ЗАПИСКИ О ХУДОЖНИКАХ

Сальватор Фьюме (1915-1997) — итальянский живописец.
Летом  в Центральном выставочном зале Сальваторе Фьюме приветствовал гостей, пришедших на открытие его московской выставки. «Збазиба» — единственное русское слово, выученное за несколько дней пребывания в Москве, которое Фьюме произносил часто и душевно. Он и в самом деле был благодарен всем, кто помогал устраивать выставку, поздравил с ее открытием, произнес слова любви и признательности. Наверное, художник хотел понять все, что говорилось в торжественный день, и досадовал, когда поблизости не оказывалось переводчика. Но интонацию понимал и потому ни разу не ошибся, повторяя свое «збазиба»…

Он и сам хочет быть понятым как художник и человек. Все творчество Фьюме— призыв к общению, к диалогу; он верит своему собеседнику-зрителю, относится к нему с уважением и потому никогда не подлаживается, не уступает — в свободном диалоге каждый должен оставаться самим собой.

Сальваторе Фьюме — художник, признанный во всем мире. Родился он в 1915 году в сицилийском городе Комизо. Учился на родине великого Рафаэля, в Урбино, окончил здесь в 1936 году художественный институт. Первая выставка дома, в Италии, прошла в 1949 году и принесла успех, увенчавший полтора десятилетия напряженного труда. Вскоре его работы были представлены на Биеннале в Венеции — одной из самых значительных международных художественных выставок, проводящейся раз в два года. В то же время одну его картину приобрел Музей современного искусства в Нью-Йорке. Так началось международное признание художника, С тех пор его выставки проходили в Милане, Венеции, Флоренции, Турине и за границей — в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Бонне, наконец, в Москве.

Художник исполняет не только станковые картины, но и произведения монументальной стенописи — мозаики и фрески. Его работы, в частности, украсили внутренние помещения океанских лайнеров «Джулио Чезаре» и < Андреа Дориа», редакции крупнейших американских журналов «Тайм» и «Лайф», а мозаика— церковь Благовещения в Назарете.

Фьюме многогранен. Неутомимо и с неизменным успехом обращается он ко все новым видам творчества. Более сорока лет назад Сальваторе работал театральным художником и создал декорации к спектаклям знаменитого оперного театра «Ла скала» в Милане и лондонской Ковент-Гарден. Кроме того, Фьюме и график— иллюстратор великой латинской поэмы «Энеида», и скульптор, керамист, архитектор. Разнообразием и размахом он напоминает своих великих предшественников — художников итальянского Возрождения.

В самом начале пути успех Сальваторе Фьюме принесла не живопись и не изобразительное искусство, а литература. Во время второй мировой войны был опубликован его автобиографический роман, отмеченный ярким писательским дарованием. Он и впоследствии не оставляет литературу, время от времени публикуя рассказы в итальянских газетах. ,

Фьюме — художник итальянский не только по праву рождения, но и по характеру и духу творчества. Быть художником в Италии одновременно и npoсто и очень нелегко. Прозрачный воздух Флоренции и легчайшая туманная дымка над венецианскими лагунами, просторы Кампаньи и пестрая суета неаполитанских городских кварталов — ни с чем не сравнимая красота этой земли, столетиями вдохновляя художников, помогла им создать школу живописи, не имеющую равных в мире. Загадочные памятники древней Этрурии и руины Древнего Рима, живопись Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана, живопись и скульптура Микеланджело — все озаряет жизнь и придает ей глубину и значительность, учит понимать искусство и испытывать в нем потребность. Говорят, что каждый итальянец— в душе художник, потому что душу ему дала его прекрасная страна.

Недаром в итальянские города ездили подобно тому, как верующие совершают паломничества к святым местам. Без этого жизнь художника не могла достигнуть полноты и завершенности. Так считали в позапрошлом веке и в России, посылавшей воспитанников своей Академии художеств в Италию на целые годы — доучиваться, становиться на ноги; русская художественная колония в Риме была тогда едва ли не самой обширной.

Но у всего этого есть и некая обратная сторона. Именно потому, что в Италии так много несказанно прекрасной старины, художнику бывает нелегко удержаться от подражаний, своего рода подделок под старину, бессознательных, а то и нарочитых; нелегко работать так, как требуют неотвратимо наступающие новые времена, обрести независимость, стать самим собой, а не безликим подобием старинных мастеров.

Следовать заветам великого прошлого, учиться у eго мастеров — и оторваться от них, найти новый художественный язык, найти себя — усилия, как бы противоположно направленные, всегда сопутствуют становлению художника. В Италии же они особо необходимы и неизбежны.

Они создали и сформировали Сальваторе Фьюме. Очень многое связывает его с вековым прошлым, с художественной традицией. В своих полотнах, больших и малых, он неизменно изобразителен: в них всегда есть предмет, они — о чем-то или о ком-то. Более того, они повествовательны, их почти всегда можно «прочесть» и пересказать словами, будто это не живопись, а литература. Так же традиционны техника и материалы, которыми пользуется художник. Он пишет масляными красками на холсте или деревянных досках. Пишет с особым наслаждением, с восторгом, радуясь каждому движению кисти, оставляющему сочный, плотный мазок.

XX век открыл и утвердил искусство, совершенно ничего не изображающее, ни о чем не повествующее. Оно не создает картин, а выражает отвлеченные понятия, идеи, настроения. Художники нового времени отказались от традиционных материалов, используя вещи, которые в изобилии поставляет им сама жизнь.

Выражая свои мысли о мироздании, о природе вещей, соотечественник Фьюме Лючио Фонтана показывает шарообразные прокованные снаружи свинцовые отливки и металлические листы, испещренные рваными прорезями. Другой итальянец, младший современник Фьюме, Янис Кунеллис, исполняет композиции из стальных листов и двутавровых балок, из мешков, пустых или наполненных кусками угля, из причудливо распиленных старых шкафов. И ни одного карандашного штриха, ни одного прикосновения кисти — никаких следов традиционной художественной техники. Это воплощенная тревожная мысль художника о жизни и смерти, об утраченном единстве человека и мира человека, о всепожирающем огне времени. Говорю об этом не ради сравнений с творчеством Сальваторе Фьюме— они исключены, здесь невозможны никакие «лучше— хуже», «больше— меньше», ведь речь идет о явлениях совершенно разной природы.

Направлениям, представленным таким художником, как Кунеллис, Фьюме противостоит решительно и отважно. Причем и решимость, и отвага необходимы, ибо подобные ему художники на Западе отнюдь не в большинстве. Иметь в искусстве собственную позицию недостаточно. Воздвигая и совершенствуя свой художественный мир, надо точно очертить границы, отстаивать и утверждать его всей силой таланта и мастерства.

Красное и чёрное.

Многое в этом мире издавна знакомо и узнаваемо без всякого труда. Фьюме пишет женские фигуры и лица — они у него особенно часты. Женщина полуобнаженная, напряженно вытянувшаяся на красной кушетке («Красное и черное»). Или женщина рыжеволосая, в наброшенной на плечи короткой пелерине, поднесла к лицу маску, оскалившуюся развеселой улыбкой. А выше маски — живые глаза, узкие, сумрачные, тревожные. Это «Карнавал». И снова женщина— «Баронесса дель Каррубо», победоносно-вызывающая, гордая своей ослепительной красотой.

Флора.

Таковы едва ли не все героини Фьюме. Он видит и славит в них красоту земную, жаркую, волнующую, славит жажду любви и готовность любить. Относится к женщине как к высшему творению природы, лучшему украшению жизни и главной ее радости.

Пробуждение.

Обожествляя женщину,художник чувствует в ей тайну,которую разгадать невозможно, и он лишь напоминает взглядом своих героинь, всегда загадочным, невыразимым словами, что тайна есть.

Ева.

В полотнах Фьюме женщины приходят как на праздник. Им светит беззакатное солнце. В их честь слагаются самые изысканные сочетания цветов: оранжевый, красный, черный; черный, голубой, темно-розовый; снова черный, а с ним голубовато-серый и ярко-желтый.

Жаркий ветер Рио.

И рисунок в этих полотнах— особенный. Линия пластична, она тщательно, деликатно обтекает и строит формы. Так рождаются женщины Фьюме, главное чудо его художественного мира.

Три грации.

Подобное отношение к женщине весьма для нас непривычно, потому что и сама она, в сущности, неизвестна нашему искусству: возникла в русской живописи начала XX века, да не успела утвердиться. Поэтические образы «прекрасных дам», созданные некогда кистью Валентина Серова, Константина Сомова, Михаила Нестерова, на долгие десятилетия уступили место женщине, которую наш поэт однажды похвалил за то, что она «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», то есть за качества далеко, далеко не женские. Она утвердилась в живописи и скульптуре «соцреализма», напоминая обликом, статью кулачного бойца, грузчика, солдата, вполне и окончательно мужеподобная. Но, надеюсь, наступят времена, когда вновь возникнет сиятельная Женщина, венец творения, предмет мужской любви, поклонения, преданности. Искусство сможет многому поучиться у Фьюме.

Похищение сабинянок.

…Неожиданно в его полотнах встречаешь образы, издавна хорошо знакомые— будто цитаты из прославленных старинных картин. В «Посвящении Гойе» сведены воедино три мотива испанца — королевская семья, коррида и «маха». Еще цитата: в картину, где Гойя изображен со своей подругой, прекрасной Альбой, «встроено» его полотно «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». Есть у Фьюме подобные «выдержки» из Тинторетто и Пикассо, Рафаэля и Веласкеса. Они передают источник то более, то менее точно, порой сохраняя с ним лишь весьма отдаленное сходство, однако он всегда безошибочно узнаваем. Так художник в открытую подтверждает свою связь с классическим прошлым. Это в духе XX века. Наследуя классическое искусство, художники утверждают свое право управлять и распоряжаться этим наследством. Они вступают с предшественниками в диалог. Преклоняясь перед ними, стремясь постигнуть тайну их искусства, они хотят привлечь их на свою сторону, сделать участниками нынешней духовной жизни — таковы цель и смысл этого молчаливого собеседования.

Бык и женщина.

Сальваторе Фьюме говорит: «Когда я просыпаюсь, со мной просыпается весь художественный мир от древности до наших дней». Просыпается, добавим, чтобы войти в его собственный мир своими мотивами, темами, образами, творческими открытиями. Погруженные в мир современной картины, истолкованные сообразно духу нового искусства и в соответствии с его стилистикой, герои классических полотен живут в произведениях Фьюме как бы двойной жизнью — той, что дана им при первом рождении, и жизнью новой, полученной в дар от Фьюме.

Собрание статуй.

Встречаясь с его относительно ранними «Островами статуй», мы вступаем в область таинственного.

Вот женская фигура, уложенная на черно-красном поле. Написанная широко и твердо, возникшая не в легких касаниях кисти, а в ударах ее по полотну, фигура кажется высеченной из камня. Это и живая человеческая плоть, и монументально-недвижимая статуя. Но что же она на самом деле? Поодаль от нее, за полосой воды — очертания гигантских современных построек. И не понять, нью-йоркский ли это Манхэттен, который Фьюме изобразил в другой своей картине, или истаявший след ушедшей неведомой цивилизации. А над всем этим — плоской тарелкой летающий остров. Он парит невысоко, и хорошо видны на нем тропическая темная зелень, возделанные поля и две статуи, огромные круглые головы на широких, как стена, основаниях («Летающий остров»).

Летящие планеты.

Подобные мотивы у Фьюме повторяются часто. Есть у него «Собрание статуй». Круглоголовые, как в «Летающем острове», статуи неисчислимо множатся на дальних холмах или, громадные, высятся, как башни, неподалеку, и съезжаются к центру картины верхом на могучих, словно из камня изваянных конях. Черные, ярко-красные, лиловые, они располагаются амфитеатром, обращенные к чему-то невидимому, оставшемуся за пределами картины. Отныне они пребудут здесь вовеки. Спешенные, врастают в землю, возвышаясь над ней молчаливо, отрешенно. И, как в «Летающем острове», замыкает композицию уложенная на первом плане женская фигура, наполовину статуя, наполовину живая модель.

Планеты ждут.

Есть еще «Антропотавр», «Человеко-бык», снова круглоголовая полуфигура, сросшаяся с туловищем быка. Она тяжело двинулась в путь, оставив позади таких же круглоголовых, то ли изваянных, то ли проросших из недр земли.

Другой Антропотавр, громадный, как гора, возвышается на острове посреди моря, омывающего берега неведомой планеты. А неподалеку — остров, украшенный круглой головой, самой большой из всех голов Фьюме, грубее всех изваянной, и самой живой, приоткрывшей в полуулыбке губы.

Так пространство картин Сальваторе Фьюме, как будто земное, такое ясное, легко обозримое, оборачивается своей противоположностью. Населяющие его существа загадочны, все ситуации необъяснимы. Конечно же. это не земной мир, есть в нем нечто от театра, где акт за актом разыгрывается действо, смысл которого от нас скрыт. Недаром с театром так тесно связана вся жизнь художника. В его больших полотнах незримо воздвигаются подмостки, и все, что на них происходит, озаряет электрический свет рампы, ровный и чуточку холодный. Таким и должно быть пространство Фьюме, соединившее настоящее с прошлым, реальность с самой причудливой фантастикой. Пространство отвлеченное, несообразное человеческому опыту— пространство современного искусства.

Испанская площадь.

Сальваторе Фьюме устраивает свой мир, насквозь пронизанный легендой. Сам ее творит и воплощает, сочиняя свои летающие острова и круглоголовые статуи, антропотавров и слепых всадников на тяжко ступающих каменных конях. При этом мир художника настолько реален, что в него хочется верить и отыскивать на земной карте или в дали времен его блаженные острова, забыв, что их нет, что они только у Фьюме.

Аллегория.

Свой мир художник смело противопоставляет миру сущему, и это в духе времени. Разгадав столько тайн мироздания и человеческого бытия, наш век поспешил открыть или придумать новые зоны загадочного и необъяснимого, неподвластного уму. Фьюме подтверждает: и в самом деле нельзя все на свете измерить и взвесить, нельзя все разложить по полочкам и разнести по перфокартам компьютеров. Мир полон тайн. И тайны пространства и времени всегда остаются главной темой картин художника.

Если бы всадник Рафаэля проснулся.

Так он связал себя с сюрреализмом, одним из самых широких и мощных течений искусства XX века, ныне уже классическим. На пути, которым движется живопись нашего времени, Фьюме занимает срединное место. Он из тех, кто придает существованию искусства стабильность, олицетворяя в нем связь с прошлым, преемственность и высокий уровень.

Художник сам выбрал себе это место, не сулящее особых выгод, и долгие годы удерживает его уверенно и достойно…

Вневременный континент.

…Есть у Фьюме небольшая картина. «Континент без времени». Из глубины ее на нас движутся могучие таинственные всадники. Все немыслимо: и громадные тяжкие кони, и черные тени за спиной всадников, и уподобленная им, круглоголовая то ли статуя, то ли башня у дороги. Кажется, коням вовек не сделать и шагу, но, нет, они движутся, готовые переступить невидимую черту, порог пространства картины, и войти в наш мир. Этот порог кажется художнику преодолимым для его героев, несущих в нашу жизнь дух легенды, сказки, поэтического вымысла— все, чегр ей так недостает.

Владимир Цельтнер