Филатов Николай
Родился в 1951 году во Львове. Живет в Москве с 1982 года. Окончил Институт прикладного и декоративного искусства в 1977 году. Выставки в Москве и за рубежом. Работы находятся во многих частных собраниях в СССР и за рубежом.
— Коля, ты известен как идеолог и основатель одного из самых интересных явлений в московской художественной жизни, ставшего, к сожалению, уже историческим фактом под названием «Детский сад». Насколько я знаю, все началось с того, что ты устроился сторожем в закрытый по случаю капремонта детский сад, потом к тебе присоединились Андрей Ройтер, Гарик Виноградов и другие. О «Детском саде» хорошо написал Виктор Мизиано в 10-м, «молодежном», номере журнала «Искусство» за 1988 год, но мне хочется попросить, чтобы ты сам рассказал об уникальной творческой атмосфере «Детского сада».
Воспоминания о жизни в «Детском саду» замечательные! Там могла бы родиться своя культура, как у этнографического меньшинства. Но мы попали под ослабленный сталинский каток, и нас выгнали с насиженного места, как людей переселяют из деревни в город: дают квартиру, вроде живут хорошо, а культурный субстрат они утратили. Вот во Франции умные люди помешали Ле Корбюзье, а у нас он как бы осуществился, и нарушилась от этого экология культуры, т. е. пропало коллективное творчество культуры, ее спонтанные формы проявления. У нас в «Детском саду» было именно коллективное творчество. Жизнь сама сформировала определенную культуру, которая сумела оплодотворить большой круг людей не идеями, не манифестами или идеологией, а просто способом существования, спонтанной способностью самовыражения. Я помню, там уверовали в свои способности люди, которые даже никогда не мыслили о творчестве. Там получилась временная экологическая ниша, где можно было проецировать на стену внутренний мир без чувства зажатости, свойственной большинству наших людей. Эта зажатость не позволяет нашим талантливым и профессиональным художникам самовыражаться. Вообще, господство школы создает норматив, и в рамках школы трудно проявить спонтанность и самовыражение.
Борец.
С этим справляются очень немногие сильные профессионалы. Вот Лева Табенкин — классический пример. В рамках традиции, отличный школяр, который превзошел школу и до совершенства довел многие принципы. Сумел отработать школьную программу, взять конструктивное, отбросить шлаки и развиться до убедительного масштаба. С этой переработкой справляются очень немногие. Это классическая система, позволяющая на трупиках сотни поэтов засиять одному, и этой жуткой репрессивной системе культуры XVIII—XIX веков мы обязаны талантами классического искусства. А в «Детском саду» я сознательно пытался проводить некий принцип, когда любой человек в силах открыть в себе способности к самовыражению. Принцип детства. Я не затрачивал на педагогику специального времени. Но была среда совместной жизни. Кто-то приходил раз в неделю, кто-то раз в три месяца. Это был постоянный диалог со свободным выбором — выбирай как лучше. И еще принцип удовольствия, т. е. творчество должно доставлять удовольствие прежде всего тем, кто им занимается. Отсутствие знания в себе нравственного начала не дает многим заниматься творчеством. У нас нравственное, т. е. творческое, отношение к труду, и его не надо словами втолковывать, это поведенческий мотив, и он передается как инфекция. И все это мы потеряли, когда у нас отобрали помещение. Появились личности, остались художники, а сама эта целостная культура утратилась. Мы были как семья, а не соседи по лестничной клетке. Мы еще не знаем принципов жизни свободных людей, мы опираемся не на законы и права, а на нравственность, и наши личности могут развиваться только в семье. Мы дети в культуре. У нас юная цивилизация. Чтобы стать взрослыми, обрести личностные обоснования индивидуального сознания, нам нужен еще «Детский сад». И нам буквально перебили ноги, когда вышвырнули из сада, и тут же набросился коммерческий шквал, к которому большинство художников у нас не были готовы.
Следует отметить, что группа «Детский сад» была вовсе не единственным и, главное, не первым художественным объединением, основанным на коллективных формах творчества. Я имею в виду «Клуб авангардистов», вернее, ту его группу, которая выросла из «Мухоморов». Как ты вообще относишься к концептуализму, ведь твой раскованный неоэкспрессиониэм выглядит определенной антитезой к сухому интеллектуализму концептуалистов!
У «Мухоморов» такая групповая жизнь продолжается годы. А сейчас произошел какой-то новый виток в развитии и становлении личности. И это, я считаю, для современного искусства главное. Конечно, коммерция для них — это риск и удар. Ведь они столько лет настаивали на самых радикальных принципах нонконформизма и некоммерционности. У нас в «Детском саду» этого никогда не было. Я с легкостью переносил условия нищеты, незадействованности, но не думал, что если у меня появится тысяча рублей, то я начну мучиться и разрушаться. Наоборот, сложилось нормальное отношение к деньгам. Я никогда не ставил задачи вообще не продавать свои работы, а они осознавали некоммерцию как позицию. У них десять лет сознательный выбор материала: бумага, фотография, документы. Сама форма совершенно некоммерческая. С концептуализмом у меня отношения от обратного. Когда я приехал в Москву, при том уважении, которое я к концептуализму питал, именно в Москве я сделал выбор заниматься картиной, традиционной формой искусства — живописью. Экспрессионизм — это, конечно, не антиконцептуализм, но элемент «от обратного», вообще, мне кажется, играет в искусстве большую роль. Против меня все: и великие художники, которые и силой своей, и масштабом, и развитостью духа делают меня маленьким, а мне надо поступить наоборот. В Москве наиболее мощно (я говорю о свободных художниках) себя проявила вербально ориентированная ветвь концептуализма. Там были самые сильные личности, и вокруг себя они развивали движение.
Беседу вела Е. КУРЛЯНДЦЕВА
