Гатри Джеймс
Впервые за много лет Королевская академия художеств в Лондоне устроила большую выставку работ художников из Глазго. Речь идет о группе «Глазгоу бойс» — двадцатке молодых шотландских художников, которые в последние декады XIX века и самом начале XX вообразили себя реформаторами британской живописи, шедшими аккурат за прерафаэлитами и имеющими аналогичное влияние на последующие поколения.
Джеймс Гатри Снова пастись 1882г.
Впервые за много лет Королевская академия художеств в Лондоне устроила большую выставку работ художников из Глазго. Речь идет о группе «Глазгоу бойс» — двадцатке молодых шотландских художников, которые в последние декады XIX века и самом начале XX вообразили себя реформаторами британской живописи, шедшими аккурат за прерафаэлитами и имеющими аналогичное влияние на последующие поколения. Большинство этих ребят действительно стали знаменитыми дома и за рубежом, их картины заняли почетные места в самых значимых галереях Эдинбурга и Глазго, и даже попали в лондонские и иностранные музеи. Устроители выставки в академии собрали самое ценное из наследия «пионеров» (деятельность движения продолжалась в течение сорока лет -так, во всяком случае, считают историки искусства) и сейчас с помпой показывают. Интерес публики к шотландской экспозиции — огромный, однако все отмечают, что особенностью выставки художников-братьев является разрозненность представленных тем, а не целостность, которой обычно отличается искусство единомышленников. После увлекательного путешествия по залам академии начинаешь понимать, что «мальчики из Глазго» — это никакое не братство и не медное направление с флексией на «изм» какие в конце XIX века вырастали в Европе как грибы после дождя. Это группка талантливых живописцев, каждый из которых несет в себе заряд нового, но эстафету не передает другому, и сам практически не развивается во времени, увлекаясь одной статичной темой и с удовольствием и даже ленью развивая ее. Несомненно, на характер работ всех до одного живописцев этой группы накладывается одна важная национальная черта — так называемая шотландская специфика: это основательность и тщательность, и как следствие последних — определенная тяжеловесность, неподвижность. Завоевывать мир парни из Глазго не собирались — многие из них удовольствовались в конце жизни членством в Королевской шотландской академии художеств. Однако финальный ретроаккорд не стал неожиданностью, ведь предпосылкой создания группы была неудовлетворенность молодых бунтарей политикой академиков в семидесятые годы XIX века. Сумасбродное название и легкие темы нужны были им, чтобы резко повернуть в сторону нового и молодого вкусы богатеющих бизнесменов, их будущих меценатов и просто заказчиков. Но когда таланты «мальчиков» наконец-то признали официально, они зажили вполне счастливо в старой доброй Шотландии с ее пледами и каминами. Тем не менее стоит пойти к началу — оно впечатляет.
Пионерские настроения охватили молодых художников из Шотландии в тот
момент, кода их страна, вернее, северная и горная часть чужой страны, которая звалась Объединенное королевство, переживала невероятный экономический и финансовый бум. Дела в Шотландии, и прежде всего в Глазго — втором по величине и значению городе Великобритании, шли превосходно. В отличие от Эдинбурга с его занудством и чванливостью, Глазго был открыт новому — например, местные коллекционеры почти готовы были покупать французских импрессионистов, с той разницей, что они бы предпочли видеть у себя в гостиных родные пленэры, мрачноватые, туманные, но свои шотландские с трудновыго вариваемыми названиями. Пионеры все правильно рассчитали — они разделились, чтобы работать в разных направлениях, которые сдвинут с места рутину салонной живописи. Одни начали учиться у барбиэонцев, подражали их главе Жану Франсуа Милле, другие у натуралиста, певца крестьянского быта Жюля Бастьена-Лепажа, третьи засматривались на Уистлера с его американским глобализмом, и почти все находились под влиянием художников Гаагской реалистической школы. Сероватые невнятные полотна гаагских мастеров были им гораздо ближе солнечных бытовых зарисовок импрессионистов. В принципе, иногда «мальчиков из Глазго» относят к постимпрессионистам, но не стоит забывать, что сумрак их картин имел иное происхождение, чем мрачноватая усталость французских коллег, отталкивающихся от искристого _ жизнелюбия предшественников типа Ренуара и Моне. В передаче света у шотландцев вседа была установка на умеренность — купание в прямых солнечных лучах их как-то смущало, другое дело — наличие в картине естественного освещения. До них-то даже и того не было.
По следам Бастьена-Лепажа, Артур Мелвилл (1855 — 1904) пишет свою «Крестьянскую девочку’,’ а Джеймс Гатри (1859 -1930) — огромную, почти панорамную картину «Снова пастись’,’ на которой стая гигантских уток заслоняет своей величавостью птичницу-малолетку. Картина совершенно революционная — похожая на фотографию, сделанную откуда-то с земли: с утяжеленным низом, липкой тиной, мощными лапками птиц и совершенно тернеровским, размывающимся в бесконечность горизонтом. «Снова пастись» — пограничная работа, находящаяся между пробарбизонским увлечением шотландцев деревенскими тружениками и новым направлением их мысли — «живописью за дверью» кода последние мазки света наносились на картину, сделанную в общих чертах, возможно, в закрытом помещении, на скудном северном пленэре. Чисто пленэрный опыт некоторые художники новой группы тоже пережили: несколько лет
подряд в течение трех летних месяцев друзья целой колонией выезжали на природу. Так Уильям Йорк Макгрегор и Джеймс Патерсон в 1878 -1881 годах работали вместе (Макгрегору, правда, ничего другого, кроме как жить вдали от цивилизации, и не оставалось, так как он страдал тяжелой формой астмы) на восточном побережье Шотландии в Сент-Эндрю, высокогорном Наирне и Стоунхэ-вене. Джеймс Гатри, Эдвард уолтон, Джордж Генри и Джозеф Кроухолл выезжали сначала в Бриг О’Турк, затем в Кокбарнспат, где их приютил Мелвилл. Такие выезды были плодотворными — художники привозили с собой массу колоритных работ, которые хорошо продавались в шотландской среде. Интересно, что «мальчики» никогда не благоговели перед природой как таковой. Будучи детьми промышленного региона, урбанистами по определению, они искали человека, чтобы заполнить пейзаж, без него картина не складывалась. Гатри вообще был заложником социального жанра -тайком от приятелей он сбегал в близлежащий к их пленэру город, да писал людей разных сословий. Наверное, он был в большей степени, чем остальные, заложником Гаагской школы. На выставке присутствует его великолепная работа «Похоронная служба в Хайландсе»
Были среди пионеров и такие, которые считали шотландский пленэр суррогатом и предпочитали ездить за вдохновением в Греююр-Луан, местечко к юго-востоку от Парижа, популярное у проживающих во Франции художников-иностранцев: здесь роились скандинавы всех мастей, англичане, американцы и даже японцы. Особенно нравилось в Гре Джону Лавери, Уильяму Кеннеди и Джорджу Генри. Последний здесь же увлекся Японией (вместе с австралийцем Эдвардом Хорнелом он даже поедет туда в 1893 году на деньги собирателя Уильяма Баррелла, страстно увлеченного Японией и заказавшего дэузьям картины с японской тематикой). До этого художники внимательно изучали разные медные в то время японские техники ксилографии, но главное, что они позаимствовали у японцев, — это умение последних без страха сочетать броские локальные тона. На волне увлечения национальной тематикой (всплеск самосознания и самоидентификации наблюдался во всей Европе; он охватив все культурные сферы от музыки до живописи) шотландцы вдруг почувствовали, что в прошлом их страны есть такие моменты, о которых пора рассказать всему миру, и чтобы сделать это, не надо учиться у кого-то, достаточно быть самими собой. Так Генри и Хорнел приходят к созданию серии полотен на кельтские темы — это и «Шествие друидов» и «Танцы весны» Здесь и пригодилось японское безумие красок. Эти картины плюс серия Генри «Пейзажи Голуэя» имели сумасшедший успех — о пионерах заговорили всерьез в Глазго, Лондоне, Эдинбурге.
Признание и успех не испортили художников, но время пионерства не может длиться вечно. Программные картины «мальчиков из Глазго» попали в галереи, украсили гостиные лучших домов обеих столиц Шотландии, художники, и до того не бедные и не несчастные, получили статус очень уважаемых людей. Они продолжали творить, но это была уже совсем светская, прежде всего портретная живопись — та самая, любимая всеми шотландцами, которой «мальчики» так не хотели заниматься на заре своего пионерства в Глазго.
Екатерина БЕЛЯЕВА
