ЗАПИСКИ О ХУДОЖНИКАХ

Николай Михайлович Ромадин (1903-1987) — народный художник СССР, действительный член Академии художеств СССР.

Кудинское озеро.

Юность Н. М. Ромадина совпала с первыми революционными годами. В 1918 году он ушел добровольцем в Красную Армию, затем стал письмоводителем в губвоенкомате. Но мечта об образовании не покидала Н. М. Ромадина. И в 1921 году, собрав свои рисунки и акварели, он поехал в Москву и через два года поступил в Художественный институт. После окончания института он написал большие полотна — «Интервенция», «Прифронтовой ревком». Однако наибольшую известность приобрел как мастер небольших пейзажей, с проникновенным лиризмом воссоздающих виды русской природы,— серия «Волга — русская река».

В залах Академии художеств в Москве состоялась выставка произведений Николая Михайловича Ромадина. И снова, увидев его картины — на этот раз их было около двухсот,— я восхитилась поэтической силой, заключенной в них, не очень больших по размеру, но таких эмоциональных, волнующих душу каждого русского человека.

Гроза.

Невольно захотелось перечитать строки Паустовского в «Заметках о живописи», вдохновленных ромадинскими пейзажами: «Своими моральными качествами, талантливостью и творческой силой наш народ обязан, среди других причин, и нашей природе. Сила ее эстетического воздействия так велика, что, не будь ее, у нас не было бы такого блистательного Пушкина, каким он был. И не только Пушкина… не было бы плеяды замечательных художников-пейзажистов: Саврасова, Левитана, Борисова-Мусатова, Нестерова, Жуковского, Репина, Крымова, Ромадина и многих других». От себя добавляю еще имя Грицая. А далее Паустовский писал: «Любовь к родной природе — один из вернейших признаков любви к своей стране, признаков патриотизма»…

В родных местах Сергея Есенина.

Ромадин открыл зрителям мелодичную сказку тихих лесных озер, в зеркало которых весело глядятся молодые осинки, нарядный свет короткого зимнего дня и тайну багровых закатов, когда «краснеют темных сосн сторукие стволы и отражаются внизу в заливе черном». Передал поистине богатырскую былинную твердь глухих сосновых боров и диких чащоб, и мы увидели, что это уже «не лес, а целый мир разносторонний, исполненный видений и чудес». Он почувствовал романтику обновления, дыхание свежести в весенних токах земли, в размахе половодья, где стоят в воде прибрежные деревья, а воздух прозрачен и чист, над головой высокое небо, и ветлы оделись в золотой пушистый убор, и нежным розовым цветом зацвели кусты волчьего лыка.

Лето.  Из серии «Времена года».   1953 год.

В своем дневнике, который ведет с молодых лет, художник записал однажды: «Мне бог дал счастье любить красоту природы, ее чистую душу, впитывать и передавать свои чувства к ней. Ты моя красавица — земля,— едва ли есть где более красивая живая планета…»

Зима.   Из серии «Времена года».    1952 год.

А названия-то картин какие! «Река Царевна», «Умба-река», «Ветер на Укш-озере», «Долина реки Синдеги», «Весна на Удомле», «Зимний день. Киржач», «Май в России», «Русский Север»… По ним можно было бы составить географию рабочих троп живописца: он писал в Поволжье, Карелии, на Белом море и Ладоге, запечатлел остров Кий, Шексну, Конч-озеро, создав обаятельный национальный образ родной земли.

Север.  Красный фиорд.   1958 год.

Некоторые ее места остались теперь только в его произведениях, например, «Берендеев лес», написанный близ Костромы, в Щелыкове, имении драматурга А. Н. Островского. Несколько лет спустя шальной огонь неосторожного костра выжег все до черных пней. Но тогда, в 63-м году, в Щелыкове он сделал несколько одухотворенных пейзажей, проникнутых поэзией «Снегурочки». И тогда же появляются в его дневнике тревожные слова: «Обошел поля, Куекшу — бедную, так как все ивы, ольшаник по берегу вырублены, и тот уют и тишина, которые они придавали этой реченьке, исчезли. Ясно, что будут осыпи и обмеления, совсем занесе^ песком и илом эту чудную маленькую речушку». Обращаясь к школьникам в письме-наставлении об искусстве, он пояснил им, что значит мудрая искренность художника: «Это значит много читать, много видеть, правду видеть, и любить эту правду и только ею жить, любить людей, животных, природу… любить и беречь».

Весна. Из серии «Времена года».   Фрагмент.

Нет, мне кажется, ничего более скучного и малохудожественного, чем протокольное копирование даже самого привлекательного уголка земли, изображенного бесстрастной кистью. Пейзаж не копия, не слепок с природы. Неискушенному зрителю иногда кажется: что может быть проще — пришел, увидел, написал… Но вот еще одна запись из ромадинского дневника: «Так долго надо наблюдать и так трудно дается характер природы, только после усиленного мышления, анализа воображения удается достигнуть цели».

Красный интерьер.   1958 год.
Ромадин ощущает как нечто живое, трепетное, очень ему близкое и дорогое заиндевелые стволы и ели, укрытые искрящимся снегом, легкую дымку утреннего тумана, поднимающегося от жемчужной воды, говорит на языке любви и почитания с золотою речкой, с розовыми облаками, спешащими куда-то по небу, стараясь понять, какое состояние вызывают в его душе хрупкие и тонкие обнаженные апрельские березки или дорога, петляющая средь полей. И уже потом тончайшие нюансы полутонов, изысканная сплавленность красок, едва уловимые световые переливы рождают чудо, которое мы называем ромадинским пейзажем и которое утверждает жизненность и плодотворность станковой картины.

Розовая весна.

В «Слове художника» Николай Михайлович убедительно показал, что отход от законов станкового искусства ведет к схематизму, условности, ибо декоративная и локальная живопись не в силах выразить мир. Как можно взять локальный цвет неба, воздуха, колебания света и безграничные переходы пространства?— спрашивает он и отвечает: возникает красочность вместо колорита, но она создает приблизительное решение, не давая полного, здорового ощущения видимого мира. Нарочитые яркие или тусклые умбристые тона, голая краска не создают световой среды, а следовательно, и колорита,всё становится
вымышленным, неискренним. Зритель равнодушно лроходит мимо таких полотен и только из любознательности может на время задержаться. Станковый же пейзаж ставит бесконечно новые задачи, открывает незаметные красоты, и вечная любовь человека к природе находит здесь свое полное выражение,— заключает он.

Незамерзающая речка.   1969 год.

Всю свою жизнь, Ромадин одержимо, самозабвенно трудится, и это оценено по заслугам: народный художник СССР, лауреат Ленинской и Государственных премий, академик живописи. Человек он талантливый от рождения, но что значит талант без постоянной усиленной работы ума и сердца, без мастерства, без обширных знаний? Мне кажется, что именно каждодневное совершенствование себя духовно и профессионально — привлекательнейшее свойство ромадинской натуры. Его дневниковые записи испещрены замечаниями, суждениями о творчестве старых мастеров, об их приемах, которые, как он полагал, могут ему пригодиться. Если бы он решил опубликовать эти рукописи, они стали бы полезны не только начинающим живописцам, но и всем, кто хочет глубже постичь искусство. Художник много копировал особенно любимого им Александра Иванова, стараясь понять его метод — писать маслом тонко и жидко, как акварелью. Мы все были поражены, когда на первой персональной выставке Ромадина, за год до войны, увидели рядом с историко-революционными картинами, рядом с «Интервенцией» и «Ревкомом» копии фрагментов знаменитой картины А. Иванова. Стало ясно, как серьезно Ромадин ищет. Он повторял также малых голландцев — Тенирса, Метсю, Питера де Хоха, Яна Стейна, Воувермана… Знания, полученные во Вхутемасе, а затем во Вхутеине, собственные незаурядные способности сделали свое дело: вскоре после окончания института два его полотна купила Третьяковская галерея. Он писал тематические холсты, активно участвовал в выставках.

Следы волка.

Но к тридцати пяти годам окончательно понял, что по-настоящему выразить себя, быть до конца искренним может в картинах природы. Два года он прятался от всех, делал совсем маленькие, камерные по звучанию вещи и неожиданно решил показать их Грабарю, когда тот вместе с закупочной комиссией обходил мастерские художников. Увидев эти работы, Игорь Эммануилович со свойственным ему чутьем определил: «Мы присутствуем при рождении русского художника»… Шел 1940 год.

Николаю Михайловичу посчастливилось тогда получать советы корифея русской школы — старейшего Михаила Васильевича Нестерова. Он вспоминает, что услышал много удивительной мудрости, много раньше никогда не слышанного, а главное — великую правду художника, речь живую, волнующую. Для него, как он сам о себе говорил, самарского мужика — хотя происходил из бедной семьи железнодорожника,— это было как откровение и значило очень много. Особенно совет: «писать только свое, не заглядываться на чужие краски». «Писать картину — это праздник,— говорил Нестеров.— Сходите в баньку, наденьте чистую рубаху». Дело тут, конечно, не в гигиене, а в святом отношении к искусству. Он учил работать «для души» и приводил в пример Врубеля, который однажды так набросал акварелью шиповник в стаканчике, что казалось, слышался даже его аромат. Уже тяжело больной, незадолго до кончины. Михаил Васильевич писал своему молодому другу: «Пожалуйста, работайте не покладая рук. В этом наше… спасение».

Художник дружил с людьми высочайшей культуры, какими были ученый-офтальмолог Владимир Петрович Филатов и знаток тональной живописи Николай Петрович Крымов. К тому времени Ромадин, изрядно изучив почерк великих предшественников, был готов принять и воплотить его учение о богатейших возможностях тонального письма, в котором цвет, его нюансы зависят от силы света.

Произведение становится искусством, когда в нем бьется живая мысль, вера художника, его любовь или ненависть. В 1942 году Ромадин записал: «Большое в искусстве — это значит нужно не только совершенствовать технику, рисунок, композицию, а совершенствовать душу, нравственное начало. Нужно ставить большую цель… Когда поэт не имеет высокой цели, он описывает факты, и это делает его мелким. В искусстве нужна высокая цель…»

В 1944-м он создал цикл картин под общим названием «Волга — русская река». Все, что сам пережил, что увидел в первые годы войны на растерзанной орловской и тульской земле, горе людей и вера в народ, в Отечество вместе с горячим чувством художника перешли в его творения. В них такая мощь, такая широта и величие российских просторов, что пейзаж — пейзаж!— во всей своей эпической силе стал гимном непобедимой стране. Именно так все восприняли тогда эти произведения, и через год мастер был удостоен за них Государственной премии СССР.

Лидия Бродская.