Дёмин Фёдор
Дёмин Фёдор Нестерович (1925) — советский русский художник.
Когда главный врач Яснополянской больницы Герой Социалистического Труда Игорь Петрович Чулков осматривал этого новоприбывшего пациента, он не знал, что «усыновит» его «на всю оставшуюся жизнь». Потому что маленький, почти неподвижный в ту пору молодой человек, выпускник Елецкого художественного училища Федор Дёмин без Игоря Петровича и его больницы, увы, ни ходить, ни лежать, ни сидеть не мог.
Это первое «прием-знакомство состоялось больше четверти века назад, и с тех пор почтовый адрес художника Федора Нестеровича Дёмина — Яснополянская больница. Не всегда — палата, чаще все-таки дом на территории этой поселковой клиники, который он строил, где живет с семьей — женой, дочерью, матерью жены. Здесь стоят повернутые к стене — нет места, где развесить, —многочисленные работы: живопись и рисунки, наброски, так и не переведенные на холст, потому что очередное обострение перемещает хозяина с постели домашней на койку больничную…
Когда в редакцию пришли из трех разноудаленных от Ясной Поляны городов письма с предложением рассказать под новой рубрикой «Место в жизни» о Федоре Нестеровиче Дёмине, оказалось, что «место» как раз и определено. Ясная Поляна, где больница, где школа, где усадьба писательская, ставшая заповедником, носят имя- Толстого и создают своеобразный ему мемориал,— вот от несчастья — счастливо выбранное место жизни и труда. Здесь, в больнице, была найдена и модель — да что модель — просто добрейшая Екатерина Барышева, «сестричка Катя», давшая рождение вначале рисунку, а спустя годы — картина «Сестричка Катя», побывавшей и на всесоюзной выставке, и за рубежом. Сейчас «модель» уже бабушка, здесь же работает, в двух шагах от больницы живет. Здесь же стал доктор Чулков сватом, когда красивая, сильная девушка Тамара — доярка из соседнего колхоза — стала Дёмину женой, а там и появилась на свет здоровенькая, с отцовскими вразлет бровями, дочка Таня.
Если нам нужно знать, «как много может сделать человек», но совершает он почему-то свой подвиг жизненный в условиях экстремальных, словно пожар тушит, словно год до пенсии… И вот школьники и их бабушки, молодые женщины и мужчины «в расцвете лет» пишут Дёмину, потому что живут вроде бы без боли, рядом ничего «не горит», а если есть боль, то она скорее душевного свойства оказывается — от недовольства собой ли, Окружающими, и вроде бы жизнь, раз и навсегда вставшая на свои рельсы, пошла-поехала, и едешь в этом составе, в своем вагоне и вроде уже никуда не выпрыгнешь… Кому рассказать? А тут человек делает невозможное. Пишет картины, когда ни сидеть, ни лежать, ни стоять нельзя, участвует в выставках, строит дом и семью, выбивает наконец квартиру с мастерской — тратит, тратит силы, а они -« к его-то годам — все-таки не иссякают.
Всмотримся внимательно в то, что есть, в его картины и рисунки, их около трехсот. Не в одни только реалистические, очень грамотные, с любовью и — мы знаем—с болью сделанные портреты жены, дочери, вдовы-солдатки, сын которой остался фотокарточкой на стене, старика-колхозника, многочисленные натюрморты с рыбой и грибами, пейзажи сельских двориков, и — снова и снова золотоволосой на солнце Тани и, конечно, Толстого, а затем и Ленина, картины, выполненные на заказ и подаренные в том числе музею Николая Островского в Москве. Писать и рисовать Дёмин начал в раннем детстве, тогда и художником возмечтал стать. Но двенадцати лет от роду заигрался с голубями и упал с крыши. Тут детство и кончилось. Сломалось. Не сломалась мечта. Помогла человеку выжить и не озлобиться.
Ведь, поднимаясь с постели (а такие периоды были и есть), Дёмин ездил на выставки в Тулу и Москву, он работал не раз на академической даче Союза художников, где его эскизы заметили П. Крылов, Ю. Кугач, Б. Щербаков, давшие ему впоследствии рекомендацию для вступления в союз. Он участник 12 крупных вернисажей, а на допрос братьев Ткачевых: «Какую академию кончали?» — с достоинством внес ясность: за плечами только художественное училище, да и то по сути— экстерном.
Его картины — это подарки (в прямом и переносном смысле) людям, которых он не знает, но представляет себе заинтересованными в его судьбе. Когда приходят письма от целых школьных классов, где нет учителя рисования, и по совету классной руководительницы дети просят его стать их «почетным или заочным преподавателем», я вижу в этом издержки романтического формализма. Когда же приезжают в Ясную Поляну — к нему специально, и пекут картошку прямо на полянке прямо перед его выкрашеным в голубой домишко, — доставляют ему этим неизъяснимую радость. Обрести место в жизни помогают человеку люди. Стать художником тоже, оказывается, помогают. Но главное одолевает человек сам. И только сам. Нам необходимо чувство такого «одиночества», когда и рождаются «послания к людям», но прежде всего — к самому себе.
У меня в руках оказались дневниковые записи Ф. Н. Дёмина. сделанные в 70-е—80-е годы. Дневник то с датами, то без дат. «Книга жизни», которую он всегда мечтал написать. Этого человека могут не понимать, считать ребячливым идеалистом, «сидел бы спокойно, коробочки клеил или фотографии разрисовывал». Но он будет вновь и вновь пробовать, падать, срываться, уезжать, уходить, а потом брать в руки кисть, примащиваться к углу стола на крохотной кухоньке-веранде и рассказывать людям, каким видится ему мир, чтобы все в мире было гармонично.
А для этого надо нанести краски на большой чистый-чистый холст…
«Самого большого богатства — здоровья— не было. Очень рано стал эа-Яумываться над тем. а почему многие здоровые люди считают себя несчастливыми, обиженными судьбой. Значит, что-то есть еще, что делает человека счастливым.
…Побеждал со злостью, яростью, настойчиао, напористо, неотступно, ибо с равнодушием не победишь даже малую слабость в себе.
…Смерть духовная — это пострашнее (чем смерть физическая) штука, это такое состояние, когда ты дышишь, ешь, живешь, когда тебе совсем не больно, но зачем ты живешь, бывает, не знаешь сам. Бывало, когда я ничего не чувствовал — ни боли, ни радости, ни страха, ни желания жить или умереть.
Я должен хотя бы в одной работе выложить себя всего — до конца.»
Из письма герою труда И. А. Попову и академику П. Н. Крылову:
(Вместе с главврачом (И. П. Чуйковым) ищем возможность создать комнату-музей при больнице и средствами изобразительного искусства лечить больных).
…Мы знаем, каковы возможности хирургии и препаратов, воздуха, цветов в лечении. А каковы возможности искусства? Верю, что искусство в будущем станет исцелять людей, и медицина возьмет его себе на вооружение.
А каково Ваше мнение? Что если создать на родине Толстого первый в истории медицины музей для лечения людей?..
…Меня зачислилч на курсы водителей, приступил к учебе. Появился у меня друг Иван — время покажет, что я ему дам и что он мне подарит. Собираюсь ездить с ним на дачу и работать, работать, работать…
…Сегодня (30 мая 1978 года) меня посетила настоящая творческая радость: «Сестричка Катя» поедет а ГДР, ПНР, ВНР — поедет за границу на год. Моя работа зачислена в экспозицию передвижной выставки «60 героических лет»,—об этом мне сообщили из Москвы. Так долго ждал я радость эту…
-.Несколько дней назад я увидел Уланову на встрече со зрителями и вновь а буквальном смысле слова воскрес душой.
…Я хочу стать прежде всего человеком. А чтобы стать человеком, надо прозреть, надо не уронить душу, не потерять ее, а если ее сохранить, очиститься от суеты, маяты необязательной, становишься сильнее.
Мне помогли люди
добрые — и свои, и чужие.
А кто заметит на земле,
что тебя не стало?
-.Жизнью докажи, а не словами, что ты живешь,— наделала синица славы, а моря не зажгла: «Художник, твори, не
разговаривай!» — ты знал эти слова. До каких же пор будет слабость твоя процветать, ведь свеча догорает, а ты пытаешься новую зажечь. А чем ты ее зажжешь?
Полюби все — и страдание, и радость, и горе, и счастье. Полюби людей без корысти.
Исправься сам, очисти душу свою от нагара, копоти, грязи. Стань ребенком!
— Это невозможно!
— Все, все дано человеку. Сумей взять не обманом, ленью, ложью, не хамством, нет, а трудом.
…Я живу в Ясной Поляне — это чудо для художника, ведь тут дух, здесь прах Толстого.
-.Мне дали первый большой в жизни заказ — картину «Ленин с детьми», и я вынужден был выполнять прямо у заказчика — в школе, в шуме, в детском гаме. Это была пытка. Я сорвал сердце, два месяца не мог работать, делал уколы, но не отступился — выполнил и сдал!
…Бетховен. Он за чертой возможного, одержимый своей страстью писать музыку — коснулся источника неиспользованных сил — сил своего духа, и произошло чудо, которое потрясает и будет потрясать людей…
Какой нужно обладать духовной энергией, чтобы она заработала, и совершил чудо?
…Больше 20 лет рядом со мной женщина, жена моя. И это тоже чудо…
МНЕ ЗАХОТЕЛОСЬ узнать, как сегодня оценивает его Таня — взрослая дочь, уже окончившая техникум, «максимы». Когда захотела отучить от курева девочек-одноклассниц, говорила с гордостью: «Мой папа не курит!». Когда слышала, что неумно по-житейски ведет себя Дёмин, перебивала: «У моего папы ум прямой, он у меня, как стрелочка, прямой!».
Прошли годы. А вообще, сообщила мне Таня, я вся в него: на достигнутом чтоб не кончать, не останавливаться. Только делаю все медленно, такая же «канительщица», как отец.
И женщине, жене, что 20 лет рядом с ним, он «ранил душу» на всю жизнь. Так, что ей стихами говорить захотелось — «тонкой звонкой душе», как один гость, тоже художник, выразился о его картинах. «Вижу краски тонкие, как осенний лист, все трепещет, все будто шевелится на картине, и хочется туда войти».
Не всегда можно войти надолго не только в картину, но и в живую человеческую душу.
Утром, когда я собиралась уезжать, Дёмин опять что-то писал. Потом порвал, сказал сам себе: «Остановись! Кому это нужно?» А потом подумал: «Нет, нужно. Слабый бросит, не станет рисковать, а он своего добьется. Да и она, Тамара, — верит».
Я тоже верю, что главный холст не останется белым и напишет Дёмин свое важнейшее произведение — картину. Знаю, что будут в ней фигуры аллегорические, а не только реальные — живописная фантазия, в которой отражается большая человеческая жизнь.
Елена МАЦЕХА.
