Замедянский Игорь
Игорь Леонидович Замедянский (1960) — российский скульптор, график, живописец. Родом из Калининграда. Окончил Суриковский институт.
Туба.
В мастерской Игоря Замедянского тесно от бронзовых скульптур и гипсовых моделей — хорошо еще, он работает в мелкой пластике. а то не разместить все это в студии — стандартной трехкомнатной квартире. Сколько же успел он в свои тридцать лет, диву даешься! От документального портрета до фантастики четко прочитывается античный лейтмотив: от египетских богов Осириса и Гора до проклятого олимпийскими богами Сизифа, мифического труженика — символа бесполезности усилий, уже сросшегося с собственным камнем. Каждый художник — немного Сизиф.
И даже такой вот вроде благополучный тоже.
Осень.
И все же. как определяются пристрастия в каждом конкретном случае? После мастерской Кербеля. с его революционной монументалистикой. вдруг — пластика малых форм и библейские сюжеты. Сам Игорь отрицает прямое влияние мэтра: профессор, к счастью. особенно не мешал саморазвитию. Но, может, тут не только дух противоречия, а как бы зеркальное отражение: ведь и кербелевская лениниана, и гранитная галерея основоположников по всему свету — тоже мифология и своего рода канонизация святых.
В мастерской свои святыни. Венценосный Данте распевает знаменитые канцоны. Девочка в венке из полевых цветов прильнула к шее любимого осла. А «Коронованный Матисс» и впрямь эльф, король цветов, на лысине которого золотистые девушки затеяли хоровод… Величественно взирает Саваоф на суету и тщету страстей мирских, широко простер длани, желая объять весь мир. а на коленях его отрок прижимает к груди голубя. Такой «Троицы» я еще не знал.
В скученности и тесноте обитают тут любимые герои, живут уже собственной жизнью. Меж Пушкиным и Языковым прилегла Муза, осенив поэтов своими крылами. Укоризненно взывает к кому-то пророк Достоевский в рубище. А офицер Гумилев с шашкой на боку — вечный гимназист с торчащими ушами — и не ждет от нас ответа, он его давно знает. Пастернак чутко прислушивается к чему-то внутри себя. С фотографии простодушно взирает Чуковский, готовый рассказать очередную сказку. Из всей компании он единственный трехметровый и, как Гулливер. не уместился бы в этой комнате. Его «посадили» в Переделкине. перед детским пульманологическим санаторием. И детишки с радостью сажают и поливают цветочки вокруг автора «Айболита».
Еще шаг — и прыжок в фантастику. Которая, как ни странно, вовсе и не отход от натуры, а скорее развитие ее, как бы другая грань. Под столом пылится «Кошмар». пока в гипсе, спрятанный от глаз, отставленный, почти забытый. А отлитый в бронзе станет поди преследовать по ночам — ну, просто кошмар (не потому ли и заброшен?). А вот «Нетопырь» на видном месте. Такая милашка, пузатенький лемурчик с пернатыми ушками, с обрубленным хвостиком и попкой щенка. «Оборотень» на наших глазах оборачивается зверем: тело еще человечье, но на четвереньках, мышцы свела судорога, а голова-уже ощерилась волчьей пастью. Не о нас ли сия притча? Или свиное семейство, скопище вурдалаков и упырей — «Послание к потомкам» И, как апофеоз, «Апокалипсис» — зеленая бронзовая саранча… с лицом прекрасной феи. Вот уж привидится— не дай-то Бог. От великого до смешного один шаг?
А от прекрасного до ужасного?..
Аукцион.
Сюрреализм Игоря Замедянско-го интимный, камерный, что ли. Такой домашний сюр, который спокойно, без напряга, соседствует с «сугубым» реализмом. Не противостоит. а как бы дополняет. Триптих «Концерт» — пожалуй, самый наглядный пример переосмысления привычного, обнажения вещи до сути: «Маэстро» — взметнувшийся фрак с дирижерской палочкой. Людей нет в этом оркестре— вызваны души самих инструментов (они же рождают чарующую мелодию): «Туба» и «Виоль д’Амур» — просто две грации, заглянувшие к нам в гости.
Теперь, к счастью, все реже ставят «вопрос ребром»: а понятно ли это искусство народу? Что-то. видно, поняли все мы за последнее время, что не ставим. Но сколько же «непонятного» уплыло в иные страны, а то и вовсе ушло в небытие… А вопрос-то может быть лишь один: бередит ли это, трогает ли (умиляет, радует, раздражает, злит) или проходит мимо, стороной?
Виола любви.
Художник свободен. И все же — немного Сизиф, его кпд порой ничтожен (даже при самой большой работоспособности). Но стоит ему остановиться, как остановится, замрет все.
Давай. Игорь, кати свой камень!
