Семёнов-Амурский Фёдор
Семёнов-Аурский Фёдор Васильевич (1902-1980) — русский советский художник.
Название нового проекта галереи «Ковчег; представляющего живопись, графику и скульптуру шести очень разных авторов, интригует своей абсурдностью. «Гвозди шляпками вверх» — ну да, а как еще бывает, если не иметь в виду случай Рахметова? На самом деле имеется в виду афоризм из «философских тетрадей» главного героя выставки Федора Семенова-Амурского (1902-1980). «Не забивайте гвозди шляпками вниз’,’ — однажды написал он. Парадоксальный в своей многозначительной банальности совет, квинтэссенция здравого смысла в искусстве, совершенно в духе этого удивительного человека и блестящего, до сих пор не оцененного до конца художника.
Творчество его давно привлекает кураторов»Ковчега, которые еще в 2002 году показали работы мастера из частных коллекций на персональной выставке к 100-летию со дня рождения. Затем «ковчеговцы» неоднократно вживляли вещи Семенова-Амурского в другие экспозиции галереи. Такая увлеченность понятна всем, кто хоть когда-нибудь увидел эти живописные жемчужины. Картины светятся, мерцают, притягивают зрителя, затягивают его в свое внутреннее пространство — от них сложно оторваться. В них, несмотря на фигуративность, как правило, нет сюжета (есть только постоянные мотивы — всадники, цветы, лица-«типажи? полукосмические ландшафты), нет временнбй привязки к времени и месту, хотя сам Семенов-Амурский не уставал повторять, что «любит реальность? Но они пульсируют, словно кровь в виске, и заставляют смотреть, смотреть и задумываться о бытии человеческом. Собственное миропонимание художник-философ не только растворял в изобразительном искусстве, но и фиксировал в виде максим в особых тетрадях или на обороте картин. А то и на полях книг.
Неординарность личности Семенова-Амурского притягивала молодых его коллег. Но не всех, естественно, а только тех, кто сумел его услышать и понять. Свои, «созвучные» постепенно плотно окружили мастера. Сложилась особая группа молодых — тогда, в 1960 — 70-е годы — художников, в которую входили Григорий Громов, Павел Ионов, Александр Максимов, Иван Смирнов и Игорь Щелковский. Их работы также экспонируются на нынешней выставке. Но они -не ученики мэтра Против такой дефиниции Семенов-Амурский категорически возражал: «Я не учитель, а подсказчик. Учитель ведет, а псдсказчик подталкивает. Учитель губит, заставляя делать «под себя? а подсказчик исправляет? Каждый из этой группы, к которой впоследствии, как ни странно, присоединились еще и нынешние классики соц-арта Дмитрий Александрович Пригов, Борис Орлов, Ростислав Лебедев, развивался сообразно собственным дарованиям и интересам. Но двигаться вперед по адову пути самопознания, по усложнению или, напротив, гармоничному упрощению художественной формы заставлял, «подталкивал» их старший товарищ по искусству. Почти каждый месяц они устраивали выставки, освобождали стены в мастерской у Шелковского, развешивали новые работы и обсуждали их. Высказывался каждый, но с большим вниманием все слушали Мастера. Была в их среде и такая необычная творческая практика: «интерпретации» работы коллеги. Кто-то начинал портрет а коллега его завершал. Результата такого интереснейшего творческого эксперимента также можно увидеть в «Ковчеге». Но главный здесь все-таки он, Федор Васильевич Семенов-Амурский.
Родился в 1902 году в Благовещенске, на Амуре, откуда и его псевдоним. Еще в школьные годы он наряду с учебой посещал художественно-промышленное училище. С 1923 года оформлял местные газеты, вступил в комсомол и по путевке местого губкома отправился на учебу в Москву. Он учился во Вхутемасе-Вхутеине у Владимира Фаворского, Петра Митурича и их коллег Свою автобиографию он впоследствии, при вступлении в МОСХ, написал на куске ватмана черной тушью своим характерным квадратно-крутым почерком. Представленные в застекленной витрине документы дают возможность проследить жизнь замечательного руоского мастера, жизнь тихую, потаенную, но при этом полную драматических коллизий. При огромном количестве работ, а писал он каждый день, упорно, настойчиво, неоднократно возвращаясь к уже начатому, Семеное-Амурский практически не участвовал в выставках. Был чуть не изгнан из МОСХа, обвинялся в формализме. Зарабатывал на жизнь ретушью фотографий для БСЭ, а картины на бумаге (холстов не было, да и хранить их было негде) складывал в ящики, которые задвигал под кровать. Он жил в маленькой комнате в коммуналке, мастерскую получил почти в конце жизни, да и то непригодную для нормальной работы. Он «ткал» свои картины, словно лионский ткач золотые королевские лилии на бархате, покрывая «картинное пространство» слой за слоем, затек за затеком. У Семенова-Амурского была своя собственная теория художественного процесса, сугубо индивидуальное «построение» цветового пятна. Пристрастие к четкому осмыслению создания произведения можно понять по одной из выставленных работ На одном из листов серии «Типажи» на обороте художник записал: «Это образец законченного рисунка с нигде не тронутыми «пустырями» (то есть пустыми местами картинной плоскости) с твердым намерением довести до двадцати «присестов» исполнения, фотографируя последовательно каждый не сеанс, а «присест» исполнения работы в ее отдельной фазе обработки «пустырей» рисунка?
Многое он воспринял от французских живописцев, Пикассо и особенно Матисса, как в свое время бубнововалетовцы «учились» у Сезанна. Но не буквально, а творчески переплавив. Так же, как переосмыслили отношение к художественным задачам младшие коллеги Семенова-Амурского по искусству. Некоторые уже ушли из жизни, оставив нам всем свои открытия, свое самобытное, подлинное. Не считая живого классика-нонконформиста Игоря Шелковского, Александр Максимов был, вероятно, самой яркой кометой на этом звездном небе. Но и прочие не уступают в талантах.
На портрете Гри-Гро, как называл себя Григорий Громов, Максимов в свойственной ему шрифтовой стилистике процитировал друга: «У нас на Руси есть свои «Пикассо? и их работы будут еще искать и выискивать!» Этим и занимается галерея «Ковчег» в том числе своим новым проектом.
Надежда НАЗАРЕВСКАЯ