Мамонов Кирилл
В Третьяковке на Крымском Валу работала выставка «Кирилл Мамонов. Из фондов графики 20 века» из серии «Третьяковская галерея на Крымском Валу открывает свои запасники». Она занимает пространство практически в постоянной экспозиции современного искусства оттого, что показываются те работы 1970 — 90-х годов известного московского художника, которые хранятся в фондах музея. Извлекли их оттуда в связи с 70-летием автора, хоть и отмечается юбилей с неприлично большим запозданием. Ведь Кирилл Серафимович Мамонов родился в печально знаменитом 1937-м.
Родители его были потомственными интеллигентами. Но в первые же дни войны его отец погиб. Так что детство и юность будущего художника проходили под знаком вторичного обретения отца, а целью дальнейшей жизни стал отказ от него. Поскольку Отец этот был символический. И роль его выполнял не только для народов СССР, но прежде всего для мальчиков, чье взросление пришлось на военные годы, генералиссимус Сталин — общеизвестный факт из психопатологии обыденной советской жизни.
Позволим себе маленькое отступление. Вот что о переживании «отцовства» товарища Сталина рассказывал один знакомый, у которого, между прочим, сохранялся родной, вполне физический батя. Он-то и привёл сына однажды в баню. После помывки усадил его сохнуть на скамейку в холле, а сам пошел в соседний зал постричься. Случайно оказалось, что перед ребенком висел большой портрет Вождя в полный рост;
Надо сказать, советский агитпром широко использовал живопись для декорирования общественных интерьеров. Не избегли сей участи и бани, кои в 1940 — 1950е горожане еженедельно посещали за неимением ванн и горячей воды в своих жилищах. В столицах в основном это были вольные, относительно добротные повторы хрестоматийных картин известных официальных художников. Но создавались они в качестве образцов (после типографского репродуцирования в каком-нибудь журнале «Огонек») для копирования’заштатньми провинциальными мастеровыми. С такой-то очевидной халтурой и столкнулся наш герой, поскольку дело происходило далеко от Москвы. Однако рассматривание этого «банно-прачечного» вождя все равно породили в душе мальчика законную гордость: «Это Сталин. Он — Мой отец. Но другой отец пошел стричься. Значит, у меня два отца…»
А у маленького Кирилла Мамонова остался только один отец, символический. Можно себе представить, каким даром, каким горем стало для него хрущевское развенчание культа личности, равнозначное поруганию отца! Конечно, не менее болезненным оно было и для всего советского народа. Это казалось поражением и государства, и общества А для интеллигенции, к которой по рождению и воспитанию принадлежал тот же Мамонов,-еще и культуры. Только у него эти коллективные фрустрации наложились на глубоко личные, «фамильные». И способом излечения от них он выбрал не вытеснение, то есть попытку загнать болезнь внутрь, как у прогрессивных официальных и полуофициальных (вроде авторов «сурового стиля») художников, а драматическое изживание, но без диссидентского нигилизма и логики обязательного противостояния власти.
То есть официоз подчеркивал положительные явления советской жизни, оставляя недостатки в качестве контрастирующего победам задника, который скоро сменится на более оптимистичный: на фоне изб растут провозвестники светлого будущего — высотки, которые возводят энтузиасты коммунистического строительства. Художник-диссидент руководствовался иной логикой — ваши пять жалких высоток для начальства стоят среди моря деревенских хибар и бараков, а на каждого ударника труда и великого ученого тысячи инвалидов и пьяниц.
Кирилл Мамонов оказался равно далек как от конвенциональной продукции членов Союза художников (впрочем, уже в конце 1970-х начал принимать участие в выставках «левого МОСХа»), так и от политизированной эстетики андерграунда В его работах не найта высоток и победителей соцсоревнования, но и самые люмпенизированные с виду персонажи изображены с неожиданной теплотой и попыткой проникнуть в их психологию.
«На глаза осторожной кошки похожа….А.Ахматова» 1989 год.
Пример — офорт «Художник и модель» 1980 года. Посреди какого-то огорода десант из восьми столичных художников окружил и рассматривает низкорослую бабку в телогрейке и резиновых сапогах, и чувствуется, что автору она куда интереснее коллег, спекулирующих на .теме «дикой России». На композиции «Великий Устюг* обветшалый клуб с памятником Ленину и покосившаяся изба на горизонте уравновешиваются обнимающейся парочкой и искореженным жизнью, но вполне симпатичным дедом. На другой работе, «Провинция» (1989), изображен руинированный барский дом с колоннами за забором, а по эту сторону забора пьяный мужик да безногий инвалид на тележке — но только нет тут тоски по «России, которую мы потеряли, ставшей общим местом еще с конца семидесятых в столичных интеллигентских кругах.
Мамонов не обличает, не подстраивается к какому-то лагерю, не пророчествует Можно даже сказать, что это искусство вообще отказалось от какой-то идеи и позиции «за» или «против». Художник работает для себя, сам с собой разговаривая и погружаясь в глубины собственного подсознания. И монолог его произносится с надломом, дрожащим от нервного напряжения голосом. Что видно даже по выбранной трудоемкой технике: сухая игла (процарапывание изображения на цинковой пластинке, с которой потом, после травления кислотой, гравюра печатается на бумагe) и жирньй литографский карандаш, Тут не может получиться ничего ровного, гармонического, легкого. Изображение всегда будет кривое, корявое, зубристое, эмоциональное, несмотря на нарочитую зависимость от «медиума» средства изготовления.
Важный для Мамонова жанр — портреты. Портретируемые всегда гротескны, но не уродливы. В них есть некий надлом, даже когда это любимый сын Богдан и друг-художник Владимир Яковлев. А открывает выставку в ГТГ автопортрет: сам Кирилл Мамонов в виде , нечесаного маргинала и аутсайдера. Постаревшего мальчика рано оставшегося без Отца.
Владимир САЛЬНИКОВ, Александр ПАНОВ
