Хлебникова Вера
Хлебникова Вера Владимировна (1891-1941) — русская художница, сестра Велемира Хлебникова, жена художника Петра Митурича, мать художника Мая Митурича, бабушка художницы Веры Митурич, прабабушка художницы Марии Сумниной.
Училась в Париже у Кеес ван Донгена.
Фотография 1902 года. Город Казань.
Вера Владимировна Хлебникова принадлежит к числу русских советских художников, как бы заново открываемых в наши дни. Еще недавно само имя Хлебниковой было известно лишь в узком кругу искусствоведов; «Забытый художник» — так называлась одна из самых ранних, посвященных ее творчеству статей.
Она была скорее художником, до поры до времени незнаемым, признанным, но не узнанным при жизни.
«Хотелось бы найти какой-то новый путь для передачи зримой красоты, новые средства воплощения и хотелось, более того, понять, кто я в искусстве, что мне дано…»— признавалась В.Хлебникова в автобиографических записках. Становление мастерства Веры Хлебниковой протекало в предоктябрьское десятилетие. Жизнь ее — это пример творческой самоотдачи, горения души, самозабвенного служения искусству. Исключительная — до аскетизма — внутренняя самодисциплина, духовный максимализм, профессиональная честность Хлебниковой, преступить которую она не могла ни под каким видом, отмечались многими современниками, знавшими ее.
Голова Пророка. 1915 год.
Хлебникова, естественно, не прошла мимо опыта художников старших поколений. Ей был близок «весь нестеровский нежный пастушечий мир», привлекала изысканная контрастность цвета в декоративных стилизациях А. Головина. Влияние колоризма М. Врубеля прослеживается в ряде работ художницы десятых — двадцатых годов. О пристальном внимании к новейшим живописным тенденциям (вплоть до кубизма) говорят — не слишком, правда, открыто— некоторые композиции парижского и итальянского периодов. Однако Хлебникова ни разу, хотя бы и чисто формально, не связала себя с той или иной художественной группировкой, активно заявлявшей свои эстетические позиции: по своему душевному складу Вера Владимировна была принципиально чужда декларативности.
Русалки. 1916 год.
Творческая жизнь Хлебниковой продолжалась около трех с половиной десятилетий. После детских лет «спокойного изобразительства», когда обнаружилось ее незаурядное художественное дарование и столь же незаурядное трудолюбие, Хлебникова прошла сквозь драматическую пору «болезненных исканий», которую сменило время «нахождения своих гармоний».
В предреволюционный период Хлебникова работала, не чуждаясь символико-фантастической метафористики, что явственно прослеживается в живописи — прежде всего в аллегорической вариации на вечную тему трагического противостояния жизни и смерти «Старое и молодое» (1916—1917) и в картине «Танец» (другое название «Путь художника», 1916-—1917). Позже, во второй половине творческого пути, преобладает строго реалистическая манера — в портретном рисунке и натюрморте, в обращении к жанру пейзажа, когда, замечал в воспоминаниях П. Митурич — ее муж, художница «в настоящем благословляла природу, которая открывала ей свое будущее лицо».
Своеобычным «дневником души» Веры Хлебниковой стали ее «Автобиографические записки» 20-х годов, посвященные отрочеству и юности, первым шагам в искусстве. Это фрагментарный рассказ, состоящий из воспоминаний и размышлений, с вкраплениями мелких бытовых подробностей, портретных зарисовок, то реалистически точных, а то гротескных, при общей возвышенно-романтической интонации. Хлебникова обладала несомненными литературными способностями — всю жизнь она писала стихи. На листках с ее эскизами встречаются стихотворные строчки, небольшие поэтические импровизации. Рассказ Хлебниковой «Царь Тиф» был напечатан в Астрахани в 1921 году. Сохранились также краткие заметки об исторической роли портрета в живописи (на материале искусства Возрождения) и наброски о «поэте бунта» Степане Разине. Немаловажное историко-литературное значение имеют и воспоминания о брате — В. Хлебникове, вошедшие в маленький посмертный сборник его стихов, изданный в Москве в 1923 году, и содержащие один из самых психологически достоверных портретов поэта-мыслителя.
Вера Владимировна Хлебникова родилась 20 марта (1 апреля) 1891 года недалеко от Астрахани, в семье Владимира Алексеевича Хлебникова (1857—1935) — орнитолога, лесовода, специалиста по сельскому хозяйству и краеведа, действительного и почетного члена научных обществ, одного из организаторов и директора первого при Советской власти и знаменитого ныне Астраханского заповедника, созданного в 1919 году при содействии В.И.Ленина.
Мать Хлебниковой, Екатерина Николаевна (урожденная Вербицкая), историк по образованию, приходилась двоюродной сестрой выдающемуся революционеру-народовольцу Александру Дмитриевичу Михайлову, осужденному в 1882 году по «процессу двадцати» и скончавшемуся в заточении в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. В юности была связана с народническими кругами, близко знала Веру Фигнер и других революционеров. Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов Е. Н. Хлебникова, окончив фельдшерские курсы, ухаживала за ранеными.
В семье росло пятеро детей, и все они воспитывались а атмосфере уважения к традициям русской демократической интеллигенции. Отец приобщал их к научному познанию природы, а влюбленная в музыку, свободно владеющая английским, французским и немецким языками мать способствовала их гуманитарному развитию. Кумирами Е. Н. Хлебниковой были Бетховен, Рафаэль, Леонардо да Винчи.
Отец Веры постоянно делал этнографические и орнитологические зарисовки. Тем же увлекались и братья. Словом, многое располагало к тому, чтобы «пробежала искра», чтобы одаренность Веры рано выявилась и ее склонность к рисованию превратилась в настоящую страсть.
В связи со служебными перемещениями Владимира Алексеевича Хлебниковы жили на Волыни, а затем в Симбирской губернии. В 1898 году семья переехала в Казань, где Вера поступила в Мариинскую женскую гимназию.
В своих воспоминаниях возвращалась Хлебникова в царство детства: «В больших мертвых классах с забеленными окнами вдруг жутко стало после зеленого ландышевого леса, земляничного, летнего, такого встречного, такого улыбающегося». Все чаще на уроках раздавалось: «Хлебникова, где вы, в облаках?» В ответ неизменно звучало спокойное: «Я рисую».
В сентябре 1905 года Хлебникова сдала экзамены в Казанскую художественную школу и была принята вольнослушательницей в головной контурный класс. Сбылась мечта, и «…в душу вливается какая-то растущая радость: краски, палитра, кисти… Этюды огромные, бесстрашными мазками. Краски на носу, на щеках, на руках, башмаках…».
Не только «бесстрашной» живописью в школьном классе ознаменован революционный 1905 год для юной Хлебниковой. Социальное властно вторгалось в личное, в какой-то мере побуждая юную художницу к нравственным оценкам происходящих событий. Вместе с Виктором, который вновь, после месяца тюрьмы за причастность к студенческим волнениям 1903 года, был зачислен в студенты Казанского университета, четырнадцатилетняя Вера посещала революционные собрания, участвовала в манифестациях и расклеивала по городу антиправительственные прокламации, а однажды на похоронах убитого демонстранта несла красное знамя с боевым лозунгом. Позже эти дни соединятся — по символической параболе — в сознании Хлебниковой с другой, еще более тревожной и прекрасной порой — когда, откликаясь на события 1917 года, она будет рисовать поверженного двуглавого орла.
Критично оценивая свои занятия живописью, она понимала, что нуждается в серьезной профессиональной поддержке, в оценке работы — пусть категорически строгой, но внушающей доверие. «На холсте какие-то бессвязные бои красок и очертаний, похожесть не радует, а кругом нет никого, кто бы сказал…».
Вера остро ощущала отсутствие Велимира, друга и заинтересованного советчика по вопросам искусства. Автора «Ладомира» и «Зангези» и художника Веру Хлебникову с детства связывали не только родственные узы, их объединяло нечто еще более значительное — поистине полное взаимопонимание. Отзвуки этой общности слышатся, в частности, в письмах поэта. «Eсли я пишу сегодня так свободно,— обращался в 1921 году Велимир к сестре,— то мой слог разбужен лучами твоего письма».
Подлинную оценку работы Хлебникова, казалось бы, могла получить в Москве в частной художественной школе К. Ф. Юона и И. О. Дудина («Студия Юона»), где она начала заниматься а 1910 году. Однако досадное обстоятельство — не удалось вовремя внести плату за обучение — помешало тому.
Поэт настойчиво звал сестру в Петербург, куда она и переехала в 1910 году заниматься живописью в школе Общества поощрения художеств в классе профессора Академии художеств Я. ф. Ционглинского.
В начале столетия у Яна Ционглинского обучались одаренные художники В. Матвей (В. Марков), П. Львов, . Яковлев, Т. Луговская, а также М. Матюшин и Е. Гуро. Матюшин вспоминал, что, пейзажист и портретист по преимуществу, Ционглинский Париже примыкал к импрессионистам и вернулся в Россию сильным своеобразным художником, что, обладая превосходными качествами учителя, он в то же время враждебно относился к какой бы то ни было попытке идти по другому, не импрессионистскому пути.
С первых дней пребывания Хлебниковой в мастерской Ционглинского во работы — в центре внимания и профессора, и соучеников. Хлебникову забрасывали вопросами: «Откуда эти такие необыкновенные приемы?» Трудно было объяснить, что это — свое…
В Петербурге Хлебникова с упоением начала писать первую большую картину, «…если бы только можно было, я, верно, стала бы работать сразу двумя руками»,-— вспоминала она.
Серьезное ухудшение здоровья горячечная работа» довела до того, что «руки не могли владеть карандашом или кистью») вынудило, как ни горько было, оставить картину, оставить студию и отправиться к родным в село Алферове Симбирской губернии.
Яркой жизненной полосой прошли для Хлебниковой весенние и атние месяцы 1911 года, проведению вдали от «угрюмой столицы», в старинной помещичьей усадьбе с загущонным парком. Слияние с природой быстро восстановило утраченные силы. Хлебникова опять у мольберта, точнее, у полотна, подвешенного к ветхой стене амбара на картофельном поле. По воле судьбы последний пленэрный этюд Хлебниковой будет тоже связан с картофельным полем, но полем осенним…
Об алферовском быте молодых Хлебниковых Вера вспоминала: «В щелястом сарае водворился брат Витя с огромным мешком рукописей», и «читал отрывки новых вещей… но то продолжалось недолго: деревенские курильщики проведали о таких несметных бумажных богатствах… и однажды ночью был взломан замок и похищен весь мешок с рукописями».
На рисунке Хлебниковой, выполненном в Алферове и названном «Велимир в мордовской шапке», поэт предстает не просто в состоянии мимолетного раздумья, к возможной случайности которого, кстати, удачно отсылает декоративная деталь — часть мордовского национального (женского!) костюма, здесь состояние выражает сущность образа, глубину и напряжение внутренней вго жизни, Рисунок не кажется недоработанным, хотя и не вполне закончен. Наоборот, сегодня в незавершенности портрета видится что-то обдуманное, преднамеренное. Портрет относится к лучшим прижизненным изображениям Велимира Хлебникова.
Общаясь с братом, который предлагал, в частности, привлечь ее к оформлению сборника его произведений, зная лично окружающих поэта радикально настроенных представителей литературно-художественной интеллигенции, Вера Хлебникова чувствовала «странную ломку миров живописных», предвещавшую, мнилось, свободу, освобождение от цепей, вcero застарелого, косного в искуснее и происходившую в атмосфере яростной борьбы вокруг новых направлений в живописи.
Иллюстрация к поэме В.Хлебникова «Лесная тоска». 1920-1922 годы.
Дух искусства того времени ярко выражен в поэзии Велимира Хлебникова:
Горы полотен могучих стояли по стенам
Кругами, углами и кольцами
Светились они; черный ворон блестел синим клюва углом.
Тяжко и мрачно багровые и рядом зеленые висели холсты.
Другие ходили буграми, как черные овцы, волнуясь своей поверхностью шероховатой, неровной,
В них блестели кусочки зеркал и железа.
Краску запекшейся крови Кисть отлагала холмами, оспой цветною.
То была выставка приемов и способов письма И трудолюбия уроки.
Желание разобраться в характере новых художественных тенденций в европейском искусстве, а также и в смысле своих собственнных исканий, предопределило отъезд Хлебниковой за границу.
В середине 1912 года Хлебникова приехала в Париж и поступила в академию Витти (академиями было принято называть частные художественные студии). Профессором анадемии был Кес Ван Донген, живописец, гражданин «республики Монмартр». Он первым из авторитетных профессионалов по достоинству оценил талант Хлебниковой. Года два серьезной работы, предвещал Ван Донген, и она будет среди первых художников Парижа.
За коротное время общения с Ван Донгеном художница испытала воздействие его живописной манеры, от ноторой взяла все, нроме ярности тонов,— и широкий свободный мазок, и твердый, уверенный удар кистью.
Отношение Хлебниковой к Ван Донгену-живописцу было одновременно и уважительным, и критичным. Художница говорила, что его совет «всегда впопад». С другой стороны, Хлебникову настораживали в творчестве Ван Донгена зависимость от диктата моды, «деморализация рынком». Хлебниковой, регулярно бывавшей у Ван Донгена в Бато-Лавуар, больше нравились его ранние вещи, о чем она высказывалась открыто. И эту прямоту ее особенно ценил Ван Донген.
Как бы то ни было, занятия с выдающимся живописцем, дружба с ним принесли Хлебниковой существенный с точки зрения школы опыт, обогатили ее палитру. В воспоминаниях о Вере Хлебниновой П. В. Митурич упоминает о том, что Ван Донген писал Веру Владимировну, но где находится сегодня этот портрет, а также работы самой Хлебниковой, подаренные ею французскому художнику, пока неизвестно…
Москва. Солнечный день. 1937 год.
Пестрый, бурный до хаотичности предвоенный Париж, тысяча и один соблазн «столицы мира», нравы богемы, борьба и консолидация художественных течений и группировок — все это мало занимало молодую художницу.
Всецело поглощенная профессиональными проблемами, Хлебникова прошла мимо искушений Парижа. «Жизнь в мастерской до 14 часов в день меня захватывает всю, так что у меня только такие промежутки времени, что хочется только лежать, вытянувшись, без движения, от полного упадка сил,— писала Хлебникова,— Но это не усердие, не упорство. Эти часы в мастерской проходят без всякого надрыва, насилия над собой. Но и только: мастерская, живопись… А есть другая жизнь, но я хочу пройти мимо… мимо духа Парижа. Я б хотела, я должна оставаться такой, какой уехала из старого Алферовско-го парка. Парка, где весной не знаешь, от цветущих ли вишен стелются легкие туманы или из серебристо-розового тумана зацветает белой песней вишенник…»
Cергей Бобков
