ЗАПИСКИ О ХУДОЖНИКАХ

Эдуард Мане (1832-1883) — французский художник, основоположник импрессионизма.
Побывав в Государственном музее изобраз и тельных искусств им. А. С. Пушкина на выставке «Эдуард Мане. Восемь картин д’Орсе», вспоминаешь слова Золя о первом впечатлении от картин французского художника XIX века: «сурово и терпко…»

Против буржуа и обывателей Мане выступает «весёлым….».
На это зрелище стоило взглянуть: лица, искаженные гримасами возмущения и гнева; выпученные глаза; бранящиеся рты; зонты, угрожающе нацеленные в картины— И вот уже у картин Маке стоит охрана, а сами они перевешены повыше.

Буржуа оскорбляла «легкость» изображения, видимая простота — без пышности, атрибутов, картинности, условных эффектов. Не представление для публики, но личное представление самого художника о жизни. Буржуа привык к возвышенно — стандартным поделкам живописцев, мастеровито потрафлявших вкусу заказчиков с туго набитой мошной. <0, эта косность,— восклицал Мане,— все эти мастера, застывшие на одной формуле, которая приносит им ренту…»

В лодке.   1874 год.

Два полюса у Мане. «Человек с абсентом», выброшенный обществом за ненужностью в дальний угол. Одинокий и горестный «Художник», полный сомнений и одержимости. И — лживый мир буржуа, каким он предстает, например, в «Бале маскараде в Опере». Частокол цилиндров, сборище кокоток, изломанные линии, нервная сумятица цветовых пятен. Мир внешне благополучный, . благопристойный, но каждую минуту готовый разразиться грозой.

Картины Мане правдивы. И это больше всего не нравилось буржуа. Художник будто бы и не вносил в них иронии, но тем не менее человек, глядящий на его картину, эту иронию вдруг в себе ощущал. В картинах отражалась карикатурность нравов времен Второй империи во Франции. Картины поражали воображение. И потому, даже уйдя с выставки, буржуа продолжал бушевать. Что отражалось в лихорадочных выкриках критиков, которых Золя называл художественными полицейскими.

За видимую простоту изображения Мане называли недоучкой, за остроту образов— «одичавшим Гойей». В картинах находили лишь «пеструю мешанину красок». А его «Олимпию», где была представлена независимая девушка парижской улицы, назвали самкой гориллы, сделанной из каучука.

Вульгарность, пошлость, дешевые безделушки.» Желтая пресса не стеснялась.

Упитанный император Наполеон III, просверливая воздух тончайшими пиками своих нафиксатуаренных усов, первый развратник империи, а значит, и первый ее моралист, объявил картину «Завтрак на траве» аморальной. И тут же затявкали художественные полицейские: «Какая-то голая уличная девка бесстыдно расположилась между двумя франтами…»

Да что там Император, что критики, даже иные натурщики взбунтовались. Они принимали эффектные позы, а Мане требовал жизненности. . «Вы разучились быть естественными! — рассерженно и обидно говорил он им.— Разве вы так двигаетесь, когда идете купить пучок редиски с лотка?» В словах этих — позиция, программа требований художника.

Конечно, Мане был храбрым человеком. Даже в обычном смысле. Когда задевали его честь, брал в рука шпагу и выходил на дуэль. Правда, никаких политических программ у него не было, но были глубокая, порядочность и убежденное желание жить с пользой. «Я ненавижу все бесполезное». Заявление будто простое, непритязательное, но довольно емкое, если учесть, что в понятие «бесполезное» . вмещались и империя, и Наполеон III, и буржуа, и «мертвая» живопись. А полезным оказывались настоящее творчество, жизнь простых людей, респуб-лика, ради которой Мане не раз брал оружие в руки…

Когда Наполеон Ш развязал авантюрную войну и пруссаки оказались у стен Парижа, Мане надевает солдатскую форму, сует в солдатский мешок этюдник и мольберт. Империя рухнула, и он — солдат национальной гвардии республики.

«У Парижа душераздирающий вид. Многие бегут…» Мане не побежал. Он привычно ел свою конину, мерз, подвергался опасности эпидемии и спешил отправить с оказией — воздушным шаром — письмо жене.

«Мы худы, как гвозди».

Художник покидает Париж лишь после предательской капитуляции и возвращается туда в дни коммуны. Он член Федерации художников, член ее комитета.

Мане — не коммунар, но он — солдат свободы. Свидетель кровавого разгула версальской реакции. Улицы Парижа тогда обагрились кровью коммунаров. Тридцать тысяч расстреляно, зарублено, повешено. Мане запечатлевает гибель коммунаров, как гордых и героических людей. Каратели — бездумный механизм уничтожения.

Расстрел императора Мексики Максимилиана.   1867 год.

Говорили, что его картины «проламывают стену». Так они были непривычны. Мане завидовал и радовался людям будущего: «…будут счастливее нас…». Он был поэтом юности, а ведь будущее »-юность. Юность светла и радостна даже в самых малых своих проявлениях.

Многим героям Мане свойствен взгляд как бы в себя самое и вдаль. Желание, познав себя, провидеть, осуществиться в недалеком, но будущем? Самозабвенно играет на флейте мальчишка-музыкант («Флейтист»), воспроизводит и слушает мелодию, слушает себя. А в «Завтраке в мастерской» юноша-мальчик словно услышал далекий и только ему понятный зов. Взгляд его устремлен в завтрашний день… Но Мане слишком правдив, чтобы стать ‘певцом безоблачной юности. Конечно, и он, и мы вслед за ним восхищаемся расцветом и непосредственностью девушки («Нана»), но как не заметишь усатого гос-подина на диване, сидящего нагло и властно. Оказывается, юность расцветает для него…

Бар «Фоли Бержер».

С еще большей силой это противоречие вспыхивает в картине «Бар «Фоли Бержер». Нежная и мечтательно-грустная девушка — диковинный цветок, произрастающий среди вин н ликеров. Огромное, во всю стену, зеркало отражает шумящий зал ресторана. И здесь присутствует господин в цилиндре. Он словно увлекает девушку в зазеркалье, и некуда ей сбежать из-за частокола винных посудин. Но мы встречаем взгляд девушки — он свободен, он устремлен вдаль с надеждой.

 Лимон.   1880 год.

Таково свойство многих картин Мане — существование в двух ипостасях, и обе они реальны: мир внутренней свободы и желаний добра и света, и мир зазеркалья, в котором безраздельно властвует буржуа. Но светится нам навстречу доверчивое лицо девушки у ресторанной стойки. Но рядом с ней цветы — огонек радости, островок надежды. Мане очень любил цветы, чувствовал в них глубокую нежность и чистоту: «Мне хотелось бы написать их все до одного». Нам повезло, что на выставке мы видим «Цветы в хрустальной вазе». Неяркий, бережно собранный букет. Мы ощущаем и бархатистость лепестков, и некоторую неловкость хрустального плена, и то мягкое сияние, сияние радующейся жизни, которое излучает букет.

Мане всегда внимательно всматривался в человека — своего современника. Известны его портреты писателей Золя и Малларме, коммунара Рошфора. Золя пребывает в горных высях своего творчества: «Мне казалось, что я нахожусь за пределами земли, в атмосфере правды и справедливости». Мечтательно-задумчив мягкий поэтический Малларме. Имя Рошфора нередко звучало на устах парижан, правда, чаще не в силу его политических подвигов, но из-за экстравагантности, его характера. Мане привносит в портрет свое отношение к облику коммунара вообще. Перед нами вдохновенный, непокорившийся человек, бессильно и даже обреченно сложены его руки на груди.

На выставке представлены три портрета. Портрет родителей выглядит и монументальным, и живым исследованием характеров одновременно. Создается впечатление важного действа. Строгий и даже деспотичный старый Мане глубоко и тревожно задумался, мать чутко склоняется к нему с нежным участием. Букет цветов в корзине — самое яркое цветовое пятно — как мир их камерной жизни, которую они возделывали. Фигура политического деятеля Жоржа Клемансо, одиноко и зорко наблюдающего, концентрирует в себе, сжимает энергию, готовность к действию. Разительно отличается портрет А. Пруста, близкого друга художника, открытого, доброго, красивого человека.

Портреты Мане очень разны — поза, колорит, выражение, — никакого стандарта. Все диктуется характером модели, отношением к ней художника.

Кабачок.

«Сражаться надо до конца»— эти слова Мане сказал в дни революции. Такой мирный, милый, элегантный, обычно ведущий размеренный образ жизни, Мане был сражающимся человеком. Сам процесс рождения новой картины называли «схваткой во время битвы». С раннего утра и до вечера художник не отходил от мольберта. Таким мы видим его на автопортрете: Мане приготовился сделать мазок, светлые глаза внимательны, он полон наступательной энергии, в нем есть что-то светлое и задиристое. Мане работает, сражается, он — веселый боец с «душой, озаренной солнцем».

Жюри главного выставочного Салона долгие годы не принимало картин художника на свои выставки. Потом пришлось смириться. Мане даже вручили орден Почетного легиона. Но после его смерти буржуа проявил себя во всей красе. Когда распродавали картины Мане, буржуазная республика не приобрела для государственных музеев ни одного полотна.

«…Ничего значительною нельзя создать в этой тупой стране, среди этой толпы чиновников от искусства…» Такое отношение не прощают. Буржуа не умеет любить, но если уж ненавидит — так до конца.

В.Липатов
«Я нашла Мане в сбившейся шляпе, растерянного. Он просил меня пойти взглянуть на его вещи, потому что сам боялся показаться. Никогда я не видела у него такого взволнованного лица, он смеялся нервным смехом, то говоря, что его картина никуда не годится, то уверяя, что она будет иметь успех…» Так писала в письме к сестре Эдме художница Берта Моризо 1 мая 1869 года о своем учителе и друге Эдуарде Мане. Речь шла о картине «Балкон», выставленной в парижском Салоне и не имевшей успеха. Она показалась всем слишком смелой, и даже Берта добавляет в этом же письме, «…его живопись производит, как всегда, впечатление подобное диким или даже недозревшим плодам, но все же она меня привлекает. В «Балконе» я получилась, скорее, странной, нежели некрасивой, как будто среди любопытных уже распространился эпитет «роковой женщины»…»

Забегая вперед, скажем, что картина «Балкон», написанная в 1868 году, не без влияния испанца Гойи, висит теперь в Лувре и считается одним из лучших произведений французской живописи второй половины XIX века. А тогда?.. Тогда—нападки. непонимание, резкая критика и удивление, что нашлись храбрецы, которые решились позировать такому «мазилке». Этими «храбрецами» были: художник Антуан Гийоме, скрипачка Дженни Клаус и та, что сидит у перил с веером в руке,— Берта Моризо.

Вся семья Берты сочувствует бедам «непонятого художника». Ее мать пишет 23 мая 1869 года: «Он (Мане) с удивительной непосредственностью рассказывает, что люди избегают его, чтобы не обсуждать с ним его картины, и, замечая это, у него не хватает мужества просить кого-либо позировать». Но Берта решилась быть «мужественной до конца» и после «Балкона» снова позирует художнику. На этот раз он пишет ее портрет.Берта Моризо.

…На диване в свободной, непринужденной позе, на фоне темно-красной стены, полулежит молодая изящная женщина (Берте в ту пору 28 лет) в светлом платье. Лицо ее задумчивое, отрешенное от повседневных дел. Пластична поза женщины, красивы ее тонкие руки, большие, глубокие, темные глаза, нервный рот. Некоторая небрежность в платье и прическе лишь подчеркивает артистичность натуры.

В тот период, когда художник писал этот портрет, названный им «Отдых», Берта начала делать серьезные успехи в живописи. И Мане, гордый своей ученицей, захотел изобразить ее как творчески одаренную личность, окутанную тайной, о которой пока что знают только они—учитель и ученица.

Атрибутов, свидетельствующих о причастности модели к живописи, как было в другой работе художника—портрете его ученицы Евы Гонзалес, которая сидит у мольберта с палитрой и кистью в руке,—здесь нет. Все, что хотел сказать Мане о таланте и душевной тонкости Берты Моризо, он сумел выразить пластическим решением композиции и чуть тревожными тонами живописи, как бы объединив две стороны бытия—житейскую и романтическую.

В русских изданиях, посвященных Мане, этот портрет никогда не воспроизводился, о нем лишь упоминалось в примечаниях, касающихся известной картины «Балкон».

В 1874 году, решив вступить в непосредственный контакт с публикой, Дега, Клод Моне, Ренуар, Писсарро, Сезанн, Берта Моризо и Гийомен организовали выставку своих произведений в специально нанятом, для этого помещении в Париже на бульваре Капуцинов. Берта дала на выставку такие известные ныне картины, как «У колыбели», «Чтение», и несколько портретов и пейзажей. Критика неплохо отнеслась к ее( работам: «Берта Моризо—талантливая художница, у нее есть грациозные пастели и акварели…»

Ободренная первым успехом, художница в дальнейшем участвует во всех выставках импрессионистов. Портреты, в основном женские, и пейзажи выполнены ею в технике масляной, акварельной и пастельной живописи.

Поворотным пунктом в судьбе импрессионистов был 1877 год, когда приверженцы этого направления получили широкую прессу и признание. И, в частности, о Моризо писали: «Она, безусловно, способна заставить публику и критику вновь и вновь возвращаться к своим произведениям… Она тонкая колористка, которая умеет подчинить всеобщей гармонии трудно сочетаемые оттенки белого и не впасть при этом в слащавость… Лица и одежда у нее исключительно живо написаны».

В начале 80-х годов художница все чаще обращается к детским портретам и деревенским пейзажам. В это же время портрет Берты и портрет ее маленькой дочери пишет Ренуар, так’же как и Мане, очарованный не только талантом, но и ее женственностью, обаянием, врожденным изяществом.

Портрет «Отдых» находится ныне в Исландии. В этой работе, как и в других своих произведениях, Мане свободен в выражении чувств. Он исполнил то, о чем сказал как-то другу журналисту Антонену Прусту: «Как вернуться к простому и ясному? Кто освободит нас от этих лубочных картинок? Видишь ли, друг мой, суть дела заключается в том, чтобы идти своей дорогой, не беспокоясь, что о тебе болтают…»

Но идти этим прямым путем было трудно. Ведь Эдуард Мане был самым первым из тех, кого позднее назвали «импрессионистами». И. как все импрессионисты, он искал и находил вдохновение в окружающей действительности. Именно в ней видел он искры поэзии, которые мы находим и в портрете Берты Моризо.

Ирина ЧИЖОВА

 

Недолгая, но трудная и самоотверженная жизнь Эдуарда Мане вполне типична для своей эпохи. Сын потомственных состоятельных буржуа, не без усилий преодолевший сопротивление родителей, которых шокировала профессия художника, он, прежде чем посвятить себя живописи, в юности пытался стать моряком и побывал в Бразилии. Это экзотическое путешествие получит самобытное преломление в искусстве будущего мастера.
Эдуард Мане родился 23 января 1832 года в Париже на улице Птиз-огюстен в доме №5. Его отец руководил департаментом в министерстве юстиции. Его мать, урождённая Фурнье, была дочерью дипломата, карьера которого была связана в первую очередь со Швецией. У супругов Мане родилось ещё два сына. Они были младше Эдуарда.

Отца и мать мы знаем по портрету, который их сын, в то время объект самых больших скандалов века, написал на 29-м году жизни. Отец сидит за столом. На нём сюртук и ермолка. Седая борода закрывает нижнюю часть лица. Взгляд спокоен, почти строг. Чуть позади стоит его жена. Лицо её обрамляют длинные локоны, уложенные на английский манер, на голове чепец с голубыми лентами. В руках корзинка для рукоделия с яркими, цветными клубками ниток. Степенная картина рождает впечатление молчаливой сосредоточенности. В лёгком сумраке и то здесь, то там вспыхивают блики света и глухо звучат тёмные тона, оживляя лица и чётко выделяя контуры фигур. Всё закончено и цельно в этой картине, всё говорит о глубоком почтении, отличается внутренним благородством.

В 1840 году восьмилетний Мане поступил полупансионером в учебное заведение Пуалу в Вожираре, где оставался в течении трёх лет. В 10 лет он начал занятия в гимназии. Мане не был прилежным учеником. Несмотря на сопротивление отца, его дядюшка записал Эдуарда в класс рисунка при гимназии. Мане вскоре забросил все остальные занятия. Вспыхнул конфликт между призванием и житейской мудростью. Тогда ему предложили выбор: быть юристом или стать моряком. Он выбрал последнее и провалил экзамен в Мореходную школу. Повторный экзамен он мог сдавать лишь при условии, что при поступлении предъявит документ о длительном морском плавании на учебном судне. 9 января 1848 года судно «Гавр и Гваделупа» отправилось в Рио-де-Жанейро. На его борту в качестве юнги-лоцмана находился Эдуард. Вскоре, после трёх месяцев плавания, он вернулся во Францию — и снова провал. Теперь уже карьера моряка была закрыта для него навсегда.
В 1850 году Мане оказался в мастерской Т.Кутюра. Начался длительный шестилетний период, во время которого формировался хрупкий и нервный, чувствительный и нежный гений Мане. Мане обладал чрезвычайно развитым чувством неприятия всего нелепого, смешного и безвкусного. Поэтому он через некоторое время порвал с Кутюром.
В 20 лет у Мане были уже серьёзные работы. В 1848 году молодая голландская пианистка Сюзанна Ленхоф бчла принята в его дом в качастве учительницы музыки. Плодом тайной связи с ней стал сын, родившийся 29 января 1852 года.
В 1880 году Мане стал ощущать первые признаки болезни. которая скоро свела его в могилу. Страдания Мане начались короткими приступами ревматизма, которые вскоре стали частыми и болезненными. Мане едва мог ходить. Когда осенью Мане вернулся в мастерскую на улицу Амстердам, у него ещё хватило сил начать большую картину маслом «Горнист». Но болезнь прогрессировала, и Мане был вынужден бросить её. То, что считалось ревматизмом, оказалось локомоторной атраксией. Мане любой ценой хотел освободиться от недуга и согласился на ампутацию левой ноги. 30 апреля 1883 года художника не стало. Он ушёл из жизни в возрасте 51 года. А между тем число созданных произведений включает 420 картин маслом, 85 пастелей, 114 акварелей. Каждую художественную технику он сумел обогатить чем-то новым и необычным.

Портрет Золя.   1863 год.

Превосходное полотно кисти Мане «Портрет Золя» 1863 года. Писатель сидит перед рабочим столом. Лицо его чуть бледно, взгляд сосредоточен, в руках раскрытая книга. Всё здесь говорит о человеке, о его призвании и труде. Это кабинет литератора. На столе ворох бумаг, рядом толстые, небрежно поставленные книги, ими пользуются, они в работе. На портрете писателю 28 лет.