Сморчевский Михаил
Сморчевский-Потоцкий Михаил Васильевич (1959-2013) — русский художник, граф.
Ветви его генеалогического древа ломятся под тяжестью княжеских и королевских фамилий Англии, Лотарингии, Богемии, Польши…
К изумлению своему, Миша узнал, что мог бы стать владельцем двух дворцов и одного замка (!) в Люблинском воеводстве, в Польше. Правда, там сейчас размещаются средние школы, и, несмотря на то, что польское правительство выказало готовность вернуть собственность ее наследному владельцу, Михаил цепляться за нее не стал: пусть ребятишки резвятся…
Но неожиданное дворянство недавно еще скромного московского художника, известного а 1988 году на Арбате под прозвищем «бутерброд» (он носил свои картины привязанными к телу с двух сторон, вроде сандвича) и служившего пожарным,— еще не все странности его биографии. Сегодня во многих государственных инстанциях Сморчевский известен как автор проекта восстановления в Москве… института благородных девиц.
Более того, он готов вложить в свое детище… 100 тысяч долларов!
Война ничего не созидает. Она лишь оставляет грязные, кровоточащие следы, не более… Сколько их, детей бойцов, павших на поле брани при выполнении «интернационального долга», при исполнении служебных обязанностей? Мальчики и девочки — их десятки тысяч, существующих на нищенский пенсион, назначенный матерям за потерю кормильца,— какое будущее уготовано им в стране, терзаемой смутой и кризисом?
Мальчишкам полегче: есть суворовские и нахимовские училища, есть Всесоюзный суворовско-нахимовский клуб… А девочки? По данным отдела кадров МО СССР, только дочерей, погибших офицеров-афганцев рождения 1975—1988 годов — 1200!
Во времена царизма, коего прах мы так старательно отряхиваем с наших ног (и не только в пролетарском гимне), существовали, например, институты благородных девиц. А воспитанницами их были как раз дочери офицеров, павших в боях за Россию.
И вот, мыслит молодой художник, ежели восстановить прекрасный институт и начать воспитывать там — с 8—10-летнего возраста— дочерей погибших офицеров, а вслед за институтом для девушек открыть и кадетские училища для мальчиков, где должна будет народиться волна подлинно патриотической формации передового российского офицерства, опоры и надежды державы, и ежели эти две волны, объединившись, покатят по уставшей и иссушенной стране, то они-то и поднимут общество на достойную нашей истории нравственную высоту.
Такие вот мечты…
И не только мечты: уже нашлись спонсоры в лице нескольких банков и предприятий, и художник полон надежд. Но об этом ниже. А пока рассказ о нем, авторе проекта.
Детский дом («Морозовский приют»), где воспитывался Миша Сморчевский, оставшийся в два года круглым сиротой, находился напротив Суриковского художественного института. В семь лет пацан пробрался в учебный класс института и — не был оттуда выперт, но, напротив, «произведен в студенты». Дали ему ватман, дали карандаш — и в благодарность за это он оставил благодетелям первые нарисованные им портреты.
Миша застрял в этих классах на восемь лёт. Восемь лет юное дарование сидело вместе со всеми за мольбертом, и никто не интересовался ни его происхождением, ни его будущим. Послушным и удобным учеником не был, а возмужав, не стал и конформистом. И, хотя уважал всякие направления, себе определил: быть независимым, вне всяких школ. Впрочем, возможно, тут он заблуждается, так как вряд ли бывает полная независимость.
В конце концов всякая картина начинается с грунтовки и подмалевки…
Себе он даровал право изобретать. Однажды, глядя на ночное небо, увидел там контуры звездных коров — символ гармонии материального и духовного — и вот это милое животное надолго
поселилось на его полотнах. Сморчевский считает, что за каждой краской скрывается какое-нибудь человеческое качество, а сочетание красного, желтого и голубого рождает энергию. Он уверен, что эта энергия цвета является… языком Вселенной! У Михаила есть картина, представляющая людей будущего. Они краснолицы, ибо — полагает художник— температурный режим на Земле эволюционирует в сторону смещения цветового спектра, а это определит и изменение пигмента кожи.
Стиль — это человек.
Газеты лгут, категоричен Михаил, политики лгут, и потому долг честного художника — донести до потомков в своих полотнах подлинно историческую память о нашем невероятном времени. В 1988 году Сморчевский написал картину «Живая вода перестройки», наполнив ее воздухом только что распробованной свободы…
Что уж там обидного увидел «официоз», трудно сказать. Но картину арестовали, Михаила исключили из профсоюза художников. Вердикт был в стиле блаженной памяти идеологических кликуш: «…за нарушение норм коммунистической морали». С «волчьим билетом» выживает не каждый, но Сморчевский к тому времени имел имя: иностранные «меценаты» скупали картины. О странной особенности нашего общества— с легкостью необыкновенной расставаться с тем, что позднее признается за национальное богатство,— писано немало. Вскоре Михаил откликнулся на вызов известного графика, основателя художественной галереи «Ватерлоо» (Лондон) Феликса То-польского, и выехал в Англию. Так началась заграничная эпопея художника с Арбата, бывшего приютскоговоспитанника, бывшего пожарника.
Первый успех за границей был связан с той самой картиной, которую заклеймили московские цензоры. Она была продана на Амстердамской художественной выставке за 100 тысяч долларов. Тут бы и погулять на радостях! Но Сморчевский поступает «неадекватно»: он дарует вырученную сумму — всю! — на нужды жертв землетрясения в Армении. Следующий доход он жертвует Советскому детскому фонду. И вот сейчас— на возрождение в Москве института благородных девиц.
— Послушайте, Михаил,— говорю я,— благополучный художник-профессионал. Филадельфийский университет предлагает вам должность профессора, вам гарантировано участие в выставках, у вас восхитительная возможность выбирать себе зарубежный маршрут — любой, куда только дотянет Аэрофлот, а если не Аэрофлот, так Пан-Америкен или Лю-фтганза… Так вот я и хочу знать: как такие благополучные люди, как вы, приходят к мысли о том, что есть нечто — выше благополучия. Как вам пришла мысль об институте благородных девиц?
— Представьте ситуацию. Сижу в одном из вашингтонских отелей — это было в середине прошлого года— и слушаю мрачнейшую передачу о России: опять национальная вражда, экономический кризис, нехватки, убожество быта… Мрак. Все так, но душа не хочет мириться. Неужели нет ни лучика света? Но свет в мир несет женщина: матерь Божья, благородная дева… Чтобы подняться с колен, нужно посмотреть вверх. Неужели мы— нация, утратившая навсегда энергию духа? Да дайте же выход нашей духовности, которой завидовала старая Европа, давайте вспомним о нормальной человеческой Чести… Моя бабушка Екатерина Аршанская, единственная родная душа, навещавшая меня в приюте, рассказывала о предках, среди них было немало военных: дед Александр Викторович Сморчевский служил в 274-м Дунайском пехотном полку, потом стал химиком, одним из отцов порошковой металлургии— его замотали по сталинским лагерям, как «германского шпиона»; троюродный дед— лейб-гвардии Семеновского полка поручик Юрий Сморчевский; подполковник царской армии Леонид Константинович Сморчевский — последний управляющий Александро-Мари-инского кавалерственной дамы Чирковой института благородных девиц… Все эти люди — я не мог не верить бабушке — были эталоном порядочности, носителями подлинной духовности. Высочайшего представления о женском предназначении были и девушки, воспитанницы института…
Впрочем, давайте глянем, хотя бы мельком, из .нашего времени на некоторые подробности той «институтской» жизни. Воспользуемся для этого статьей самого Сморчевского: «В классном помещении обычно занималось по 20—30 человек… Классные дамы дежурили через день по очереди. Одна владела немецким, другая — французским. Воспитанницы должны были по всем вопросам обращаться к ним только на иностранном языке и во время уроков, и после них. «Француженка» была Н. А. Сабурова, «немка» — Е. С. Макарова… Подъем в 7 часов утра. Дортуары рассчитаны на 40—60 человек. В умывальных комнатах воспитанницы обтирались холодной водой до пояса. Теплая вода — только для чистки зубов. Девочки одевались, причесывались, убирали одежду. Потом шли в парадный зал, где хор воспитанниц пел молитву. После этого спускались на первый этаж в столовую; обеденные столы были большие— на 10 персон.
…После завтрака— уроки. Занятия шли с 9 часов до 12— три урока. Затем— обед, прогулка, и с 14 часов еще два урока. В 16 часов полдник — чай. Такое расписание не похоже на принятое в советской школе.
Готовили уроки группами или поодиночке, но обязательно должны были отвечать классной даме. Правда, она спрашивала только гуманитарные предметы: русский язык, историю и географию. А кроме них, еще проходили естествознание, французский и немецкий, математику. Закон Божий, физику, рисование и музыку. Для музыкальных занятий были созданы самые благоприятные условия. Пианино стояли в нескольких комнатах на всех этажах и даже на лестничных клетках…
Всех воспитанниц учили шитью. Шили рубашки, кофты, панталоны, нарукавники. В институте была своя обувная мастерская. Во время войны 1914 года здесь делали ботинки. Многим институткам очень пригодились впоследствии приобретенные навыки. …в праздничные дни — на каникулы, Рождество, Пасху, по царским дням— для старшеклассниц давали балы. На них приглашался кадетский корпус…»
— Кто же вам поведал о всех этих действительно любопытных деталях быта и воспитания в стенах института?
— Бывшая классная дама Е. С. Макарова, племянница знаменитого русского адмирала,— она дружила с моими дедом и бабкой. Словом, все началось с того памятного вечера в вашингтонском отеле…
Вернувшись в очередной раз в Москву, Михаил Сморчевский
обратился ко всем соотечественникам, разделяющим надежды художника на возможность начать возрождение национальной памяти народа, с призывом поддержать его предприятие. Опустим описание мытарств, неизбежно выпадающих на долю всех инициативных и смелых в нашей стране.
Но вот первые итоги: готовы финансировать проект (общая стоимость которого составит, видимо, 100 миллионов рублей) Национальный Русский Банк, Кредитпромбанк, Трансэкспобанк, Частное литературно-издательское агентство Руслана Злинина, Всесоюзная ассоциация советов воинов запаса и воинов-интернационалистов оборонно-патриотйческих объединений, всесоюзный суворовско-нахимовский клуб, комитет воинов-афганцев, Благотворительный фонд перестройки Вашингтон-Москва. Госкомобразования СССР и РСФСР обязуются выделять для каждой из’первых 120 воспитанниц ежегодные дотации по 340 рублей…
Сморчевский продумывает все детали предприятия: кто будет подбирать кандидаток в воспитанницы (пусть этим займутся боевые товарищи павших офицеров); кто должен осуществлять контроль за расходами средств (будет создан специальный комитет из учредителей); где издавать Книгу памяти, куда занесут фамилии всех, отдавших свои средства на реализацию проекта.
Но пока самый больной вопрос: как отвоевать здание на Пречистенке, 19? То самое, где 70 с лишним лет назад воспитывались благородные девицы. Там нынче размещается Военная цензура, 3-е квартирное управление хозяйственных служб и другие мелкие подразделения МО СССР.
Министерство обороны,- о благородстве, человечности которого в конечном счёте и печется художник Сморчевский, как бы «в упор не видит» его филантропических начинаний. Ему бы, министерству, надлежало в первую очередь протянуть этой инициативе руку помощи — да»нет», «не положено»!
А вот в маленьком Кувейте власти (военные в том числе) за предложение Сморчевского и их возрождающуюся общественную жизнь. И подозреваю, что кувейтские девушки «облагородятся» благлдаря русскому меценату куда скорее, чем наши отечественные.
За годы. проведённые на Арбате, Михаил Сморчевский сделал, по собственному подсчёту, около 5 тыс. портретов.
Однажды на его раскладной стул сел позировать плотный человек с умным лицом. Получив через 15 мин. портрет он улыбнулся и сказал «О’кей!».
Сопровождающие этого дядю американцы хлопали Михаила по плечу: Знаешь, кого ты рисовал? А Мише было без разницы : смотрит клиенту в глаза, а не в метрику. Он держал в те годы книгу автографов для посетителей: когда клиент расписался, прочитал: «Джордж Шульц».
Да тот самый государственный секретарь США, предворявший исторический визит в СССР Рональда Рейгана. 1986 год, начало грандиоззного поворота в жизни мира.
И вот сейчас, на пороге реализации своей мечты, бывший «бутерброт» — Председатель Московско-польского культурного общества «Полония», католик, русский художник Михаил Сморчевский олращается ко всем 5 тыс. граждан ( Джордж Шульц не исключение), кто хранит дома портреты, сделанные его рукой : Братцы, вспомните 86 год, вспомните ваши улыбки, вспомните и меня. я верил вам. Давайте построим Дом, где маленькие российские девочки будут учиться благородным манерам и благородному образу мыслей.
Может быть с этого начнётся отсчёт Нового времени России!
