Тыркин Олег
Картины молодого владимирца Олега Тыркина (1965) только-только начали появляться на выставках и в частных собраниях. Его манера — своего рода фантастический импрессионизм — полна субъективной лирической зыбкости.
Тыркин словно не замечает царящей вокруг него искусительной сумятицы стилей, в этом отношении он никак не дитя перестройки. Он не гонится за модой, но стремится писать, как писали в первые десятилетия нашего века, воскрешая традиции символизма «Голубой Розы». В картинах Тыркина та же атмосфера романтической недосказанности, полунамека, лишь указывающего направление, где искать, но не открывающего тайну. То же ощущение миража, готового рассеяться в колеблемых ветром струях воздуха.
«Голуборозовцев» тянуло на Восток, в сложные мифологические пространства древних легенд. Тыркин не связывает себя большими географическими и историческими темами, давая колористической игре максимальную свободу. Он словно идет, куда идется. Сюжеты, вернее их зыбкие очерки, как бы случайно возникают из замеса красок, не конкретизируясь в точном бытовом времени, — то это купальщицы, фигуры которых почти теряются в мареве закатных тонов, то группа «гобеленных» чинных дам. Направления, страны света причудливо перемешиваются. Здесь не найдешь никаких указателей. Зритель так и не поймет, куда и откуда — с Запада на Восток, с Востока ли на Запад, — едет загадочный пилигрим, наглухо закутанный в желтый плащ. В воздухе зависают мосты — любимый мотив Тыркина, — но вопреки своей исконной функции они лишь усиливают чувство разъединенности и недосказанности, словно зачины притчи, обрывающейся на самом интересном месте.
При всей своей любви к фантастическим «тридевятым царствам», невесть где лежащим, Тыркин отнюдь не сказочник. Он часто бросает легендарный сюжет на полуслове, считая, что все остальное доскажет краска, язык которой удивительно искренен. Порою в ее подвижной стихии угадываются центральные евангельские темы — например, Поклонение волхвов, — но только нам начинает казаться, что наконец содержание обрело полную определенность, как все вновь заволакивается мглой. Помилуйте, какие волхвы? Просто собралась родня полюбоваться на первенца. Какие апостолы? Просто юные подростки, глядящие в мир с печальным упрямством. Потаенная задушевность, какое-то катакомбное настроение присущи всем вещам Тыркина. Образы нестойки, как видения, в них нет ни малейшего следа незыблемой иконности.
Кажется, будто художник вообще никогда не пользуется натурой, прислушиваясь лишь к подсказкам собственной фантазии. По темпераменту он вечный странник, внимательно оглядывающий города и веси, но подчиняющий путевые впечатления одной и той же думе. Причем думе, не выразимой в конкретной словесной проповеди. Ему важнее показать, а не высказать. А там уж дело зрителя, его душевной чуткости. Картины Тыркина привлекают созерцательной тишиной, внутренним тактом, рассчитанным на задумчивое понимание. На внешне случайную, но на самом деле глубоко знаменательную встречу в пути.
Картины Тыркина находятся в частных собраниях Москвы и Парижа. А в сентябре 1991 года он участвовал в коллективной выставке в Москве в Центральном Доме художника, организованной Центром современной русской культуры (Париж — Нью-Йорк) при содействии Культурного фонда Даниэль Миттеран.
М.СОКОЛОВ
