Виткевич Станислав
„Автопортрет», ок. 1900 г.
Детство Станислава Игнацы Виткевича (1885-1939) проходило в своеобразной атмосфере горного курорта Закопане. В доме его отца, Станислава Виткевича, художника, писателя, собирались выдающиеся представители науки и искусства. Станислав Игнацы не получил специального художественного образования, но прошел курс у знаменитого живописца Юзефа Мегоффера — профессора краковской Академии изящных искусств. Стремясь овладеть кистью писал картины на пленэрах со знакомыми художниками, выезжал в Германию, Италию и Париж. В столице франции столкнулся с новыми тенденциями в искусстве. В 1918 году, вернувшись на Родину, сблизился с группой формистов. Однако его художественное творчество далеко уходило от формистических принципов. Его картины являли собой своеобразную модификацию экспрессионизма. Наводящий тревогу специфический стиль художника не вмещается в строгие рамки. В двадцатые годы в творчестве Виткевича намечается перелом — его все больше поглощает драматургия. Живопись в основном играет роль источника доходов. Художник работает в мастерской под вывеской „Портретная фирма Виткацы и компания». Это не мешает ему создавать портреты, имеющие не только коммерческую ценность.
* * *
Из Виткевича:
Идеализм… удобен натурам, склонным к компромиссу, шатаниям, бегству от действительности, тем, кто не _ хочет смотреть правде в глаза, кто иллюзорное бегство предпочитает настоящим проблемам, попыткам заглянуть в бездонную пропасть подлинной тайны, скрытой на дне реального взгляда на вещи.
•
Ощущение истынной тайны бытия возникает лишь за гранью точных понятий.
•
Искусство — единственный наш потусторонний мир, столь же реальный, как и сама жизнь.
•В самые величественные, трагические и возвышенные минуты истории народов и обществ не надо забывать об искусстве — ведь из всех преходящих ценностей на нашей планете именно эта оказалась самой надежной.
•
Искусство — сфера, в которой ложь ни при каких условиях не может дать положительных результатов.
•
Мы живем в страшную эпоху, какой еще не знало человечество, но она так замаскирована различными идеалами, что сегодняшний человек во лжи рождается, живет и умирает, не зная себя, не понимая всей глубины своего падения.
•
Наше время, когда старый мир борется с будущим, а власть временно находится в руках переходного класса буржуазии, освобожденного французской революцией, это время исключительное — в нем есть все элементы будущего, уже проявившиеся в общих чертах, и все прошлое, гибнущее безвозвратно.
(Из произведний 1918—1938 гг.: „Новые формы в живописи и вызванные ими недоразумения». „Прощание с осенью». „Понятие Бытия…». „О значении философии для критики».)
Перевод А. БАЗИЛЕВСКОГО
„Композиция с танцовщицей» 1920 год.
„Зимний пейзаж с ручьем»
„Две головы», 1920
Натюрморт с часами 1921 год.
Поцелуй монгольского князя в ледовой пустыне». (1915—1918)
О Виткевиче:
„Он исключительно красив. Никогда в жизни я не встречала такой красоты мужчину. Он знал о своей красоте, нес ее умело, но без какого-либо дешевого кокетства. Наоборот, лицо скорее каменное, глаза сердитые, угрюмные, улыбка — явление редкое, холоден, высокомерен. (…) „Столицей» его было Закопане» (Ирена Кшивицкая „ Великие и незначительные»).
„Думаю, что в рассказах о Виткевиче на свет извлекают прежде всего его демоническое поведение, мнимую или фактическую экстравагантность, скандальные — с точки зрения мещанского быта — эпизоды. Но это лишь часть Виткевича, причем не самая главная. Ибо первое место в его жизни занимал труд. Труд чрезвычайно тяжелый, постоянный. Он самостоятельно изучил труднейшие области философии, математики и психологии. Читал в оригинале на нескольких языках, в частности, немецком, русском, английском, французском… Кроме того, неустанно работал над своими театральными произведениями, эссе, вел переписку с друзьями, в частности с Леоном Хвистеком, математиком и философом, прекрасно аргументируя и отстаивая свои взгляды на спорные проблемы. Одежда, хоть и скромная, но старательно подобранная, еда, книги — все это стоило немалых денег, которых ему всегда не хватало. Никогда не жаловался на эти трудности, считал излишним говорить о них, даже самым близким друзьям. Роптать и жаловаться считал дурным тоном, чем-то недостойным мужчины. Был человеком высокой трудовой дисциплины. День у него всегда был точно распланирован. И даже недели и месяцы» (Воспоминания проф.
Романа Ясинского из беседы «О Виткацы».)
Почему в нем видели прежде всего эксцентричного художника, чудака — а не оригинального теоретика искусства, провидца общественных судеб, гениального драматурга? Почему не сумели — как это делают с легкостью сегодня — во всех областях, которыми занимался, начиная с философии теории эстетики, живописи, фотографии, драматургии, и кончая романом и живой публицистикой усмотреть тождественность проблематики… Ответ очень просто Виткацы опережал
своё время».
Кшиштов Пысяк.
Станислав Игнацы Виткевич (1885—1939) — польский драматург, романист, поэт, художник, теоретик искусства, философ. Этот человек, назвавший себя гордо-шутливым ,»античным» именем — Виткаций, оставил свой след, след мастера, в разных областях творчества. Созвучные идеям времени, его творческая практика и теоретическая мысль внесли неповторимую ноту в ми ровое искусство. „Единство во множестве», фундаментальное понятие философии Виткевича, передает и суть его личности— разносторонность дарования и внутреннюю цельность этой богатой натуры.
Что сформировало его таким? Разумеется, и впечатления детства, проведенного в семье, где духовные интересы и занятия искусством были первостепенным по важности делом, и опыт путешествий по Eвропe и южным морям. Но, пожалуй, более всего — четырехлетнее пребывание в России в напряженнейшие годы ее истории: 1914—1918. По словам Ярослава Ивашкевича, именно в России времен революции он нашел свое место на земле. „Почти активное», как говорил сам писатель, участие в „небывалых событиях» тех лет во многом определило его мировоззрение, творчество и судьбу, обусловило форму его мысли, сделав автора .„Прощания с осенью» одним из самых радикальных и глубоких новаторов в польском искусстве XX века. „Нечто необыкновенное… представляет собой сегодня в мире только Россия»,— писал он, всю жизнь с жадным вниманием следивший за драматическими обстоятельствами рождения новой действительности. Его трезвый аналитический ум, проникая в диалектику общественного развития, обнаруживал противоречия, неизбежно ведущие к духовной гибели старого мира. Пафос его тревожного, гуманного искусства — борьба с иллюзиями и тоталитарным подавлением личности, поиск индивидуальной полноты бытия и плодотворной социальной идеи. Переходная историческая эпоха, по убеждению Виткевича, требовала от художника деформирующей фантазии. В его произведениях царят гротеск и сатира. Лакмусовой бумажкой абсурда он исследовал распадающийся мир, пораженный внезапной безысходностью, изучал поведение „банды опустившихся бывших людей», охваченных паникой „перед лицом надвигающейся революции». Новое содержание требовало живых, открытых форм. Так родилась „неэвклидова драма» Виткевича, его роман — „всевещный мешок», поэзия, полная мерцающей игры значений, экспериментальная живопись и графика. Эстетическая концепция „чистой формы», сформулированная им в 1918 году, была одним из первых примеров структурно-функционального понимания художественного текста. В межвоенной Польше он не нашел признания, враждебность буржуазных общественных ценностей истинному творчеству обернулась для него личной трагедией — трагедией одиночества. „Место артиста в наше время либо в тюрьме, либо в сумасшедшем, доме», — горько иронизировал Виткаций, поставленный в положение аутсайдера». „Бывшим людям» его честный социальный диагноз был ни к чему, а потенциальных союзников смущала прихотливая, парадоксальная форма его высказываний. Для одних он был опасным чудаком, другим казался скептическим эстетом. Нелепый титул „катастрофиста», крайне обедняющий взгляды Виткевича, надолго сросся с его именем. Однако волновавшие писателя вопросы, уже при его жизни со всей очередностью встали на повестку дня — то, что современники подчас принимали за „гениальную графоманию», оказалось глубоко обоснованным, точным предвидением. Реальность подтвердила и превзошла самые мрачные прогнозы Виткевича. В этой реальности он жить не хотел и покончил с собой в самом начале второй мировой войны, став одной из первых ее жертв. Возрождение интереса к Виткевичу в народной Польше, развитие его традиций крупнейшими польскими писателями — свидетельство необходимости его искусства новому обществу. Наследие Виткевича по праву стало важной составной частью духовной культуры Польши. Он почти „канонизирован» как классик литературы и выдающийся художник, без его драматургии немыслим сегодняшний театр. Его произведения постоянно переиздаются, они включены в программу средней школы, их анализу посвящены сотни статей и десятки монографий в ПНР и за рубежом.
Творчество Виткевича пользуется авторитетом как важное звено в истории современной драматургии и театра, оно широко известно за пределами Польши. Сочинения польского писателя переведены и опубликованы во многих странах мира, в том числе во всех европейских странах социализма. На разных континентах проходят посвященные ему конференци и фестивали, в Швейцарии издается международный ежегодник „Тетради Виткевича». Столетие со дня его рождения официально отмечает ЮНЕСКО. В СССР интерес к Виткевичу возник еще в шестидесятые годь вскоре после переиздания и первых постановок его произведений в ПНР. Анализом его творчества занимаются советские философы, филологи и искусствоведы но его произведения на русском языке пока не издавались и поэтому практически не известны советским читателям. Между тем ещё в конце двадцатых годов друг Виткевича, писатель Михал Хороманский перевел на русский язык несколько пьес, но они не были напечатаны. Как знать, если бы не это — возможно, и восприятие творчества Виткевича, и судьба его сложились бы иначе. Ведь для него одним из аргументов за революцию всегда было то, что он дает художнику шанс признания при жизни, реального участия в решении проблем общества. Виткевич хотел, чтобы его книги yвидели свет в стране революции. Его новая встреча с Россией необходима и закономерна.
Андрей Базилевский 1985 г.
