Филов Дмитрий
Филов Дмитрий Александрович (1953) — советский российский художник-космист из Крыма.
— Дима, по образованию вы физик. Но, глядя на ваши работы, невозможно представить, что когда-то вы изучали точные науки. В них переплелись фантастика и мистика, они наполнены странными знаками Вселенной, часто персонажи ваших произведений как бы проходят между символами света и тьмы…
— Родители считали, что рисование не профессия, и заставили меня окончить университет. А рисую я давно, еще в детстве рисовал солдатиков, сражения. Когда стал работать в живописи профессионально, первые мои картины были подражанием Гогену, Жоржу Boo, работавшему в манере сюра. Но лет десять назад мне это надоело. Стало скучно повторять чужие образы, мысли. Прислушался к себе. И тогда появились вещи, совершенно непонятные даже для меня, например, какой-то неизвестный шрифт на холсте. Я раньше никогда его не видел, и, насколько знаю, ни история, ни археология не дают о нем сведений. Один мой знакомый, побывавший на Тибете, рассказал, что видел там подобные орнаменты. Они относятся к культу огнепоклонников, сторонников зороастризма.
Меганом.
А иногда прямо из-под кисти появляются какие-то необычные фигуры, может быть, инопланетяне? Я полагаю,
некие силы, надеюсь, добрые, руководят мною, водят моей кистью. Я не ряжусь в тогу какого-нибудь гуру и не кликушествую, дабы привести себя в возбужденное состояние. Я совершенно нормальный человек. Художник. А занятия физикой и наукой воспитали во мне аккуратность и педантизм. Люблю холсты мелко, скрупулезно «вышивать».
Групповой портрет перед тайной вечерей.
Друзья удивляются, как только терпения хватает. А мне это доставляет наслаждение. Я не могу работать быстро. Подчас на одну работу уходит месяц-два. Конечно, все зависит и от размера полотна, да и от настроения.
— Зрители понимают вашу живопись?
— После выставок в книге отзывов можно прочесть хвалебный отклик: «В жизни не встречал так много хорошего, как в ваших картинах», а рядом издевательский: «Когда я бросил пить, подобные видения оставили меня».
— Как вы можете определить направление, в которой работаете?
— Если одним словом, то «космизм». Постараюсь пояснить этот термин. Что такое космос? Средоточие связи всего со всем, место, где все мысли, все слова фиксируются. Мы, например, часто говорим: интуиция подсказала какое-то решение. Нет. Подсказал космос. Может быть, космос — то же самое, что и Бог. Как некий закон, по которому все и происходит.
Но «космизм» не направление, а скорее форма, способ выражения. Другими словами — интуитивный метод. Я верю в инопланетян, в бессмертие души, в параллельные миры, хотя у меня нет никаких теорий на этот счет. Кроме того, мне кажется, что мои картины — своего рода талисман. Как бы инструмент заклинания. Они каким-то образом влияют на окружающую жизнь. Понимаю, это трудно продемонстрировать, доказать… И все же они вмешиваются в цепь определенных закономерностей.
Комендантский час.
— То, что вы говорите, несколько абстрактно. Вы пишете интуитивно, но, видимо, передаете настроение: раздражение или, наооорот, покой.
— Безусловно, да. Каждая моя работа — в каком-то смысле автопортрет. Я ничего не придумываю. Свое внутреннее состояние пытаюсь перенести на холст. После чего меня становится меньше, часть моего «я» переливается в краски.
— И все же хотелось бы конкретный пример.
— Мои знакомые купили у меня картину, довольно большую по размеру. Повесили на стенку. После этого перестали спать в той комнате, где она висит.
— Отчего же? Раздражает?..
— Раздражает — не то слово. Бередит. Достает. Даже в темноте, когда ее не видно, она словно что-то излучает. А днем все нормально. Она красочная, «красивенькая». Мне кажется, злые люди не переносят моих картин, как нечистая сила — крестного знамения…
— Вы верующий человек?
— Я не чувствую потребность ходить в церковь, соблюдать
обряды, так как не верю в церковного Бога. Безусловно, все в жизни не случайно. Не случайно строились церкви, писались иконы, создавались обряды, службы… Но я не пришел к той или иной форме общения с какими-то высшими силами. В этом смысле я материалист, хотя признаю наличие каких-то непознанных вещей, энергий. Ведь энергию можно измерить приборами, это вполне физическое понятие.
— Вы можете назвать своих учителей если они у вас были?
— В Алуште живет художник Алексей Завада. Он не учил меня в буквальном смысле, но на своем примере показал, как можно стать художником. В то время я уже пробовал себя в живописи, но как-то робко, самодеятельно, что ли. Ходил в художественные студии и был ужасно закрепощен: правилами, догмами, которые там преподавали. Познакомился с Завадой случайно. Он работал сторожем, рисовал совершенно необычные, как мне тогда казалось, картины: абстрактные, причудливые лица. Получая жалкую зарплату сторожа, целыми днями рисовал, читал книги и радовался жизни. Имея за плечами четыре класса образования, знал японский язык, несколько европейских, увлекался философией. Я любил бывать у него в гостях. Сидя в каморке и разглядывая его фантастически немыслимые работы, я понимал, что можно заниматься любимым делом, не забиваясь в подполье, а только чуточку прикинувшись дурачком. Конечно, сейчас я немного утрирую… Он не учил меня рисовать, не знакомил с какими-то теориями, но своим примером научил быть свободным… За это я ему благодарен.
Праздник на Меганоме.
— Вы родились в Питере, а сейчас живете и работаете в Симферополе. никогда не приходила мысль уехать из этого города?
— В Симферополе я живу с десяти лет и с Крымом не могу расставаться надолго. Когда приезжаю в Москву, то уже на второй день начинаю дергаться. Не потому, что большой и сумасшедший город, я умею жить в больших городах. Но для меня очень важен Крым. Между Коктебелем и Меганомом есть одно местечко, побывав в котором, я на весь год заряжаюсь «космической» информацией.
Года два назад побывал в Париже, там проходила выставка тридцати художников. Половина из России, а половина эмигрантов, живущих во Франции. Конечно, с профессиональной точки зрения все было очень интересно. Походил по музеям, галереям, ну и что дальше? Такая грусть на меня навалилась. Через пару недель сбежал оттуда. Хотя и виза была, и принимали нас прекрасно.
— Вас как художника знают в Симферополе?
— Да. и думаю, благодаря объединению «Крымское товарищество современного искусства». Официально группа образовалась в 87-м году, именно тогда прошла наша первая выставка. А до этого мы показывали свои работы на квартирах. В «Товарищество» вошли художники, так сказать, левого направления. Одаренные, профессионально работающие, а главное, те, кого в Союз художников не пускали.
— А вы пытались вступить в Союз?
— Пытался, но получил от ворот поворот.
— Что же вас туда так влекло?
— Возможность покупать краски, холсты, арендовать мастерскую. И еще иметь бумагу, подтверждающую легальное существование. Раньше это была очень важная бумага. Помните закон о тунеядстве? Сейчас, конечно, время изменилось… Мы обратились в Союз, но нам сказали, что принять не могут, ибо то, что мы делаем,— диверсия и вообще мы враги искусства и народа. Нас даже газета «Крымский комсомолец» пропечатала…
— Выставочные залы в Симферополе не пустуют7 на ваши выставки ходят?
— Как ни странно, ходят даже бс№ьше, чем в Москве. Видимо, не «наелись», да и выбора поменьше. Симферополь не Москва: если у вас проходят до 40 выставок одновременно, то у нас, скажем, одна. Правда, в очереди не стоят, но все же… С одной стороны, трудно жить вдалеке от Москвы.
Удаленность от центра ощущается и в деловом, и в организационном смысле. Ведь участие в выставках проходит через столицу. А это значит — надо возить из другого города громоздкие картины и при, этом точно знать, когда именно проходит просмотр и где находится отборочная комиссия. Но, с другой стороны, не представляю, как здесь работают художники, я бы не смог. Безумный ритм жизни. К кому в гости ни приду— беспрерывно звонит телефон. Спрашиваю: «А когда же ты работаешь?» «Ой,— отвечает,— так давно не работал! Все некогда!» Я же у себя дома каждый день подхожу к мольберту и «вкалываю» часов по десять. Не потому, что я герой труда, просто это моя форма существования…
Светлана Тонина
