… Наступит лето — и вдруг тревога «У омута? Ведь и грачей мы помним, а почему так к Левитану тянет? Может, оттого, что всегда тут есть настроение, хотя почти всегда грустное. Будто любование грустью-его стихия.

Нет более русского художника чем этот еврей, который уплывал на лодке на середину реки, чтоб «еврейчиком» не дразнили, и писал там свои наирусские пейзажи. Неужели именно в этом человеке с библейским обликом сосредоточились таинства русской души? Как тонко, печально, как точно выразил он то, что пытались передать вербально теперь уже классики русской литературы. Левитан — руская душа для ленивых. Можно не читать Лермонтова Гоголя, Достоевского или Леонида Андреева легче и проще понять эту душу, постояв перед такими простьми по сюжету холстами, впитывая сумрачный воздух российских пространств, ощущая их неизбывную печаль.

Считают, что иконы — Библия для безграмотных, тогда Левитан — хрестоматия русской души для безграмотных.

Елена Титаренко.

 

Город Плес был основан в 1410 году сыном Дмитрия Донского великим князем Василием I. В качестве места паломничества художников Плес в 1888 году «освоил» Исаак Левитан, которьй, по собственному признанию, влобился в него раз и навсегда — не перечесть плесских видов на его пейзажах и этюдах. За Левитаном потянулись Шаляпин и прочие представители столичной богемы. Снять домик в крохотном городке — даже сегодня население Плеса едва превышает две тысти человек — мог себе позвопгтъ даже не слишком богатый человек: чай, не модный заграничный курорт.

В 1960-х Плес был вклочен в Золотое кольцо России. В нем был единствежый в мц» музей Левитана, но не было даже… хоть плсюнькой госттцы: по административно-бюрократической табели о рангах Плесу который никогда не был даже райцентром, таковой не полагалось, и многочисленные поклонники творчества Левитана вынуждены были искать пристанища в неболышх частных домиках, стоящих вдоль набережной правого берега Волги и мало изменившихся с конца позапрошлого века.

Одним из таких поклонников был Алексей Шевцов, уроженец Орска, выпускник МГУ в новые времена — крупный бизнесмен, до 2005 года возглавлявший совет директоров Южно-Уральского машиностроительного завода, а ныне- глава Плесского городского поселения. Он и стал той «градообразующей личностыо» которая с начала нового века начала менять облик Плеса. Менять, по счастью, совсем не так, как в Москве.

Дюжина старинных домов на набережной была тщательно отреставрирована (никаких новоделов и новых особняков в дурно понятом стиле хай-тек) и превращена в небольшие гостиницы. Весьма символичным видится то, что первым гостем в одной из них стал принц Майкл Кентский. Постепенно в такие же гостинички превращаются почти все дока нижнего Плеса.

Одновременно весьма разительно начал меняться и культурный ландшафт Плеса — только за последние годы в нем появились Музей пейзажа, Музей лаковой миниатюры Палеха и Холуя, первобытный парк-музей, Музей «Русский Дом», частный музей «Ветхий дворик», Музей свадьбы, Музей привидений и детских страшилок, яхт-клуб, готовится открытие Музея личных коллекций. Не ставалось в стороне и государство: в последние четыре года по словам губернатора Ивановской области Михаила Меня, в развитие Плеса вкладывалось по 50 миллионов рублей, а в нынешнем, юбилейном году общими усилиями эта сумма выросла в шестеро.

В городке, в котором местным жителям, кроме обслуживания приезжих, заниматься практически нечем, исчезла безработица А нынешним летом Плес выйдет и на музыкальную арену — в нем состоится вокальный конкурс «Шаляпинские голоса над Плесом» жюри которого возглавит Евгений Нестеренко. Хоть зала, который мог бы достойно принимать солидный международный конкурс, в Плесе пока нет. Пишу «пока» потому как планы у тех, кто занимается превращением Плеса в образцово-показательную туристическую зону, поистине наполеоновские, лощадь самого Плеса невелика — около трех квадратных километров, зато втрое большую площадь занимает прилегающий к нему район, на территории которого расположены 23 деревни. Речь идет — подчеркивает г-н Шевцов, — о включении полесских сел, деревень, луов и полей в сферу туризма под общим брендом Плеса. Образно говоря
всего Плесского поселения с республикой Сан-Марино или княжеством Лихтенштейн. В своем развитии район должен стремиться к статусу образцовой русской системы расселения, к проекту идеальной Республики Плес»

При этом Шевцовым опять-таки всячески подчеркивается, что ни новоделов в «старинном вкусе’,’ ни «навороченных» коттеджей в этой зоне быть не может просто по определению — только столь модные в наши дни экологические деревни. Понятно, с очень дорогой недвижимостью.

Да многочисленные и глубокие положительные изменения в Плесе налицо, с этим никто не спорит. Больше тысячи человек сегодня мотут принять плесские гостиницы и гостевые дома. Однако и Майкл Кентский, и Монако, и Лихтенштейн упомянуты тут вовсе не случайно. Потому как вместе со словами признательности тем, кто восстанавливает «русскую жемчужину» возникает закономерный вопрос: а для кого предназначено все это возрожденное рукотворное чудо?

Шевцов не скрывает, что рассчитывает он на состоятельную столичную интеллигенцию. Что же — спасибо, как говорится, за откровенность. Потому как от одного взгляда на цены в очаровательных гостиничках на набережной просто темнеет в глазах. Радушная хозяйка одного из гостевых домов, открытых в старинном доме, с обезоруживающей простотой спросила коллегу «Как? Шесть с половиной тысяч в сутки за одноместный номер — это разве дорого?» Без комментариев.

А как же быть тем, кто по-прежнему стремится в Плес, но не имеет тугого кошелька? Таким, кстати, был практически всю свою жизнь и сам Исаак Ильич Левитан, которому жизнь в сегодняшнем Плесе была бы точно не по карману. Для тех, кто победнее, «отцы» Плеса предлагают расположенный вне исторической части шестиэтажный, в чисто советском стиле санаторий «Актер-Плес» СТД РФ, там цены отнюдь не заоблачные. Но представители театральной богемы к Плесу также неравнодушны, и «человеку с улицы» найти в актерском гнездышке место в любое время года весьма проблематично.

Подчеркнем — нашему, российскому человеку. Вряд ли стоит обольщаться и думать, что в Плес потоком вот-вот хлынут VlP-иностранцы. Для них, как показывают данные опросов, что Левитан, что сам Плес — пока что, говоря словами гоголевского героя, один неосязаемый чувствами звук.

Выходит, тем, кто в круг «состоятельной столичной интеллигенции» не входит, в Плесе делать нечего? Никто об этом прямо не говорит, но именно на это намекают, советуя останавливаться не в Плесе, а скажем… в Иванове. Мол, не каждому же по карману останавливаться в венецианских гостиницах. Приехал, прогулялся, посмотрел, вздохнул и… скатертью дорожка, дорогой гость!

В последнее время немало малых и очень колоритных российских городов пытаются искать экономического благополучия на ниве развития культурной сферы и туризма. У некоторых получается, об опыте Углича и Мышкина наша газета писала не раз. Там гостю предоставляют выбор, отчетливую альтернативу: можешь позволить себе роскошные покои — милости просим, нет — есть приюты весьма скромные. Как говорили в недавние времена с удобствами на этаже. А у потенциального посетителя Плеса сегодня такого выбора фактически нет и, похоже, не предвидится.

Как в былые времена в городских садах, куда, как известно, собакам и нижним чинам вход запрещён.

Николай Песков.

Комментировать

Вам необходимо войти, чтобы оставлять комментарии.

Поиск
загрузка...
Свежие комментарии
Проверка сайта Яндекс.Метрика Счетчик PR-CY.Rank Счетчик PR-CY.Rank
SmartResponder.ru
Ваш e-mail: *
Ваше имя: *

товары