Венецианов Алексей
Венецианов Алексей Гаврилович (1780-1847) — русский художник.
Автопортрет. 1811 год.
Один из основоположников бытового жанра в русской живописи. Бытовой жанр — это один из основных жанров посвященный изображению частной и общественной жизни человека. Венецианов сознательно стремился к реалистической верности изображения, считая это главной задачей живописца. В своем имении Сафонково создал школу, в которую принимал крепостных и детей из бедных семейств. С 1820-х тема труда и быта крестьян стала главной в его творчестве, он придал крестьянской тематике значение самостоятельного жанра живописи.
Картина «Жница» написанная в 1820 году стала убедительным свидетельством этого.
Жница. 1820 год.
На оборотной стороне холста указано ни точной даты, ни имени этой девушки. В каталогах Русского музея, а также во всех выставочных изданиях и монографиях датирован портрет условно-30-е годы, и название столь условное — «Девушка в клетчатом платке». Не встречается упоминаний об этом портрете ни в письмах художника, ни в воспоминаниях его близких. Может быть, A. Г. Венецианов не придавал большого значения этой работе, не очень-то дорожил ею? Огромный этюд, сделанный с крестьянской девушки, по-видимому, быстро, в один-два сеансa… Между тем сама возможность появления его на свет была в некотором роде событием в мире русской живописи…
Девушка в клетчатом платке.
Петербургской Академии художеств Венецианова называли «рисующий чиновник». Сначала он служил в канцелярии Директор почт, затем в Лесном департаменте землемером, а в свободное от службы время в Эрмитаже копировал пастелью Рубенса и Рембрандта, принимал заказы на портреты и вскоре стал пользоваться известностью гораздо большей, чем некоторые академики живописи.
Портрет К.И.Головачевского с тремя воспитанниками Академии. 1811 год
Портрет М.А.Венециановой, жены художника. 1820 год.
Портрет М.Н.Стромиловой
Портрет молодого человека в исанском костюме. 1804 год.
Портрет И.В.Хавского 1827 год.
Сановники. 1808 год.
Купальщицы. 1829 год.
Портрет А.А.Венециановой, дочери художника. 1825 1826 годы.
Портрет П.И.Милюкова. 1820 год.
Человек — во всяком случае внешне—он был тихий, в споры никогда не вступал, славой не кичился, от покровительства маститых живописцев отказывался. Кто бы мог подумать, что этот «рисующий чиновник» давно уже составил «собственное свое понятие о живописи» только до времени не торопится заявлять о себе?
Даже дослужившись до чина титулярного советника и получив звание академика живописи, он еще ждал своего часа.
Алексею Гавриловичу Венецианову исполнилось сорок четыре года, когда на обороте портрета И. Философовой (это полотно находится в Третьяковской галерее) он сделал надпись: «Венецианов в марте 1823 году сим оставляет свою портретную живопись».
И он действительно перестает писать портреты по заказам, покидает Петербург, переселяется в свою деревеньку Сафонково и письма подписывает: «Венецианов Сафонковский». С этой поры он сам делит свою жизнь как бы на две части—одна, когда он просто Венецианов, и другая, когда он стал Венецианов-Сафонковский.
Теперь, обретя независимость, вдали от суетных заказчиков, придирчивой Академии, художник мог творить на свободе, предоставленный сам себе, руководимый лишь собственными склонностями и желаниями. Красота окружающего мира переполняла его радостью.
Вот крестьянка по первой борозде ведет под уздцы лошадей. От еще не прогретой земли поднимается легкий пар, и кажется, будто крестьянка плывет в этой дымке, еле касаясь земли босыми ногами. Прекрасно было не что-то отдельное, взятое само по себе — молодые листочки или босоногая крестьянка, а нечто, соединявшее их в одно целое. Прекрасной была сама жизнь земли, прекрасным было чувство, которое рождалось в его груди и соединяло с этой землей, с людьми, работающими на ней («Весна на пашне»).
Пройдет еще четверть века, прежде чем Чернышевский провозгласит в своей знаменитой диссертации: прекрасное — есть жизнь, тем самым открыв новую полосу в истории эстетической мысли, в самом ходе развития русского искусства.
А пока что скромный художник, почти безвыездно живущий в своей деревеньке, вдохновенно работает, прокладывая пути этой истине, доверяясь собственным чувствам и своему пониманию жизненных явлений.
«Ничего не изображать иначе, чем в натуре является, и повиноваться ей одной без примеси манера какого-либо художника, то есть не писать картину a la Rybens, a la Rembrandt и проч., но просто как бы сказать a la Натура»— так думал Венецианов и так наставлял своих учеников, вскоре появившихся у него. Их он искал и находил средь бедного люда и крепостных, веруя, что, «идучи сим новым путем», они приблизятся к правде и красоте вернее, чем те, кто годами копирует римские и греческие образцы, изучает классические полотна, затверживает правила, приобретает навыки, оставаясь глухим и слепым перед тем миром подлинной красоты, которую являет собой природа.
Свои полотна, что бы они ни изображали, художник больше не называет «портрет», «пейзаж».
«жанровая сценка», все это «этюды в безусловном подражании природе».
Чаще всего он пишет крестьянские лица. А поскольку он по своему душевному настрою поэт, то всегда жаждет впечатлений, которые помогли бы ему утвердиться в этом качестве. Встретит он в поле молодую светлоглазую крестьянку, усадит ее перед мольбертом, бросит ей на колени букет васильков и с трепетом наблюдает, как светится ее лицо, как голубеют глаза. И пристально вглядывается в это преображенное лицо. Но поэту чаще всего приходится отступать перед реалистом, который не мог не заметить выражения покорной усталости, которое делало лицо крестьянки застывшим, каменным. Он был слишком честен чтобы писать то, что ему хотелось бы в ней увидеть, а не то что было на самом деле. И полотно запечатлевало сутулые плечи большие, натруженные руки и взгляд, в котором было столько придавленности, безразличия ко всему на свете («Девушка с васильками»). Поэт или реалист заставлял Венецианова браться за кисть, чтобы писать «Жнщу», «Кормилицу с ребенком», «Крестьянку Тверской губернии»? Скорее всего, поэт, потому что все это портреты красавиц. Правда, ни в одном салоне, ни в одной гостиной этих крестьянок не назвали бы красавцами, они красивы по народным, «мужицким» представлениям: румяны, то, что называется «кровь с молоком», их фигуры дышат здоровьем и силой—с любой работой справятся, любая трудность им нипочем… Вглядываясь в их лица, мы понимаем, что снова поэт отступал перед трезвым наблюдателем. Художник старался быть настолько точным, что по его полотнам ученые могут изучать тип лица тверской крестьянки — несколько скуластое, широко расставленные глаза, высокий гладкий лоб, волосы, всегда покрытые повязкой, повойником, кокошником или платком. Они даже похожи друг на друга, как похожи красавицы в сказках, в народных песнях.
Изображая своих крестьянок, художник как бы отрекался от тех понятий, представлений о женской красоте, которые существовали в его время
Что красота?— ужель одно названье?
Иль грудь высокая и тонкии стан.
Или большие очи?— но порою
Все это не зовем мы красотою
Уста без слов — любить никто не мог.
Взор без огня — без запаха цветок!
Лермонтовские строчки, относящиеся к 30-м годам, продолжали пушкинскую поэзию, в которой красота неразрывна с яркой индивидуальностью. одухотворенностью. «Гений чистой красоты»— это не только «голос милый» и «нежные черты», но и способность к пробуждению высоких чувств: это «и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь ..»
Разумеется. Венецианов не был чужд этих представлений о прекрасном. Но он не хотел ни в чем погрешить против правды, не хотел привносить свое понимание в ту реальность, у которой были свои законы, свое понятие о красоте.
Случалось и так, что в споре поэта и реалиста оба приходили к согласию. И тогда появлялись такие полотна, как «Девушка в платке».
Это лицо выделяется в галерее венециановских женщин. В нем нет ничего застывшего, оно мило своей одухотворенностью.
Как случилось, что жизнь, исполненная труда и лишений, пощадила это существо, или только до времени обошла его стороной?.. В детски припухших губах как будто трепещет улыбка, в глазах столько чистого, ясного света и такое доверие к миру, какое бывает только в ранней юности. Все гармонично в чертах ее лица, все исполнено прелести. Чем больше вглядываешься в ее лицо, тем больше уверенности, что красота эта достойна счастья, рождена для счастья.
Художник как будто отдыхал, работая над этим полотном, предавшись мечтам.
Образы крепостных крестьян появлялись в русской живописи и до Венецианова — у Аргунова. Боровиковского и других художников, но только в его творчестве мир крестьянской жизни и крестьянских понятий становится главной темой, определяет самую сущность его искусства, его представлений о красоте.
На земле, где художник Алексей Гаврилович Венецианов много лет жил и работал — в Вышнем Волочке,— установлен памятник: на гранитном постаменте — бронзовая фигура художника с мольбертом и кистью в руках, а рядом на скамеечке, как бы позируя, застыла крестьянка ребенком. Своеобразная композиция, задуманная авторами О. К. и H.И. Комовыми, точно выражает суть творчества Венецианова, недаром художника называли «певцом русской крестьянки».
И до Венецианова писали крестьянок. В наши дни стал полулярным «Портрет неизвестной в русском костюме» И. Аргунова, обратили на себя внимание картины из крестьянской жизни М.Шибанова, интересен портрет кормилицы В. Боровиковского, Но в свое время эти работы широкого отклика в художественной среде не имели. Да и сами авторы не придавали им особого значения, Венецианов был тут в некотором смысле новатором.
Вот тебе и батькин обед. 1824 год.
Признанный портретист, академик живописи, он однажды почувствовал неудовлетворенность, необходимость начать работать по-другому. И тут же уехал из Петербурга, приобрел зревушку Сафонково и поселился там в тверской глуши. Ему нужно было уединение. «Чтобы полнее посвятить себя живописи с оригиналов натуры… уехал в деревню свою, там занялся безусловным вниманием природы…»—так напишет впоследствии о себе в автобиографических записках Венецианов. Он действительно почувствовал себя независимым от заказчиков, от их требований, желаний, он не был больше привязан и манере, которая была принята усвоена портретистами первых десятилетий XIX века. Более того, он стремился забыть эту манеру. Когда художник писал женщин, занятых очисткой свеклы, и девушку с корзиной, которую встретил по дороге к лесу, или одну из дворовых девушек, каждое утро поившую телят, он во время работы чувствовал себя совершенно раскованно и мог целиком уйти в решение живописныx задач. Напряжения, которое тогда связывало Венецианова, гда он писал заказные портреты, не было и в помине. Он чувствовал себя свободным художником.
Розданные в деревне полотна Венецианов называл этюдами или картинками. Но эти картины не были изображением сцен из деревенской жизни. Художник не ставил перед собой задачи, которая впоследствии стала девизом передвижников,— изучать жизнь народа и правдиво воспроизводить ее. Не стоит порицать Венецианова за то, что тяжелая, полная лишений жизнь крестьянства почти не нашла отражения в его искусстве. Взгляды и творческие намерения Венецианова были иные, чем у художников, вдохновленных идеями Белинского. Тургенева. Некрасова.
…Ранним утром, когда в доме все спали, он выходил в сад, проходил деревней, направляясь в поля. Запах свежевспаханной земли, от которой поднималось легкое марево, ударял в голову. Фигура крестьянки с лошадью, впряженной в борону, казалась призрачной, вот-вот готовой раствориться в синеватых далях. Он смотрел вокруг, и на душу нисходило ощущение покоя, неразрывной связи с родной землей, солнцем, весной.
Жарким летним днем, когда начиналась жатва, он устраивался с альбомом где-нибудь в тени, делая быстрые зарисовки: люди, работающие в поле, усевшаяся на помосте крестьянка кормит грудью ребенка… Все эти зарисовки он использует потом, в работе над своими картинами. Но главным для художника всегда было желание выразить чувство, которое захватывало его, когда он глядел на поля, погруженные в покой жаркого летнего полдня, чувство «зенита жизни», пронизывающее все живое. Да, он был поэтом и, изучая натуру, стремился понять ее «пиитическую сторону».
Среди произведений Венецианова, созданных в 20—30-е годы, преобладают этюды, сделанные с крестьянских женщин и детей. И это можно объяснить только тем, что именно женщина, несмотря на всю тяжесть жизни, была хранительницей поэтического начала крестьянской жизни.
Крестьянская девушка с серпом во ржи. 1820 год.
Крестьянская девушка с телёнком. 1829? год.
Старая няня в шлычке. 1829 год.
Когда художник выставлял свои полотна в Петербурге, в залах Академии, он слышал много добрых слов, но только не от коллег. Собратья по кисти были шокированы его моделями. «Можно все написать превосходно, но лучше превосходно писать то, что прекрасно, особенно если выбор зависит от художника»,—говорили Венецианову. Академики не могли понять, почему художник пишет лица неправильные и, с их точки зрения просто некрасивые. Они не понимали, что Венецианов открыл для себя новые каноны красоты. Ежедневно вглядываясь в лица деревенских женщин и девушек он увидел, как могут быть они пленительны. «Параня со Сливнева», «Крестьянская девушка с котенком», «Девушка с крынкою молокa», «Пелагея (девушка с косой и граблями)» привлекают нас естественной прелестью, добрым отношением к ним художника, которое он сумел передать, не стремясь «поправить» эти лица, сделать их лучше, чем они были на самом деле.
Девушка с бураком.
«Девушка с бураком», написанная около 1824 года, выделяет из других полотен Венециан прежде всего выбором модели. Среди своих ли дворовых увидел эту девушку художник, встретил ли ее в лесу, в соседнем селе или по пути в город—мы не знаем. Но конечно, его не могло сразу же не остановить это лицо—красиво очерченные губы, правильной формы нос, большие карие глаза и тонкие, вразлет брови. По-видимому, художник пригласил ее позировать к себе в мастерскую, но выражение лица постарался воспроизвести именно то, которое остановило его при первой встрече. Такое достоинство и благородство в повороте головы, столько силы и характера во всей повадке, что невольно вспоминаешь «тип величавой славянки», воспетый впоследствии Некрасовым. Сочетание контрастных тонов—красной косынки и синего сарафана— как бы подчеркивает красоту этого удивительного лица.
Гумно. 1821-1822 год.
До конца своей жизни художник искал все новые типы деревенских девушек женщин. Правда, иногда, горько ощущая свое одиночество, он идет на компромисс, пытаясь соединить собственное представление о прекрасном с тем, которое господствовало в художественных кругах. И тогда на его полотнах появляются образы несколько слащавые, выспренние, далекие от правды жизни. Но «вещи, в которых он просто цельно выразился, рисуют его нам как первоклассного мастера и необычайного человека, которым вполне должна гордится Россия» —так писал о Венецианове Александр Бенуа. считавший, что творения Венецианова и художников созданной им школы занимают важнейшее место в истории живописи.
Л.Осипова
Зиму 1847 года Венецианов с интересом и увлечением делал большой заказ: образа двадцати святых и запрестольный образ Троицы для тверской церкви. Окончив эскизы, он непременно сам хотел отвезти их в Тверь. Назначил день выезда — 4 декабря. К шести утра тройка уже стояла у крыльца. «Не провожай меня, Сашурка»,— сказал он дочери последние слова. Сани были легки, застоявшиеся лошади бежали шибко. Перед тем, как спускаться с крутой горы, у которой стояло милюковское Поддубье, ненадолго остановились, перепрягли лошадей. Венецианов раскурил сигару. Под гору лошади вдруг нонесли. Кучер Aгап бросил вожжи и вывалился из легкого возка. Венецианов вожжи подхватил, надеясь выправить возок, осадить лошадей. Резким толчком и его выбросило на обледенелую дорогу. Вожжей он не отпустил, и его тело стремительно летело по дороге, ударяясь обо все встречное. Тройка влетела в ворота Поддубья. На шум и грохот сбежались милюковские крестьяне, молотившие на гумне хлеб. На дороге лежала варежка, в которой еще курилась сигара. Кто-то попытался сделать кровопускание. Было поздно.
Миг смерти краток. А прощание с жизнью начинается задолго до последнего часа. Все, что мы когда-то, не зная того, сделали в последний раз, обозначает вехи прощания с жизнью. Вот он только что в последний раз раскурил сигару. До этого сказал последнее слово любимой дочери. Когда-то в последний раз он закрыл этюдник. Когда-то — в последний раз — закрыл книгу, дописал письмо, вымолвил слово. И наконец, в последний раз вдохнул чистый свежий воздух родных полей…
Тогдашняя Россия и не заметила утраты одного из лучших своих сынов. Вокруг имени трагически погибшего художника надолго воцаряется молчание. Он был не слишком заметен, непритязателен. Всю жизнь внятным тихим голосом он рассказывал в своих картинах о том, что знал сердцем, о своем житейском круге. Рассказывал о русских — русским. Тогда его голос услышали немногие. Еще меньше было прозорливцев, что поняли его. Но время, большое, всесильное время стало верным его союзником: год от года голос Венецианова все громче, все отчетливее звучит на всю Россию, эхом отзывается за ее пределами. Когда-то Чаадаев в третьем философическом письме высказал всем его сердцем пережитую истину: «…да и может ли великая душа, каково бы ни было ее призвание на земле, быть лишенной патриотизма? К тому же есть общий закон, в силу которого воздействовать на людей можно лишь через посредство того домашнего круга, к которому принадлежишь, той социальной семьи, в которой родился; чтобы явственно говорить роду человеческому, надо обращаться к своей нации, иначе не будешь услышан и ничего не сделаешь».
Именно поэтому неповторимо индивидуальное, остронациональное искусство Алексея Гавриловича Венецианова с каждым грядущим годом, отдаляющим его жизнь от сегодняшнего дпя, активно набирает силу воздействия, видится с большого расстояния все более значительным, вызывающим глубокий интерес, духовное сопереживание и у художников, и у самых широких зрительских кругов.
Сомнения нет — этот процесс с течением времени будет расти, числу истинных прозелитов художника суждено множиться.
Г.К.Леонтьева.
