Уранова Софья
Уранова Софья Сергеевна (1910-1988) — советский художник. Родом из Пензы.
Фото 1945 года. Германия.
Женщина-фронтовик — не такая уж большая редкость в истории Великой Отечественной войны. Но нечасто можно было встретить на фронте женщину-художницу. Поэтому, наверное, о живописце, заслуженном художнике РСФСР, имеющем боевые награды, С. С. Урановой такой интересный рассказ написал замечательный советский поэт Николай Тихонов. Публикуем отрывок из этого рассказа.
1940 год. Только что кончилась тяжелая, но недолгая зимняя война на Карельском перешейке. В один из майских дней меня посетила молодая женщина. Это была Софья Сергеевна Уранова. Из беседы с ней я узнал, что она ученица академика живописи, самого Михаила Васильевича Нестерова. Она прекрасный рисовальщик и много занималась технологией живописи — работала несколько лет под руководством художников В. Н. Яковлева и П. Д. Корина в реставрационных мастерских Музея изобразительных искусств. Она показала себя искусным и талантливым мастером.
Одним словом, передо мной стоял молодой художник, обладающий большими возможностями. Тем более я был удивлен, когда она мне сказала:
— Я пришла к вам, потому что хочу нарисовать картину на военную тему из недавних дней — о зимней войне с белофиннами.
Тогда я спросил ее:
— А что вы знаете о войне вообще?
— Я не знаю ничего, но вы мне расскажите…
— Это немножко наивно. Рассказать — одно, а почувствовать войну, чтобы ее изобразить художнику,— другое.
— Я хочу поехать в те места, где была война, и вы мне поможете в этом, я не боюсь трудностей. Я готова к тому, что увижу мрачные вещи…
Я рассказал ей, что представляет сейчас Карельский перешеек — это пустыня, которая еще местами заминирована, пустыня, покрытая развалинами дотов и дзотов.
Уранова произвела на меня впечатление серьезного человека, художника, который может работать в сложной обстановке. И я помог ей и советом, и рассказом о том, с чем она встретится в своей работе.
И она выполнила весь план, задуманный ею заранее, а потом уехала в Москву, и я долго ее не видел.’
События шли между тем, все более набирая мрачную и острую силу, и через год уже в той местности, где была Уранова, на Карельском перешейке, грохотала вновь война. И когда я по командировке попал в Москву, вдруг совершенно неожиданно для себя увидел стройного красноармейца, затянутого в полушубок, и это была Уранова. Она рассказывала о том, как стремилась на фронт и как ее упорно не брали. Но всеми силами она добивалась, чтобы ее приняли в одну из действующих частей. И наконец ее желание сбылось. Она стала красноармейцем, рядовым 31-го артиллерийского полка 1 2-й гвардейской Пинской Краснознаменной ордена Суворова стрелковой дивизии.
И после того, как она огляделась в боевой обстановке, подала рапорт с просьбой перевести ее в батарею, на передовую.
Генерал вызвал ее и спросил:
— Вы хотите на батарею, что вы там будете делать?
— Все, что потребуется, но самое главное — я буду рисовать.
И когда командир дивизии увидел сделанные ею рисунки, он долго смотрел на них, удивляясь, и впервые был поражен необычным искусством. Недаром она была ученицей Нестерова.
Медсестра Наташа Михалева. 1942 год.
Так начался ее необычный путь через Великую Отечественную войну. Уранова жила среди бойцов, среди боев, среди походных будней, среди всего величия и всего кровавого хозяйства войны, среди гула артиллерийской стрельбы. И ее полюбили боевые товарищи. Она стала летописцем полка, батареи, она видела все, и о ней заботились бойцы и всячески старались облегчить ее существование в суровых боевых условиях.
Она вела фронтовой дневник и рисовала, как будто старалась все перенести в свой походный альбом — и наступление, и стрельбу батарей, и походные дороги, и эшелоны, и отдых, когда спят под орудиями усталые солдаты, и атаки, и умирающих товарищей, и раненых, и беженцев — одним словом, ее работы составили целую летопись, потому что она дошла до Берлина и видела победу там, где окончилась война.
В походах и в боях она как художник не имела ни мольберта, ни палитры. У нее был хороший свинцовый карандаш, и с ним она делала чудеса. А все она хранила в своей полевой сумке. Она спала, накрывшись шинелью, мокла под осенними дождями, сквозь метель пробивалась на грузовиках, редко крыша дома укрывала ее. Под ливнями немецкого огня пробиралась в дыму горящих городов, за которые шли уличные бои. Много было трудностей, набегала усталость, но впечатлений было столько, сколько она не могла увидеть за годы, прожитые перед тем. И она рисовала с полной отдачей все, что видела вокруг.
Строят землянку. 1944 год.
В нашей советской прозе мы .можем насчитать уже немало произведений, где выведены и неплохо показаны «простые люди», то есть те представители народных миллионных масс, которые под руководством великой партии добыли окончательную победу.
Рисунки Софьи Урановой посвящены изображению именно этих рядовых участников Великой Отечественной войны, и это сближает ее творчество с творчеством наших прозаиков-реалистов, передававших будни войны с новой ясностью и свежестью.
Походные альбомы Софьи Сергеевны Урановой навсегда останутся свидетельством настоящей работы фронтового художника, примером вдохновенного большого характера и таланта русской советской женщины, разделявшей со своими боевыми товарищами всю трудность и всю славу походов, сражений и побед бессмертной эпопеи Великой Отечественной войны.
Из журнала «ЮХ».
А этот материал поставлен с любезного разрешения Юлии Викторовны Яроспавкиной. Премного благодарна ей за это.
Софья Сергеевна Уранова
В моем архиве находятся несколько первых рисунков Софьи Урановой Особенно впечатляет натюрморт «Июнь» (акварель, 1923 г.), выполненный на обложке журнала «Общество железнодорожных ветвей».
В 1926 году выдающийся русский и советский художник Павел Дмитриевич Корин писал. «Ходатайствую за Уранову как за крупное и исключительное дарование по живописи, как за человека, беззаветно любящего искусство.
Софья Сергеевна Уранова — ученица выдающегося советского художника М. В. Нестерова, под руководством которого она занималась живописью с 1929 по 1934 год. Именно, Нестеров Михаил Васильевич рекомендовал руководству Управления железных дорог направить юную Софью Уранову в творческие мастерские художников для совершенствования техники живописи.
Дарование Софьи Урановой было замечено A.M. Горьким, который за два года до своей кончины устроил ей поездку для изучения художественных собраний Рима. Венеции, Флоренции, Милана, Парижа, Вены. Лондона и других музеев Европы. Вернулась она на родину переполненная впечатлениями, а главное — замыслами творить, творить, творить
Однако, исторические события того времени складывались не в пользу искусства.
Началась война… Решение Софьи Урановой уйти добровольцем на фронт было однозначным И в начале 1942 г. она добивается зачисления в артиллерийский полк 12-й гвардейской стрелковой дивизии сначала вольнонаемной, а затем и гвардии рядовой Она прошла боевой путь от Орла до Эльбы. Находясь в самой гуще военных событий, С Уранова пользовалась каждой свободной минутой для зарисовок, составивших впоследствии большую серию военных рисунков «фронтового дневника», в котором отражена суровая походная жизнь ее артиллерийской части, начиная от Курской дуги, и далее в Белоруссии, Прибалтике, Польше и Берлине.
Портрет Урановой С. С. работы художника А. Фонвизина.
Из дневника С.С. Урановой:
«Уже осень, облетают листья, дожди и грязь в нашем Чернышинском овраге. С утра меня послали в оперативный отдел. Неохотно вышла я из землянки. По всему лесу шумит дождь Осыпается красная рябина, вершины оголенных деревьев упираются в низкие тучи. Повсюду в этом холодном осеннем воздухе чувствовалось неуловимое дыхание смерти и, несмотря на то, что так мрачно и грустно было в лесу, что-то неудержимо тянуло замедлить шаг, остановиться…
Из глубины чащи потянуло сыростью, и внезапно подул ветер. Не то белый платок, не то лист бумаги взметнулся вдруг из кустов, пролетел мимо, зацепил за шинель, и я невольно схватила его рукой. Это был обрывок какой-то газеты без начала и конца.
Не знаю, что побудило меня всмотреться в этот листок, но руки мои похолодели и глаза не могли поверить тому, что я читаю… Некролог о смерти великого русского художника Михаила Васильевича Нестерова, моего учителя и наставника!
Нестеров — умер, и я не в силах постичь смысл этих жестоких слов!»
Октябрь, 1942 года
Вчера разыгралась страшная метель. Все дороги замело огромными сугробами. Утром, как только двинулись вперед и выехали в открытое поле, с трудом могли определить направление большака. Первое орудие застряло в снегу и завалилось на бок. Бегут ко мне два солдата:
— Вас майор зовет!
Слышу — замполит майор Гзйдель кричит издали:
— Где же Уранова? Где художник? Пусть скорее рисует, пока стоим, батарею на марше!
Я взялась за дело, и пока откапывали орудие, работала тут же в поле над рисунком «Батарея на марше»
Как заледенели мои руки! Время от времени я оттирала их снегом. Рисунок мне удалось довести до конца. Часа через два мы уже шли вперед».
14 февраля 1943 года
«Солдаты просят меня зарисовать их за завтраком возле орудия… Сделала несколько вариантов, один из них «общим миром» был одобрен, и я остановилась на нем… Вчера у нас было начальство — командир дивизиона майор М.И. Антонов и замполит А.П. Кавицкий. Смотрели мои рисунки. Отозвались одобрительно…»
Май 1943 года
«Началось наступление на Орел» — так напишут завтра в сводках.
А у нас?
Вот он первый, одинокий, но грозный орудийный выстрел! Первый! За ним второй, третий… И вдруг — задрожала, затряслась землянка, и чудовищный, оглушительный рев прорезал предрассветную тишину — «катюши!» Старшина вскочил. Мы выбежали из землянки. Над березовой рощей подымалось густое облако бело-желтого дыма — это отгремели «катюши», их пригнали сюда несколько батарей, и, отстрелявшись, они мгновенно умчались…
Весь лес битком набитый артиллерией и минуту тому назад тихо дремавший, вдруг сотрясается от грохота и рева выстрелов. Били и из тяжелых дальнобойных орудий, и гаубичные батареи, и 76-миллиметровые пушки, и минометы — все слилось на утренней заре в один общий гул, и эхо непрерывно повторяло по лесу грозные раскаты…
…Казалось, весь воздух в лесу раскалился от этих тысяч и тысяч вспышек пламени… Два с половиной часа продолжался ураганный огонь. Неужели враг засек нашу березовую рощу? Ни на минуту не расстаюсь со своей записной книжкой.
… 12 часов дня. Солнце и белые ослепительные облака. От бессонной ночи смыкаются веки… высоко в небе отдаленный зловещий гул бомбардировщиков. Слышно по звуку, что самолетов много… Удар, другой — и бомбы рвутся с ревом и грохотом. Гремит артиллерия… Все смешалось… А там за Окой, над обороной противника, до самых облаков стоит черная туча дыма, да черная пыль вздыбленной земли!
Прямо на нас идут немецкие бомбардировщики, на березовую рощу. Меня трясет.
— «Ну, что, говорю я стоящему рядом старому солдату Орешко, — в окопы?»
— «Обожди», — хмуро отвечает он, стоя на краю окопа и пристально наблюдая за бомбардировщиками.
— «Обожди… Ничего …Обойдется. Это они промеж себя дерутся…»
И, действительно, ожесточенный воздушный бой прямо над нами. Неистовый треск и визг машин. В небе ревут и хлещут свинцом озверелые пулеметы. Вот что-то ослепительно блеснуло в вышине, и два пылающих самолета, как падучие звезды, стремительно рушатся вниз, оставляя за собой столбы черного густого дыма…
… Телефонист Забродин сообщил, что на той стороне Оки Карагашинка и Пальчиково уже в наших руках!»
12 июля 1943 года
« ..Итак, Орел — наш! Орловское направление позади. Какую страшную школу, какое великое, боевое крещение прошли мы вместе с товарищами по полям сражений земли орловской! (…) Родным домом нашим стала земля. Хочется написать это слово с большой буквы — Земля! Она была и нашим домом и нашей защитой и нашей матерью. Когда рвались над нами снаряды и бомбы -мы грудью припадали к земле. Когда оборонялись от врага — рыли траншеи и окопы в земле. Когда останавливались на походах — копали в земле блиндажи и землянки. Когда хоронили товарищей — рыли могилы в земле! Мудрый русский народ! Как хорошо он назвал ее — мать сыра -земля!…
Я старалась рисовать каждый свободный час. И только в те дни, когда опасности были так велики, обстановка так напряжена — силы не выдерживали, и карандаш выпадал из рук… Тогда я доставала из кармана шинели тетрадку и записывала в нее то, что невозможно было нарисовать!»
7 августа 1943 год
Праздник. 27 лет Великому Октябрю. Судя по слухам, у нас будет передышка. Совсем уже в сумерках на опушке леса встретила командира нашего полка полковника Д.А. Авралева. С трудом пробирался он по лесным тропам, по колено в грязи. Шел он от командира дивизии, который только что вручил ему орден Ленина. Я была рада лично поздравить своего командира с такой высокой наградой»…
7 ноября 1944 года
«Каждый день новые и новые победы! Наши войска прорвали линию обороны противника на 60 километров в глубину и 150 в ширину. Сокрушительный удар! Прошел слух, что Рокоссовский с севера тоже впереди. И левый сосед не дремлет, продвинулся далеко, Варшаву, по-видимому, окружают… По дорогам встречаем польские войска. Приветствуем друг друга…»
16 января 1945 года
«Наша дивизия взяла город Ней-Рупин. Что здесь творится! Какое смятение, какой водоворот! (…) Город сдался. Изо всех окон свисают белые флаги, вернее какие-то четырехугольные полотнища. Немцам приходится брать длинные шесты и к ним прибивать свои накрахмаленные простыни. Это выглядит внушительно… Бежать больше некуда. Целые обозы немцев, еще так недавно в панике бежавших от русских, возвращаются обратно. Ими забиты все улицы и переулки. Ни проходу, ни проезду… Мне запомнилась одна повозка. До отказа набита скарбом… Вожжи в руках молодой немецкой женщины, пышной и нарядной. Она, видимо, спасает свои лучшие одежды, надев их на себя. На фоне всей этой грубой обстановки фантастически выглядит ее нежно-голубое платье, утонувшее в кружевах. Она сидит на сундучке, как на козлах, и неистово, почти истерически кричит и плачет, то припадая на грудь рядом сидящей старухи, то снова изо всех сил стегает лошадей, которые не хотят ее слушаться и пятятся назад..»
1 мая 1945 года
«Ура! Ура! Тысячу раз громовое русское «УРА!» Да здравствует Красная Армия! Вчера пал Берлин!!!
Наша дивизия вышла на Эльбу и соединилась с американскими войсками…»
3 мая 1945 года
Война закончилась. Наступил долгожданный мир. Но и в мирное время тема войны, героизма, милосердия продолжают сохранять особую силу в ее работах.
В послевоенные годы Софья Уранова едет на целинные земли в Казахстан, создает галерею рисунков и портретов героев целины. Ее персональные выставки пользуются большим успехом. Она избирается депутатом Московского городского Совета. Ей присуждается звание заслуженного художника РСФСР.
Портрет С. С. Урановой работы художника А.Фонвизина.
Выставки работ Урановой Софьи Сергеевны и ее публикации о войне позволили вновь встретиться фронтовым товарищам. Ю.Ф. Дюженко так сказал о С. С. Урановой: «Она, видимо, понимала: война — не только грохот канонады, не только атаки, не только рукопашные схватки с врагом. На войне продолжается жизнь — обыкновенная, с ее радостями, тревогами, заботами. И вот эта жизнь — письмо на родину, в перевязочной санроты, строительство блиндажа — становится лейтмотивом ее творчества на фронте, в гуще сражений «не ради славы — ради жизни на земле», как сказал великий поэт Александр Твардовский».
