Ганнушкин Евгений
Этот «разнесчастный» Ганнушкин
Лет десять назад, когда его пригласили работать в журнал «В мире книг», он прямо-таки задохнулся от обиды. «Я к вам приду только тогда, когда ваше издание будет называться «В мире Книги»,— сказал, как отрезал, Евгений Александрович. И это была не бравада, а глубочайшее убеждение мастера, всю свою сознательную жизнь посвятившего Книге.
В МАСТЕРСКОЙ ХУДОЖНИКА
— Слушай, Женя! — как-то сделал для себя открытие его друг.— Да ты самый народный из всех народных художников.
Оговоримся сразу: в отличие от именитых коллег официально высокого титула народного ему никто пока не присваивал. Но вряд ли можно сегодня найти домашнюю библиотеку, в которой бы не оказалось книги, обязанной своим появлением на свет наряду с. их авторами и художнику Евгению Александровичу Ганнушкину.
Евгений Александрович, как говаривали в старину, мастер книги божьей милостью. Он удивительно тонко чувствует атмосферу литературного произведения, его стиль, мировоззрение автора, эпоху. Его стихия—орнамент, постраничное узорочье, напоминающее старинное . серебро.
Корнями Ганнушкин уходит в старую профессорскую Москву, на Поварскую улицу, в Хлебный переулок. Там сейчас висит мемориальная доска в честь его деда — знаменитого доктора Ганнушкина. Художник Ганнушкин своим искусством как бы перекинул мост, соединяющий старую арбатскую профессорскую культуру с нынешней.
Главное для него — как художника, соавтора книги — характер, настроение, интонация шрифта, орнамента, каждой буквы. На протяжении десятилетий он не изменяет любви к тщательнейшему рукодельному исполнению. Но вместе с тем он может так же естественно и талантливо сделать, например, книги В. Астафьева или И. Эренбурга, применяя монументальное шрифтовое решение и умело используя современный пластический язык. Не зря именно ему, Евгению Ганнушкину, поручали сделать надписи на памятнике Карлу Марксу в Москве, на мемориальной доске Михаилу Светлову..
С тех пор более 1.600 книг пришло к нам с авторской подписью Ганнушкина. И в каждой из них своя изобразительная трактовка. Скажем, в таких трудах, как «Людвиг ван Бетховен. Жизнь. Творчество. Окружение», «Государственная Оружейная палата».
Художник создал и свой собственный жанр книги — книгу-памятник, монументальный и ассоциативно значимый.
Возможно, кому-то вышедшие из-под его рук издания покажутся элитарными, рассчитанными на узкий круг книголюбов и специалистов. Однако миллионные тиражи книг, которым дал путевку в жизнь Евгений Александрович, говорят об обратном.
Одно только обстоятельство удручает Евгения Александровича.
— Человек я самый что ни на есть разнесчастный,— печально вздыхает он и непритворно сокрушается,— ни один мой оригинал не был издан должным образом…
Г. АНИСИМОВ.
М. ЛАЗАРЕВ.