Гау Владимир
«Портретная сюита» в исполнении ведущих музеев продолжается — тему, как бы в развитие предыдущих акварельных ретроспектив Петра Соколова и Александра Брюллова, продолжил Литературный музей Пушкина на Пречистенке выставкой «Владимир Гay. Русский камерный портрет» Полторы сотни экспонатов для нее представили без малого три десятка (!) музеев со всех концов России, причем некоторые выставляются впервые,
Жизнь происходившего из обрусевших немцев Владимира Ивановича Гay охватывает почти все XIX столетие, но самой громкой его слава была до 1850-х — до появления общедоступной фотографии. Ибо был он великим мастером жанра виртуозного, истинно харизматического, но весьма специфичного — камерного акварельного портрета. И в жанре этом усовершенствовался настолько, что стал академиком и был вхож во все самые аристократические дома Петербурга, в первую очередь — в Зимний дворец. Царская семья, а особенно хорошо разбиравшаяся в живописи великая княжна Мария Николаевна, высоко ценила творчество Гay. А потому всякий уважающий себя представитель высшего света считал необходимым иметь -свои собственные и желательно всех родственников — портреты кисти Гay.
«Портрет Натальи Гончаровой». 1844г.
Особое место на выставке, как того требует тематика самого музея, занимают портреты Натальи Николаевны Пушкиной — эта страничка творчества Гay наиболее известна. Шесть раз он писал ее портреты — четыре представлены на выставке и относятся к уже «после-пушкинской» поре ее жизни. Один из портретов даже написан специально для альбома Конногвардейского полка, которым командовал второй супруг первой питерской красавицы — Петр Петрович Ланской. Денег на ее изображения он не жалел, при этом Гay нисколько не льстил модели — к примеру, на портрете 1849 года Наталья Николаевна — уже совсем не пушкинская «мадонна» а, несмотря на относительно молодой возраст немало пережившая женщина.
Особая часть выставки — портреты августейших особ, и хорошо видно, что Гay был в высоком, художническом смысле неравнодушен к царским дочерям, особенно к Ольге и умершей в 19-летнем возрасте Александре. Впрочем, достойно представлена и мужская часть царской семьи — мальчиков Гay предпочитал изображать в бристольском карандаше, а не в акварели. И как разнятся между собой исполненные в разной технике одни и те же сюжеты! Вот карандашный портрет Николая I на смертном одре, исполненный через час после загадочной до сих пор кончины самодержца. Глядеть на него тяжело — это скорее пособие для студента-патологоанатома. Рядом — то же в акварели, да еще с «предстоящими» — уже покойными к тому времени великими княжнами Александрой Николаевной и Александрой Александровной. Рисунок более похож на фреску для небольшой семейной часовни.
Портрет Н.Н.Гончаровой. 1843г.
А где царь — там и его приближенные: братья Перовские, Алексей Орлов и прочие. Любопытно сравнить акварельный портрет Василия Перовского кисти Гay с его знаменитым парадным портретом из Третьяковской галереи, исполненным Карлом Брюлловым. На одном — боевой орел, храбрец, рубака. А у Гay — утонченный хитрец и умудренный царедворец.
Впрочем, не только августейших персон, не только золотые эполеты писал Гay. Один из интереснейших выставочных сюжетов — портреты членов семьи купцов-благотворителей Опочининых из мало кому тогда ведомого города Мышкина
И — парадокс. Иметь портрет работы Гay было делом весьма престижным. Так отчего бы их владельцам было не написать на обороте хотя бы, кто, когда изображен? Увы, немало портретов на выставке называются весьма прозаично: «Портрет неизвестного (неизвестной)’; Там, где есть предположительная атрибуция, версии представлены на подписях к изображениям.
К выставке подготовлен превосходный каталог Выставка закончится, экспонаты разъедутся «по прописке» а всякий ценящий русскую живопись и русскую историю получит возможность иметь у себя дома собственную Российскую портретную галерею.
Георгий ОСИПОВ
Взгляните на лицо
Когда весной 1905 года Сергей Дягилев открыл в Таврическом дворце свою знаменитую выставку русских портретов, для его современников это стало настоящим откровением и вызвало в обществе «эффект электрический». Немудрено: можно себе представить, что ощущали посетители дворца, на которых со стен смотрели без малого две с половиной тысячи пар глаз (в каталоге выставки значится 2228 основных экспонатов плюс более 100 дополнительных). И каких глаз! Все эти портреты Дягилев и его агенты не один год искали по всей стране. От аристократических столичных особняков до самых захудалых дворянских усадеб в самых что ни на есть медвежьих углах огромной империи. Это была первая и поистине грандиозная попытка понять и осознать самих себя. Разглядеть лицо нации. Больше таких попыток не предпринималось, а лицо нации вскоре подверглось довольно кардинальному изменению. Портреты же остались. И хотя повторить подвиг Дягилева вряд ли кому-то когда-либо удастся, в последнее время вновь начали делаться попытки собрать воедино запёчатлённые облики той России, которую мы потеряли навсегда.
Портрет Н.Н. Пушкиной 1842г.
Государственный исторический музей, естественно, не мог остаться в стороне от столь важного процесса, благо сегодня в его изофондах хранится 100 тысяч с лишком портретов. Здесь был задуман большой проект «Русский исторический портрет», предполагающий проведение различных выставок как из запасников самого музея, так и из других музейных и частных собраний. Выставка, открывшаяся в декабре, называется «Частное собрание русской миниатюры конца XVII — середины XIX веков». В наше время по понятным причинам обнаружить стоящую коллекцию такого абсолютно элитарного «подвида», как искусство миниатюры, возможно лишь за пределами России. Эта тоже не является исключением. Принадлежит она Sepherot Foundation из Лихтенштейна, включает в себя почти 170 миниатюр и является преемницей многих знаменитых «миниатюрных» собраний, либо собиравшихся в Европе, либо там оказавшихся в вынужденном изгнании вместе со своими владельцами. Например, большой коллекции Галины Вишневской и Мстислава Ростроповича или историка, директора Музея Александра III великого князя Николая Михайловича.
Выставка состоит из разделов, соответствующих периодам царствования российских монархов, от Петра I до Александра II. В ней очень полно представлена царская иконография, включая такие и с исторической, и с
искуствоведческой точек зрения раритеты, как портрет молодого Петра I работы Дж. Барбета, который, по-видимому, является самой ранней миниатюрой с его изображением, да и вообще самым первым изображением русского человека в подобном жанре. Рядом — портреты известнейших деятелей российской истории того времени: от одного из самых знаменитых «олигархов»-металлургов Акинфия Никитича Демидова до генерал-фельдмаршала графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского, от президента Петербургской академии художеств, Александра Сергеевича Строганова до светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского. Конечно же, не могут не обращать на себя особого внимания портреты красавиц-цариц, великих княжон и просто светских дам… Но зачастую не менее интересны и выразительны и те, которые принято обозначать на подписях как «Портрет неизвестного».
Впрочем, выставка ценна не только с иконографической точки зрения. Она даёт полное представление о традиционных миниатюрных техниках (акварель и гуашь на бумаге, гуашь на пергаменте, масло на металле, акварель и гуашь на кости, эмаль на металле). И, конечного мастерстве тех зарубежных и русских художников, которые эту красоту сотворили. А на выставке представлены, в частности, работы таких великолепных мастеров, как личный эмальер Петра I Григорий Мусикийский, входящий во все энциклопедии австриец Иоганн Баптист Лампи, руководивший классом миниатюрной живописи в Академии художеств Пётр Жарков, итальянец Доменико Босси, ученик великого Тьеполо, и многих других, включая целую плеяду замечательных, но, увы, так и не ставших известными живописцев.
Портрет Н.Н.Пушкиной-Ланской 1844г.
Выставка в Государственном музее А.С. Пушкина на Пречистенке также продолжает большой проект, посвящённый мастерам на сей раз акварельной портретной живописи, и является третьим по счёту монографическим показом. Первый был посвящён П.Ф. Соколову, второй — А.П. Брюллову, знаменитому архитектору и талантливому акварелисту. Сегодня здесь демонстрируются работы В.И. Гау. Экспозицию «Русский камерный портрет» составили 150 произведений, многие из которых экспонируются впервые и собраны из более чем 20 московских, петербургских и региональных музеев.
Наверное, стоит напомнить, что Владимир Иванович Гау (1816-1895) был академиком и придворным художником. Он был необычайно плодовит и оставил более шестисот законченных акварельных портретов, массу эскизов, набросков. По его оригиналам были выполнены многочисленные литографии и гравюры. И во многом благодаря ему мы сейчас можем понять, почему же всё-таки Александр Сергеевич Пушкин так ревновал свою жену (кисти В.И. Гау принадлежат шесть портретов Натальи Николаевны), из-за чего фрейлине Анне Олениной посвящали свои строки и Пушкин, и Лермонтов и каким образом кавалерист-девице Надежде Дуровой удалось так легко выдать себя за «корнета Александрова»…
Жанр камерного портрета в конце концов вытеснила куда более демократичная фотография. Но как же интересно внимательно рассматривать лица, которые пришли к нам из прошлого!.. И сравнивать их с нынешними. К сожалению, не всегда в нашу пользу.
Юлия ЛОГИНОВА
Cнежная королева
В ряду светских красавиц XIX века, входивших в пушкинское окружение, особое место занимает Аврора Карловна Шернваль фон Валлен.
Украсив собою петербургские салоны, она надолго заполонила умы и сердца виднейших представителей дворянской России: от потомка крупнейшего промышленника Демидова до сына историографа Карамзина, от Баратынского и А.И.Тургенева до П.А.Вяземского и В.А.Соллогуба… Последний в своих «Воспоминаниях» на склоне лет ностальгически восклицал: «…Кто из старожилов может говорить без восторга о графине Воронцовой-Дашковой, графине Мусиной-Пушкиной, Авроре Карловне Демидовой, княжнах Трубецких, Барятинских, жене Пушкина?»
Аврора Шернваль
Баронесса Аврора Карловна Шернваль фон Валлен по национальности шведка родилась 22 июля 1808 года и была вторым ребенком в семье выборгского губернатора сенатора Карла Иоганна Эмилия Шернваля от брака с Полиной Гассер: старшим был ее брат Эмилий, а младшей — сестра Эмилия. Кроме того, была еще одна сестра — Алина, Анна Карловна.В 1824 году, когда Авроре исполнилось 16 лет, она впервые появилась в свете в Гельсингфорсе как дочь губернатора. Известный переводчик Р.Линдквист назвал ее «молодым солнцем высшего света финской столицы…».
Ее редкой красотою восхищались, в нее влюблялись, поэты воспевали ее в своих стихах. Был ее поклонником и поэт Евгений Баратынский.
В 1818 году он поступил на службу рядовым, а в январе 1820-го был произведен в унтер-офицеры с переводом в Нейшлотский полк. В Гельсингфорс переведен в 1824-м, где и оставался до производства в офицеры. Там, в Гельсингфорсе, судьба подарила ему встречу с юной красавицей Авророй Шернваль, которая вдохновила поэта на возвышенные строки. А.О.Смирнова (Россет) впоследствии вспоминала о том времени: «Он встретил там графа Владимира Пушкина (имеется в виду декабрист В.А.Мусин-Пушкин. — Авт.) тоже сосланного по 14-му числу. Тот его познакомил с семейством Шернваль, он влюбился в Аврору Карловну Шернваль и писал ей свои первые стихи:
Выдь, дохни нам упоеньем.
Соименница зари,
Всех румяным появленьем
Оживи и озари!
Пылкий юноша не сводит
Взоров с милой и порой
Мыслит с тихою тоской:
«Для кого она выводит
Солнце счастья за собой?»
Посвященное 17-летней «богине утренней зари» стихотворение он назвал «Девушке, имя которой было Аврора». Но Аврора отдала предпочтение не Баратынскому, а его другу-сослуживцу Александру Муханову, который тоже был влюблен в нее и записал в своем дневнике: «Она хороша, как бог».Вскоре Баратынский посылает своему сопернику стихотворение «Запрос Муханову»:
Что скажет другу своему
Любовник пламенной Авроры?
Сияли ль счастием ему
Ее застенчивые взоры?
Любви заботою полна,
Огнем очей, ланит пыланьем
И персей томных волнованьем
Была ль прямой зарей она
Иль только северным сияньем?
Ответа на «Запрос» не последовало. Судьба распорядилась по-своему. Муханов томился ожиданием исхода: отец Авроры хотел выдать ее за шведского дворянина. Был уже назначен день свадьбы, но накануне этого дня жених внезапно умер.
Аврора погрузилась в траур.Баратынский вскоре увлекся другой красавицей — Аграфеной Закревской, постоянство же и страсть к Авроре Александра Муханова еще долго были
предметом обсуждения в кругу друзей.Аврора после смерти жениха не спешила выходить замуж. Она стала фрейлиной двора. Ей было 23 года.Сестры Шернваль, получившие хорошее образование, были в числе первых красавиц своего времени. Современники называли их «финляндские звезды».Сохранились и воспоминания современников о встречах Пушкина с сестрами Шернваль.
Жизнь развела Аврору с Александром Мухановым по разным столицам. но они попрежнему любили и не теряли друг друга из виду. В 1834 году, находясь на службе в московском Главном архиве министерства иностранных дел, проживая в доме отца на Остоженке, Александр Муханов решился сделать предложение Авроре. Она ответила согласием. Счастливый жених обратился с прошением на Высочайшее имя о разрешении вступить в брак с фрейлиной двора Авророй Карловной Шернваль фон Валлен. В прошении указывался возраст невесты — двадцать шестой год. Свадьба Авроры с Мухановым была назначена на 20 августа 1834 года, но и этот жених неожиданно скончался в день свадьбы за час до венчания. 2 октября того же года Муханову исполнилось бы 34 года. «Роковая Аврора» — стали говорить о ней современники, продолжая поклоняться ее исключительной красоте.Обе сестры, и особенно младшая, были основными соперницами в свете Натальи Николаевны Пушкиной. Свидетельство тому — письмо Александра Сергеевича, адресованное жене и датированное 14 сентября 1835 г.: «счастливо ли ты воюешь со своей однофамилицей?». (Эмилия была женой графа В.А. Мусина-Пушкина. — Авт.)Красавица Аврора Шернваль была предметом поклонения многих из пушкинского окружения и, в частности, Александра Ивановича Тургенева.
Примерно в это же время к Авроре Шернваль стал свататься Павел Николаевич Демидов, егермейстер царского двора, сын русского посланника при Тосканском дворе Николая Никитича Демидова.Н.Н.Демидов от брака его с баронессой Елизаветой Александровной Строгановой имел четверых детей. Дочь Александра и сын Николай умерли младенцами в 1800 году. Двое других сыновей — Павел и Анатолий — совместно владели огромным состоянием, доставшимся им от отца, имели на Урале около миллиона десятин земли с пятнадцатью тысячами душ, железные и медные заводы (Нижнетагильский горный округ) и несколько домов в разных губерниях.
Старший, Павел, родился б августа 1798 года. Будучи 14 лет от роду, поступил юнкером в Егерский полк московского ополчения и 26 августа, за Бородино, произведен в прапорщики и переведен в Перновский гренадерский полк.
30-летний Павел Николаевич после смерти своего отца, уральского магната, фактически стал участвовать в управлении унаследованными заводами, ибо младшему брату Анатолию было всего 16 лет и, окончив лицей Наполеона, он безвыездно пребывал в Париже.
Павел жил в отцовском особняке на набережной Мойки в Петербурге. Отец при жизни ограничивал его в средствах: он получал из главной конторы сто тысяч рублей в год. Этой суммы молодому наследнику не хватало, и он постоянно влезал в долги. Надо полагать, в кредите ему не отказывали в чаянии будущего наследства.При вступлении в наследство Павел Николаевич издал приказ по петербургской конторе — именовать ее впредь главной, а управляющего делами величать директором главной конторы. Управитель же Нижнетагильского округа стал директором Нижнетагильских заводов. Таковым в то время был А.А.Любимов.
В 1830 году П.Н.Демидов приехал на Урал. В Нижнем Тагиле его встречали с хоругвями, колокольным звоном всех церквей и пушечными выстрелами.На другой день новый хозяин отправился осматривать свои владения. В производстве он ничего не смыслил и ходил по фабрикам и цехам со скучающим видом. На медном руднике заинтересовала было паровая машина для откачки воды из забоя, которую изготовили Черепановы, но и здесь он не задержался: устройство машины оказалось сложным и непонятным для него. Потом осмотрел госпиталь для чиновников управления, дом своих предков и все семь церквей. Поразил Входо-Иерусалимский собор. Малахитовые украшения, иконы и
ковчег-дарохранительница из чистого малахита. Под престолом обнаружилась глыба магнитного железняка с Высокогорского рудника. Любимов объяснил владельцу, что его прародители уложили сюда рудную глыбу в знак крепости и нерушимости власти Демидовых на Каменном поясе. Иконы, писанные крепостными художниками, вызывали восхищение, и хозяин пожелал увидеть мастеров по камню и живописцев. Он решил, что крепостные художники не хуже иностранных, но дешевле, а в обработке камня и художественном литье
превзошли многих. Приказал Любимову отправить более способных в столицу, где в это время возводили Исаакиевский собор, на отделку которого везли из Нижнего Тагила гранит и мрамор, малахит и яшму, золото и другие драгоценные металлы и камни.
Вскоре П.Н.Демидов и сам вернулся в Петербург, 16 марта 1831 года он был назначен курским губернатором с производством в статские советники, а затем произведен в действительные статские советники. На этом посту он прослыл благотворителем края.О деятельности Демидова как губернатора известен такой отзыв одного из современников: «Демидов не был деловым губернатором, но, как человек очень богатый, жил в Курске роскошно и давал бесконечные балы и обеды». Он платил от себя большие деньги курским чиновникам, чтобы они не брали взяток. История сохранила любопытный пример его губернаторства.В 1831 году во время холеры в Курской губернии у помещиков Луниных умерла дворовая девка от смертельных побоев, нанесенных ей господами. Уездный врач, получив взятку, выдал свидетельство, что девка умерла от холеры. Возникло дело, которое хотели замять, но не удалось. Решением Сената врач был исключен из службы. Тогда льговское дворянство обратилось к курскому губернскому предводителю с письмом, покрытым многочисленными подписями, прося его ходатайства о помиловании врача, выставляя его личные достоинства и заслуги перед дворянством. Губернский предводитель немедленно написал отношение губернатору Демидову, изложив желание льговского дворянства, и, со своей стороны, дал лестный отзыв о службе
врача.
П.Н.Демидов же «почтил» губернского предводителя таким уведомлением: «При всем моем желании делать все приятное для дворянства здешней губернии, я, к сожалению не нахожу возможным предпринять ходатайства о бывшем Льговском уездном медике Лейдлове, ибо произведенное им свидетельство мертвому телу крестьянской девки Жмыревой, давшее случай сокрыть настоящую причину смерти ея, от побоев происшедшую, есть такое преступление, которое отнюдь не может быть оправдываемо никакими другими хорошими качествами».
Во время холеры 1831 года Демидов построил в Курске четыре больницы. Он пробыл губернатором три года. Затем по «расстроенному здоровью» был причислен к министерству внутренних дел и пожалован должностью егермейстера царского двора.Вероятнее всего, на одном из придворных балов и состоялась встреча егермейстера Павла Демидова с фрейлиной двора Авророй Шернваль.Вот как описала Екатерина Николаевна Гончарова, старшая сестра Н.Н.Пушкиной, в своем письме брату Дмитрию один из подобных балов:
«С-Петербург. 22 июля 1835 г.
…17 числа мы были в Стрельне, где мы переоделись, чтобы отправиться к Демидову, который давал бал в двух верстах оттуда, в бывшем поместье княгини Шаховской. Этот праздник, на который было истрачено 400 тысяч рублей, был самым неудавшимся: все, начиная со двора, там ужасно скучали, кавалеров не хватало, а это совершенно невероятная вещь в Петербурге, и потом, этого бедного Демидова так невероятно ограбили, один ужин стоил 40 тысяч, а был самый плохой какой только можно себе представить; мороженое стоило 30 тысяч, а старые канделябры, которые тысячу лет валялись у Гамбса на чердаке, были куплены за 14 тысяч рублей. В общем, это ужас что стоил этот праздник и как там было скучно…»
Сын уральского магната ознаменовал свою жизнь не только пышными балами, но и такими щедрыми пожертвованиями, каких немного встречается в летописях русского благотворения. Павел Демидов и его брат Анатолий были, по-видимому, самыми богатыми из Демидовых. Они учредили в Петербурге
Николаевскую детскую больницу. Анатолий Николаевич Демидов на капитал в
500 тысяч рублей, пожертвованный им, в 1833 году открыл состоящий в
ведомстве Императрицы Марии Федоровны Демидовский дом призрения для
трудящихся женщин (наб. реки Мойки, 106). На Урале Павел Николаевич дал
вольную своим крепостным Черепановым, построившим в 1834 году первый
русский паровоз.
Кроме того, П.Н.Демидов учредил научные награды, считавшиеся наиболее
почетными в России, и до своей кончины ежегодно вносил на эти цели 25
тысяч рублей в Академию наук. По его завещанию деньги поступали еще
четверть века после его смерти. Эти награды получили название «Демидовских
премий».
Назначив Петербургской академии наук награды для премирования выдающихся
сочинений в разных отраслях знания, право выбирать кандидатов Демидов
деликатно предоставил Академии. Но пьеса Гоголя «Ревизор» потрясла его, и
он решил обратиться с просьбой в Академию, выразив желание, чтобы
премировано было именно это произведение. Он надеялся, что ему не откажут.
Но ошибся. Ненависть к пьесе Гоголя у высокопоставленных чиновников была
так велика, что меценату сухо и категорично отказали, сославшись на право
присуждения премий, избранное им самим.
Гоголь избегал знакомств с «аристократами», в том числе и с Демидовым, но
когда ему «удалось», как он сам пишет в письме к Демидову, «услышать лично
из уст ваших просвещенный образ ваших суждений и глубокое знание России,
редкое в государственном человеке», он не устоял, и эта встреча
состоялась.
Однако, после свидания Гоголь писал А.С.Данилевскому: «Виделся, наконец, с
Демидовым, но лучше бы не делал этого. Чудак страшный».
Схожее мнение прозвучало из уст дочери Николая I королевы Вюртембергской
Ольги Николаевны. В своих мемуарах, восхищаясь красотой Авроры Шернваль,
она писала: «Поль Демидов, богатый, но несимпатичный человек, хотел на ней
жениться. Два раза она отказала ему, но это не смущало его, и он продолжал
добиваться ее руки. Только после того, как maman поговорила с ней, она
сдалась…»
И кто знает, может быть, за это так называемое «согласие» Авроры владелец
уральских и сибирских заводов и преподнес в 1836 году в дар Николаю I
малахитовый храм-ротонду: восемь колонн, соединенных куполом, внутренняя
поверхность которого отделана лазуритом, а мозаичный пол ротонды выложен
уральскими самоцветами (подарок П.Н.Демидова и по сей день украшает
аванзал Зимнего дворца).
На осень 1836 года была назначена свадьба Авроры с Демидовым, о которой
заговорили в свете.
Младший брат ее второго жениха Владимир Муханов пишет: «Она могла не
любить своего мужа и, выходя за него, переносить свои думы в прошлое; но
тяжело сознавать, что достаточно соединить свою судьбу с другим, чтобы
увидеть ее похищенной. Эта женщина — совершенство, она, кажется, обладает
всем для счастья: умна, добра, чиста сердцем, красива, богата».
Из письма Софьи Николаевны Карамзиной: «Сообщаю тебе О «золотой свадьбе»:
м-ль Аврора Шернваль выходит замуж за богача Поля Демидова. Какая разница
с той скромной судьбой, которая ожидала ее в лице Муханова!»
Письмо датировано 5 июня 1836 года и адресовано брату Софьи Карамзиной
—Андрею Николаевичу, старшему сыну знаменитого историографа.
В сентябре 1836 года состоялась свадьба Авроры с Демидовым, владельцем
многомиллионного состояния, которая сулила ей блестящее положение в свете.
В день свадьбы жених подарил своей невесте бриллиант величиной с голубиное
яйцо, весом в 53,5 карата, который стоил владельцу 500 тысяч франков
—зарплата рабочих всех его заводов за пять лет.
Крупные бриллианты редки, и потому во всем мире принято присваивать
алмазам в 20 карат и более собственные имена. Демидов подарил один из
известнейших бриллиантов мира — «Санси».
Аврора Шернваль была на десять лет моложе своего тридцативосьмилетнего
избранника.
Аврора Демидова
Накануне свадьбы Павел Николаевич Демидов купил на Большой Морской улице
дом (ныне N43) и заказал архитектору Огюсту Монферрану возвести дворец.
В 1836 году, приступив к перестройке здания для нового владельца,
Монферран писал в Академию художеств: «Постройка сия имеет быть оконченной
в нынешнее лето и послужит новым украшением города».
Особняк своим необычным для Петербурга итальянским видом резко выделялся
богатством владельца и вызывал столь желанные ему ассоциации с римскими
палаццо итальянских аристократических фамилий. Особенно поражал
Малахитовый зал. Колонны и камни его петербургская фирма Трискони
облицевала малахитом, добывавшимся во владениях Демидовых на Урале и
применявшимся раньше для украшения ваз, шкатулок, табакерок и пр.
Монферран впервые применил его в интерьерах. (Малахитовый зал в Зимнем
дворце появился позднее).
После свадебного путешествия по Европе супруги Демидовы поселились в своих
роскошных особняках на Большой Морской.
Жизнь проходила в балах и развлечениях. Обилие петербургских салонов
предполагало широкий круг лиц, имен, знакомств, встреч, связей,
переплетения судеб.
Звездами первой величины на столичном небосклоне оставались, как и прежде,
Натали Пушкина и «скандинавские красавицы» сестры Шернваль.
Графиня Мария Федоровна Каменская писала о том времени: «Считаю нужным
упомянуть о балах 1836 года-
…После раута у графини Лаваль нам предстоял знаменитый бал у князя
Бориса Юсупова, женатого на красавице Зинаиде Нарышкиной, той самой, что
впоследствии, овдовев, вышла за графа Шево-де-ла-Серр. Об этом бале долго
не могли забыть современники: до того он был великолепен.
…Надобно сказать правду, что вообще этот бал изобиловал красотою женских
лиц и богатством туалетов. Не говоря уже о патентованной красавице графине
Завадовской, рожденной Влодек, которая, как всегда, убивала всех своею
царственной, холодной красотою, но и, кроме нее, было много прелестных
женщин, и между ними выдавалась миловидностью и красотою Демидова…, тоже
прославленная в Петербурге красавицей, Аврора Демидова, рожденная
Шернваль. На этом бале она обратила на себя внимание всех оригинальностью
своего наряда: неизвестно почему, вероятно, из чувства противоречия, при
ее баснословном богатстве, она явилась на этот блистательный бал в самом
простеньком, креповом платьице, без всяких украшений и только на шею
повесила себе на тоненькой черной бархотке (по-детски) бриллиантовый крест
всего из пяти камней. По поводу этого креста тут же на бале ходил анекдот:
рассказывали, что государь Николай Павлович, взглянув на ее простенький
костюм, со смехом сказал ей:
— Аврора, как это просто и как это стоит дешево!
Слова государя повторялись во всех углах, и мне очень жаль, что я не могла
рассмотреть поближе этого креста. Спасибо одному балагуру этому старичку,
который прояснил мне смысл слов Николая Павловича:
— Крестик простенький, графинюшка! Всего в пять камушков, солитер
посредине, да такие же четыре груши. Только эти камушки такие, что на
каждый из них можно купить большущий каменный дом. Ну, сами посудите,
барышня, — хихикая, добавил шутник, — пять таких домов, ведь это целый
квартал, и висит на шее у одной женщины. Как же не удивиться, хоть бы
самому императору!
После папенька сказал мне, что этот крест считается одною из редкостей
между демидовскими сокровищами..»
В 1837 году Аврора, по настоянию мужа, позировала художнику Карлу
Брюллову.
Ученик прославленного портретиста А.Н.Мокрицкий 27 февраля сделал в своем
дневнике следующую запись: «Сегодня поутру зашел к Брюллову, застал его
работающим. И как прекрасно отделывал он портрет Демидовой (Шернваль). Как
понятна для меня его работа. Сколько в ней натуры, изощренного вкуса!»
Осенью 1837 года в Россию вернулся Андрей Карамзин и продолжил военную
службу. Вскоре, после трехлетнего отсутствия, возвращается и А.О.Смирнова.
Уезжая, они не думали, что вернутся уже в другую Россию. Россию без
Пушкина. Так уж получилось, но почти все из пушкинского окружения стали
окружением лермонтовским. На глазах у всех разыгрывалась и следующая
трагедия.
По свидетельству графа Соллогуба, Лермонтов «страстно был влюблен в
графиню Мусину-Пушкину и следовал за нею всюду как тень».
Не подлежит сомнению, что, посещая дом Эмилии Карловны, он был знаком и с
ее сестрой, Авророй Демидовой, принимавшей в своем салоне изысканное
общество. Об этом, в частности, писал в своих «Воспоминаниях» граф
В.А.Соллогуб: «Описывая петербургские салоны того времени, нельзя не
упомянуть об Авроре Карловне Демидовой, жене Павла Демидова, брата
знаменитого Анатолия, князя Сан-Донато. Но тогда как Анатоль Демидов
проживал почти всегда в Париже, где приобрел себе большую известность
своей безумной роскошью, гомерическими попойками и, наконец, своей
женитьбой на хорошенькой принцессе Матильде Бонапарт, — Павел Демидов жил
постоянно в Петербурге в своем великолепном доме и принимал всю столицу.
Не одним своим огромным богатством, которого в те времена было
недостаточно, чтобы втесаться в большой петербургский свет, но своим
просвещенным поощрением искусствам и наукам, своею широкою
благотворительностью Демидовы приобрели себе то, что французы называют
права гражданства. Аврора Карловна Демидова, финляндская уроженка,
считалась и была на самом деле одной из красивейших женщин в Петербурге;
многие предпочитали ей ее сестру, графиню Мусину-Пушкину, ту графиню
Эмилию, о которой влюбленный в нее Лермонтов написал это стихотворение:
Графиня Эмилия —
Белее, чем лилия,
Стройней ее талии
На свете не встретится.
И небо Италии
В глазах ее светится.
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.
Трудно было решить, кому из обеих сестер следовало отдать пальму
первенства; графиня Пушкина была, быть может, еще обаятельнее своей
сестры, но красота Авроры Карловны была пластичнее и строже.
Посреди роскоши, ее окружавшей, она оставалась, насколько это было
возможно, проста; мне часто случалось встречать ее на больших балах в
одноцветном гладком платье, с тоненькой цепочкой, украшавшей ее
великолепную шею и грудь; правда, на этой цепочке висел знаменитый
демидовский бриллиант — солитер, купленный, кажется, за миллион рублей
ассигнациями.
Аврора Карловна Демидова рассказала мне однажды очень смешной случай из ее
жизни; возвращаясь домой, она озябла, и ей захотелось пройтись несколько
пешком; она отправила карету и лакея домой, а сама направилась по тротуару
Невского к своему дому; дело было зимой, в декабре месяце, наступили уже
те убийственные петербургские сумерки, которые в течение четырех месяцев
отравляют жизнь жителям столицы; но Демидова шла не спеша, с удовольствием
вдыхая морозный воздух; вдруг к ней подлетел какой-то франт и,
предварительно расшаркавшись, просил у нее позволения проводить ее домой;
он не заметил ни царственной представительности молодой женщины, ни ее
богатого наряда, и только как истый нахал воспользовался тем, что она одна
и упускать такого случая не следует. Демидова с улыбкой наклонила голову,
как бы соглашаясь на это предложение, франт пошел с нею рядом и заегозил,
засыпая ее вопросами. Аврора Карловна изредка отвечала на его расспросы,
ускоряя шаги, благо дом ее был невдалеке. Приблизившись к дому, она
остановилась у подъезда и позвонила.
— Вы здесь живете?! — изумленно вскрикнул провожавший ее господин.
Швейцар и целая толпа официантов в роскошных ливреях кинулись навстречу
хозяйке.
— Да, здесь, — улыбаясь, ответила Демидова.
— Ах, извините! — забормотал нахал, — я ошибся… я не знал вовсе…
— Куда же вы? — спросила его насмешливо Аврора Карловна, видя, что
он собирается улизнуть, — я хочу представить вас моему мужу.
» — Нет-с, извините, благодарствуйте, извините… — залепетал франт,
опрометью спускаясь со ступенек крыльца…
…Лето Демидовы большею частью проводили в Финляндии, в окрестностях
Гельсингфорса, куда также приезжала прелестная графиня Пушкина. За ними
туда собиралось довольно большое и очень изысканное общество; образ жизни
был чисто дачный, с тем оттенком щегольства и моды, который всюду за собою
заносят светские люди. Я два лета сряду провел в Финляндии…».
Очевидно, не только следуя моде, но и из желания поправить здоровье и
развеяться, супруги Демидовы путешествовали по Европе.
Павел Николаевич не был чужд искусству, он увлекался античной археологией,
был почетным членом Академии наук и искусств в Ареццо и Сиене.
Знаменательно, что именно ему посвящен один из лучших для своего времени
путеводителей по Риму, написанный в 1838 году крупным итальянским
археологом Антонио Нибби, который сопровождал Демидовых во время осмотра
римских античных памятников. Этим путеводителем, между прочим, пользовался
и высоко ценил его Николай Васильевич Гоголь, который был отличным
знатоком истории и искусства древнего Рима и итальянского Возрождения.
Затем Демидовы возвратились в Россию, и 9 октября 1839 года Аврора
подарила мужу наследника.
Но брак Авроры с Демидовым оказался непродолжительным. Павел Николаевич с
детства был слаб здоровьем, страдал болезнью легких и 25 марта 1840 года,
через четыре года после женитьбы, умер в возрасте 42-х лет. Похоронен на
Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.
32-летняя вдова, оставшись с младенцем на руках, покинула свет и долгих
шесть лет не снимала траура.
Не только в «Воспоминаниях» В.А.Соллогуба, но и в «Записных книжках» князя
П.А.Вяземского перед нами возникают картины короткого северного лета,
когда отдыхающие спешат насладиться вечерним ароматом дачной жизни, пешими
и морскими прогулками, прелестью купального сезона — всего того изящного и
изысканного, что сопровождает избранное светское общество.
Именно сюда, в свое родовое имение Трясканду, приезжает на леТо прелестная
графиня Эмилия Мусина-Пушкина, и где, удалившись от света, ее сестра
Аврора, вдова Демидова, погруженная в траур, воспитывает своего
четырехлетнего сына.
Кроме родных, многие светские друзья и знакомые не обходили вниманием
красавицу Аврору.
С осени 1844 года граф В.А.Соллогуб открывает у себя салон, ставший
центром музыкальной и литературной жизни, где бывали знаменитая поэтесса
«графиня Евдокия Петровна Ростопчина, известная по своему живому, игривому
уму», поэт Тютчев, композитор Глинка, Некрасов, Григорович, семейство
Карамзиных, с которыми хозяина дома связывала давняя и тесная дружба.
Этот салон стали посещать и сестры Шернваль. Вот что пишет об этом сам
Соллогуб:
«…Кроме моих собратьев и других артистов, у меня бывало на вечерах
множество людей сановных, придворных и светских; …писателей, живописцев,
музыкантов, издателей тогдашних газет и журналов, и вообще людей, близко
связанных и с родным, и с иностранным искусством, и потому нисколько не
желал, чтобы люди чисто светские бывали на этих вечерах. Но женщинам самым
милым и высокопоставленным мне приходилось наотрез отказывать, так как их
появление привело бы в бегство не только мой милый «зверинец», но и многих
посетителей кабинета.
Только четыре женщины, разумеется, исключая родных и Карамзиных,
допускались на мои скромные сборища, а именно: графиня Ростопчина,
известная писательница, графиня Александра Кирилловна Воронцова-Дашкова,
графиня Мусина-Пушкина и Аврора Карловна Демидова. Надо сказать, что все
они держались так просто и мило, что нисколько не смущали моих гостей.
Между нами было условлено, что туалеты на них будут самые скромные; они
этому, правда нехотя, подчинялись, и раз только Аврора Карловна Демидова,
которой, едучи на какой-то бал, вздумалось завернуть к нам по дороге,
вошла в гостиную в бальном платье. Правда, платье было темное, бархатное,
одноцветное, но на обнаженной шее сиял баснословный демидовский бриллиант,
стоивший, кажется, более миллиона рублей ассигнациями.
— Аврора Карловна, что вы это надели, помилуйте! Да они же все
разбегутся при виде вас! — идя ей навстречу, смеясь, закричал я, указывая
на ее бриллиант.
— Ах, это правда! — с таким же смехом ответила мне Демидова и,
поспешно отстегнув с шеи свое ожерелье, положила его в карман».
Аврора Демидова и ее деверь — Анатолий Николаевич Демидов — остались
владельцами огромного заводского хозяйства. Аврора Карловна приезжала на
Урал, в Нижний Тагил, где находилась столица уральских
магнатов-горнозаводчиков. Там она взялась за дела с немецкой
аккуратностью, каждый день отчисляя совладельцу заводов Анатолию Демидову
24 тысячи рублей.
Вернувшись в Петербург, Аврора занималась воспитанием своего единственного
сына, названного в честь отца тоже Павлом. По этому поводу граф
В.А.Соллогуб писал: «В одной из боковых зал демидовского дворца мне часто
случалось видеть наследника демидовского или, скорее, демидовских
богатств, тогда красивого отрока, впоследствии известного Павла Павловича
Демидова; он был окружен сотнями разных дорогих и ухищренных игрушек и уже
тогда казался всем пресыщенным не по летам. Аврора Карловна страстно его
любила, очень занималась его воспитанием и даже, кажется, насколько это
было возможно, была с ним строга». Она нанимала ему учителей, в числе
которых значился и химик Д.И.Менделеев.
Сохранился портрет Авроры, выполненный в период ее вдовства, на котором ей
уже 37 лет. В 1845 году Вольдемар Гау написал портрет Авроры Демидовой по
заказу жены Николая I Александры Федоровны. Акварель эта и поныне
находится в «Петергофском альбоме» (он хранится в фондах Русского музея в
Петербурге) императрицы, который она составляла для мужа, и куда Аврора
попала как бывшая фрейлина двора.
В один из вечеров в салоне Соллогуба, когда Андрей Карамзин танцевал с
Демидовой мазурку «Аврора», (написанную Михаилом Юрьевичем Виельгорским в
ее честь), он осмелился признаться ей в своем чувстве. Это чувство
оказалось взаимным. Их брак благословил Ф.И.Тютчев, давно знавший Аврору.
С 1846 года Андрей Карамзин служил адъютантом при шефе жандармов генерале
А.Ф.Орлове, сменившем на этом посту А.Х.Бенкендорфа. О предстоящей свадьбе
засудачил весь город. Этот брак вызвал множество толков в свете. 12 апреля
1846 года Вяземский писал Жуковскому: «Знаешь ли, что Андрей Карамзин
женится на Авроре Демидовой, вдове? В семействе очень довольны этим
браком, потому что она хотя несколькими годами и постарее его, но во
многих и во всех других отношениях она совершенно милая, добрая женщина и
была и будет примерною женою. Зато весь город восстает против этой свадьбы
и удивляется, как Демидова может решиться сойти с какого-то своего класса
при дворе и, бывши тайною советницею, идти в поручицы?»
10 июля 1846 года Аврора и Андрей Карамзин поженились. Ей было уже 38, ему
Аврора Карамзина
После венчания супруги отправились в Финляндию, в поместье Авроры Карловны
Трясканда. Потом долго жили «на водах» в разных городах Западной Европы,
где Андрей Николаевич лечился. Жили в Италии, где десятью годами ранее,
очевидно, и состоялось их знакомство. Именно в Италии будут написаны
парные портреты супругов, которые выполнит акварелист Эмилио Росси.
Посетят они и Флоренцию, виллу Сан-Донато, где жил младший брат первого
мужа Авроры — Анатолий Николаевич Демидов.
17 ноября того же, 1846 года, как пишет в своих воспоминаниях А.О.Смирнова
(Россет), «графиня Эмилия в деревне ухаживала за тифозными больными, сама
заразилась и умерла в 36 лет». Умерла молниеносно. На четвертый день
болезни.
Это несчастье произошло в селе Борисоглебе Мологского уезда, в имении
Мусиных-Пушкиных.
Безвременная гибель сестры стала еще одним свидетельством того, что
какой-то таинственный рок неотступно продолжал преследовать Аврору.
Свадебное путешествие по Европе супругов Карамзиных из счастливого стало
печальным. Они вынуждены были прервать его и вернуться в Россию, в
Петербург.
Поселились на Большой Морской улице, в трехэтажном дворце Авроры,
доставшимся ей от первого брака.
Андрей Николаевич продолжил службу, а зимой 1849 года вышел в отставку в
чине гвардии полковника и жил несколько лет богатым барином, так как после
женитьбы на Авроре Карловне он стал опекуном ее 7-летнего сына Павла от
первого брака и в этом качестве управлял унаследованной мальчиком частью
огромного демидовского состояния совместно с Анатолием Николаевичем
Демидовым.
Согласно «Всеобщей адресной книге Санкт-Петербурга» за 1867-1868 год на
втором участке в Адмиралтейской части города на углу Большой Морской и
Почтамтской (Почтамтский пер., 5) находился приобретенный Авророй и
Андреем Карамзиным в собственность так называемый «дом дешевых квартир»
или «доходный дом», на фасаде которого сохранился вензель «АК».
В начале 1853 года Андрей Карамзин стал главным уполномоченным Тагильских
заводов от петербургской конторы. В Нижнем Тагиле он был дважды: летом
1849 года вместе с женой и ее 10-летним сыном Павлом и в 1853 году, как
официальное лицо, оставив по себе заметный след в истории демидовских
заводов. Д.Н.Мамин-Сибиряк писал: «На заводах о нем сохранилась самая
лучшая память как о человеке образованном и крайне гуманном, хотя он и
являлся здесь случайным. Его пребывание на заводах является, кажется,
лучшей страницей в их истории, по крайней мере, старожилы вспоминают о нем
с благоговением, что и понятно, если принять во внимание жестокие
заводские порядки крепостного времени».
В 1853 году французский художниик А.Периньон написал портрет 45-летней
Авроры Карамзиной.
А в июне началась Крымская или Восточная война России с коалицией
Великобритании, Франции, Турции и Сардинии за господство на Ближнем
Востоке.
В мае 1853-го турецкое правительство отвергло русский ультиматум, и Россия
разорвала дипломатические отношения с Турцией. 21 июня русские войска
вступили в княжества Молдавию и Валахию, находившиеся под номинальным
суверенитетом турецкого султана. Поддерживаемый Великобританией и
Францией, султан 27 сентября потребовал очистить княжества, а 4 октября
объявил войну России.
Анна Федоровна Тютчева писала по этому поводу:
«22 октября. (1853 г.)
Большой парад гвардии в Петербурге. Войскам будет прочитан манифест по
поводу объявления войны. Итак, война, несмотря на все усилия предотвратить
ее!.. Молодежь с восторгом идет на бой. Великие князья Михаил и Николай в
совершенном восторге. Молодой князь Орлов… в полном одушевлении…»
Не остался в стороне и Андрей Карамзин. Он снова надел военный мундир и
получил назначение в гусарский полк Дунайской армии. Жена провожала его из
Петербурга до самой Москвы. Это было их последнее прощание. Воюя с
турками, Андрей Николаевич был убит в бесславном сражении в Малой Валахии,
близ местечка Каракала под Калафатом на Дунае (в Румынии). Случилось это
16 мая 1854 года, а 24 октября того же года ему исполнилось бы всего 40
лет.
Карамзин, командуя кавалерийским отрядом, посланным в глубокий поиск, был
окружен близ местечка Каракала большими силами турок. Вопреки советам
других офицеров, Карамзин принял неравный бой, когда еще можно было
отступить и спастись, и был убит в отчаянной схватке. Вместе с ним погибло
19 офицеров и 139 солдат, были потеряны все орудия отряда. Виной
катастрофы, по мнению авторитетных военных историков и большинства его
современников, явилась неопытность в военном деле Андрея Карамзина и
самоуверенность, воспитанная в нем гвардейской службой. Только
трагическая, геройская смерть избавила его от военного суда за поражение.
Сведения о происходящих на фронте событиях распространялись очень быстро и
достигали Петербурга буквально за несколько дней. Бюллетень о погибших в
бою, опубликованный в газетах, новости, передаваемые из уст в уста, письма
друзей и знакомых — все подтверждало то, во что невозможно поверить: в
смерть близких людей…
Писатель Иван Аксаков сообщал из родового имения своему отцу-литератору
Сергею Тимофеевичу Аксакову 13 июня 1854 года:
«…Как жаль Андрея Карамзина! Его поступление в военную службу безо
всякой надобности, предпочтение, оказанное им трудам военным перед
роскошными удобствами жизни вследствие искренних русских, как он понимал
их по своему, убеждений и, наконец, эта смерть — все это должно примирить
с ним каждого, резко осуждавшего его прежде. Бедная Аврора! Она его
страстно любила…»
Похоронили Андрея Карамзина на кладбище Новодевичьего монастыря в
Петербурге. А в 1855-1856 годах была выстроена надгробная каменная церковь
во имя иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радости. Эту церковь,
сооруженную в русско-византийском стиле по проекту архитектора Э.И.Жибера,
часто называли «карамзинской». (Церковь-усыпальница, вся утварь которой
была изготовлена из золоченого серебра, уничтожена в 1929 г. — Авт.)
Средства на ее строительство — пятьдесят тысяч рублей серебром — дала
вдова Андрея Николаевича.
Вдова
осле смерти второго мужа Аврора больше замуж не выходила, оставшись
46-летней вдовой. Впереди у нее была целая жизнь длиной в 48 лет. И если
первая половина жизни была переполнена поисками и потерями, радостью
встреч и горечью утрат, то во второй половине, словно подведя итоговую
черту, она обрела покой, постоянство и уединение.
К ее 15-летнему сыну Павлу Демидову (пасынку А.Н.Карамзина) перешли все
владения его отца.
Аврора Карловна, являясь статс-дамой, была принята в высших светских
кругах, посвятив свою жизнь сначала воспитанию сына, племянников и
племянниц, а затем — внуков, занимаясь благотворительностью и
просвещением, много жертвуя на приюты и школы. Порою она удалялась от
света и подолгу жила в своем поместье Трясканда.
В 1860 году известный акварелист В.И.Гау выполнил парадный портрет Авроры
Карамзиной,* на котором ей уже 52 года. Граф В.А.Соллогуб, писавший свои
мемуары с начала 1870-х годов, вспоминал: «Я видел не так давно Аврору
Карловну, и она даже старушкой остается прекрасной». Это признание
писателя прозвучало, когда ей было почти 70 лет.
Соллогуба не станет в 1882-м. а «старушка» Аврора переживет его на долгие
годы…
В эти годы Павел Демидов, сын Авроры, будучи студентом юридического
факультета Петербургского университета, имел репутацию повесы, человека
крайне заносчивого и чванливого. Но это не помешало ему после окончания
университета бьть причисленным к русскому посольству в Париже и Вене,
затем стать советником губернского правления в Каменец-Подольске.
В 1870 году в Париже в возрасте 58 лет умер дядя Павла Демидова князь
Сан-Донато Анатолий Николаевич Демидов. Его состояние унаследовал
племянник, Павел Павлович. Он получил Высочайшее разрешение от императора
Александра II принять титул князя Сан-Донато.
В том же, 1872-м, Павел Демидов приобрел в Италии поместье Пратолино.
Подобно Авроре Карловне, ее сын был известен своей широкой и разнообразной
благотворительностью.
Во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов он был чрезвычайным
уполномоченным петербургского общества «Красного креста» и на свои
средства организовал снабжение раненых всем необходимым.
Кроме того, на его средства издавалась одно время в Петербурге газета
«Россия». В 1883 году он написал брошюру «Еврейский вопрос в России».
Последние годы Павел Демидов жил в своем поместье Пратолино, которое затем
перешло во владение его дочери, Авроры Павловны. Став женой князя Арсения
Карагеоргиевича, она рано овдовела, потом потеряла дочь. Виллу и имение
Пратолино она завещала своему племяннику Павлу, отпрыску югославской
королевской семьи Карагеоргиевичей.
Принцу Павлу Карагеоргиевичу жизнь среди демидовских реликвий, к которым
он относился с величайшим пренебрежением, быстро наскучила. В 1969 году он
продал виллу в Пратолино со всеми угодьями и всем ее убранством с молотка,
а сам, собрав с аукциона баснословную сумму, покинул Италию. Флорентийцы
до сих пор вспоминают демидовский аукцион, неслыханный по богатству
представленных на продажу предметов антиквариата и произведений искусства.
Вилла была построена в 70-х годах XVI века Франческо I Медичи, великим
герцогом Тосканским, для своей возлюбленной, а затем жены Бьянки Капелло.
Эта вилла в Пратолино была настоящим чудом света. Ее строили и украшали
самые выдающиеся флорентийские зодчие, скульпторы и художники того
времени: Буонталенти, Джанболонья, Амманати и другие. На большой поляне
Буонталенти возвел грандиозный дворец, окруженный аллеями с сотнями
мраморных изваяний и десятками фонтанов. Восторженное описание виллы
оставил Мишель Монтень, который бывал в Пратолино еще при жизни Франческо
I. Летнюю резиденцию Бьянки Капелло воспел в своих стихах Торквато Тассо.
Ей посвящены многие страницы известного исторического романа Джованни
Розини «Синьора из Монцы».
К началу XIX века вилла пришла в совершенное запустение. Дворец и фонтаны
были разрушены, а сохранившиеся статуи перевезены во Флоренцию и
установлены в садах Бобболи, примыкающих к палаццо Питти. К моменту
приобретения виллы П.П.Демидовым от грандиозного ансамбля, созданного
Буонталенти, уцелели только совсем немногие сооружения и среди них так
называемый Пажеский корпус. Павел Павлович пристроил к нему дополнительное
крыло, превратив это здание в свою резиденцию. Парк из итальянского он
сделал английским, дав простор буйной средиземноморской растительности.
…Сейчас виллу на Старой Болонской дороге окружает многокилометровая
стена, сложенная из камня, за которой высятся кроны вековых деревьев
скорее леса, чем парка.
С 1875 года, после продажи своего дворца в Петербурге, Аврора навсегда
поселилась в Финляндии, распродав часть имущества через Демидовскую
контору, а часть — перевезла в свое имение Трясканду.
Возможно, по недоразумению или каким-то другим неизвестным нам причинам,
связанным с переездом Авроры из страны в страну, в Нижнем Тагиле навсегда
остался не только ее масляный портрет кисти Карла Брюллова, заказанный в
пору ее супружества с П.Н.Демидовым, на котором она изображена
тридцатилетней красавицей, но и «материал такой ценности, какого давно не
было в наших руках и равных которому мы знаем немного», — писал известный
пушкинист Н.В.Измайлов.
Речь идет о «Тагильской находке». Это целая книга — 340 страниц писем,
адресованных в разные города Европы из Петербурга и датированных 1836 и
1837 годами. Они хранятся в красном сафьяновом альбоме с золотым тиснением
и зелеными тесемками — старинном, с потрепанным корешком. Перевернув
крышку переплета, обнаруживаем, что все листы из альбома вырезаны, и к
оставшимся корешкам аккуратно подк леены письма, преимущественно
французские, писанные на тонкой бумаге различными почерками, но главным
образом мелким, бисерным почерком, и чернила во многих местах изрядно
повыцвели.
Если бы Аврора знала о содержании этих писем, адресованных Андрею
Карамзину, о том, что эти письма о ней самой, о том времени, когда она еще
не принадлежала ни Демидову, ни Карамзину, когда таинственный рок еще не
преследовал ее, то вряд ли она оставила бы этот красный сафьяновый альбом,
уезжая из России навсегда.
Она переживет не только многих современников. Ей суждено было пережить
двух своих женихов, двух мужей, брата, сестер, единственного сына,
прожившего всего 46 лет, и двух его жен.
Аврора Шернваль пережила многих из рода Демидовых и Карамзиных.
Кроме того, на ее жизнь выпало царствование пяти императоров: от
Александра I до Николая II.
Последние годы она жила в Гельсингфорсе, в Финляндии, где и скончалась 30
апреля 1902 года на 94-м году жизни.
В особняке Авроры Карловны согласно ее завещанию ныне располагается
городской музей Хельсинки, в котором хранится ее личный архив.
Подобно Снежной королеве, она всем казалась чарующей сказкой, пока не
начинало веять ее ледяное дыхание.
Вращаясь в вихре светских балов, пережив всех и многих, оставив могилы
мужей — России, а внуков — солнечной Италии, распродав особняки и дворцы,
она вернулась доживать свой долгий век под северный морок белых ночей
Гельсингфорса.
Татьяна Рожнова
