Григорян Юрий

Григорян Юрий Суренович (1946) — советский армянский художник.

Дворик.  1982 год.

К одной армянской сказке об Ало-Дино и райской птице Азаран-Блбул есть строки о красной земле: «…и деревья здесь были красные, и травы красные, и камни». Один взгляд на «Красный пейзаж»  Юрия Григоряна переносит зрителя в завораживающую восточную легенду. Ты оказываешься уже не в душном мегаполисе, а в

горной стране с глубокими ущельями, чистыми озёрами и стремительными реками. Что это, если не волшебство?

Кормилица.   1986 год.

Он максимально использует возможности цвета, который становится для него символом характера народа, добиваясь предельной выразительности сильными мазками, звучными, чистыми красками. В живописи Григоряна преобладают сочные цвета: синий, жёлтый, красный. В каждом мазке, каждом цветовом проявлении живут вдохновение, лиризм, любовь к своему народу и его самобытной культуре.

Портрет Иры.   1977 год.

Многие сюжеты автор берёт из жизни Нагорного Карабаха: «Картина «Дворик» имеет совершенно определённую основу. Адрес дома — село Завадых. Я хорошо знаю семью, которая живет в нём. Дом стоит давно, не одно поколение сменилось под его крышей. Отсюда уходили мужчины на фронт в годы Великой Отечественной войны

Память о погибших.    1984 год.

. Память о тех, кто не вернулся, хранится свято». Но картина эта становится своеобразным обобщением. Зритель понимает, что такой дворик — не один, их множество, и в каждом чтят семейные традиции, память о предках. уют домашнего очага.

Сёстры.   1980 год.

Что-то личное есть в каждой картине художника. Его произведения — цикл сказаний об удивительной стране с чудесными пейзажами («Вечернее мгновение», «Тутовое дерево»), пленяющей музыкой («Уличный музыкант», «Армянская мелодия»), плодородной землёй («Гранаты», «Цветы») и прекрасными женщинами («Ирина», «Девушка с попугаем», «Анна»).

Воспоминаие о Севере.   1984 год.

Поразительно эффектен «Красный пейзаж», где в уже известном нам сочном колорите проявляется вся сила психологичного, философского пейзажа. Гармонично выстроенная композиция с чёткой симметрией на втором плане становится символом мудрости, спокойствия и постоянства бытия. Многоликая страна вдруг приобретает какую-то константную определённость. Красные горы, красновато-жёлтые дома с редкими вкраплениями синего цвета захватывают зрителя. Пейзаж насквозь пропитан атмосферой армянского села, размеренной жизни, царящей в нём. Нам представляется череда будней и праздников, свадеб, рождений и смертей. «Красный пейзаж» пускает в себя зрителя и разрешает жить внутри. Григорян добивается удивительного эффекта: зрителю кажется, что он уже бывал в этом дворике, заходил в гостеприимный дом. Неожиданно близким и родным становится этот пейзаж зрителю. В нём из мельчайших осколков ощущений, уже забытых, создаётся сильное чувство любви. К миру, к людям, к природе, ко всему, что тебя окружает…

Пейзажи Юрия Григоряна манят живущей в них мудростью и одновременно — весёлой многодетностью, зовут в самые сокровенные уголки мира, где в строжайшей тайне хранится и живёт незабываемая восточная сказка.

Юлия АСТРОВА,

Селения в горах. Их возраст столетия. И кажется, что за этот срок домики на склоне горы приблизились друг к другу под влиянием взаимного притяжения, npeвратились в единое целое.

_ Со стороны такое селение поражает прочностью и неизменность противостоящими потоку времени. Если же увидеть его изнутри, откроется внутренняя суть этой прочности и неизменности: духовная стойкость здешних жителей, их безграничная верность, стоическое терпение и мужество,не ведающее о себе… Чтобы ощутить передать все это, нужно, во-первых, родиться здесь, а во-вторых, родиться художником.

Девушка с цветком.   1984 год.

Когда я смотрю на работы Юрия Григоряна— он родом из села Завадых в Нагорном Карабахе,— то ощущаю, сколь естественно и прочно соединено каждое мгновение, запечатленное им, с предшествующими столетиями, в картинах художника словно бы сконцентрирована эмоциональная энергия разных времен. И вместе с тем в них есть строгость и сдержанность, поскольку герои Григоряна — это люди, торые научились сами и передали детям и внукам умение с достоинством встречать радость и горе, не позволяя себе ничего лишнего в выражении чувств. Но тем заметнее их внутренняя значительность.

Ожидание.   1983 год.

— Я получаю огромное удовольствие, рисуя армянских женщин в национальной одежде,— говорит художник.— В ней главенствуют три цвета: красный, синий и желтый. Эти цвета окрашивают всю историю Армении. Их чаще всего и использую…

Цвет в картинах Григоряна едва ли не главное средство выразительности. Именно цвет определяет эмоциональный строй картин, выбирая для себя предметы, и насыщая пространство.
Художник не стремится с фотографической точностью воспроизвести каждый предмет. Для него важнее другое — воссоздать соединённость времён, превращение детского волшебства, одухотворяющего все вокруг в мудрость взрослого.

— Мой отец был железнодорожником,— рассказывает Григорян.— В детстве его профессия представлялась мне почти сказочной. Когда я видел поезд, то всегда с гордостью прочитывал надпись на паровозе: «СУ» и номер.  Я был уверен, что эти две буквы начало имени моего отца (его звали Сурен) и что таким образом отмечали его необыкновенные заслуги.

Уличный музыкант.

Странно, но и сейчас в глубине  души живет убеждение, что в те времена, когда по рельсам бегали napoвозы с маркой «СУ», все именно так и было…

И еще одно впечатление, которое наверное, сохраню на всю Жизнь. В моем родном селе живет женщина, которая в годы войны потеряла мужа и осталась с двумя маленькими детьми. Вырастила их, сейчас воспитывает внуков. Но когда я вижу ее, мне кажется, что она только сегодня получила похоронку…

Думаю, что все творчество Юрия Григоряна находится между двумя полюсами, один из которых — детская вера в сказочность реальности, которая прячется в оболочке повседневности, а другой — бессонная память о войне, о трагедии каждой отнятой жизни, каждой изувеченной судьбы.

Андрей БАТАшев.

Ирина КЛЕНСКАЯ

«Я родился в маленькой деревушке Завадых…

Красный пейзаж.

Дома, крошечные, как кубики, террасы, заросшие темным виноградом, вместо заборов — заросли диких роз… Кривые узкие улочки — причудливые, как горные тропы, если спуститься по самой узкой из них к большой поляне — увидишь за большим серым камнем родник, древний, звонкий,— уж сколько веков бережет его деревня и скольких людей напоил он».

Художник мечтательно улыбается: «Знаете, есть поверье: если на рассвете напьешься родниковой воды — все печали уйдут, все недуги пропадут…»

Мы разговариваем с Юрием Григоряном в его мастерской. За окном — старый московский дворик, дождь, серый день. Холодно. Ветер. За окном печально. Мы смотрим на картины — снова возвращаемся в теплое, яркое армянское лето, в деревушку — там стройные, неприступные красавицы идут к роднику за водой, мудрые старики мечтают о юности и учат жить внуков достойно и чисто, там веселятся праздники. Какая радость, если в деревне родился человек! Устраивают в честь новой жизни пир — под самым старым и могучим в деревне деревом (пусть будет крепким и сильным, как этот дуб) расстилается пестрый ковер (пусть жизнь человека будет веселой и красивой, как узор на ковре|, малыша осторожно кладут на ковер (пусть солнце отдаст ему свое тепло и пусть солнечные лучи греют его всю жизнь).

Вся деревня собирается вокруг новорожденного с подарками, цветами — пусть будет жизнь щедра к нему.

Утром снова обступают хлопоты, заботы.

На рассвете женщины начинают печь хлеб. Турун — деревенская пекарня — с каждой новой вязанкой хвороста становится все жарче и жарче. Спешат хозяйки, торопят друг друга — каждой хочется, чтобы ее муж взял бы на поле узелок с теплым лавашем.

«О чем мои картины! — задумался Юрий.— О моей жизни, о моей деревне. Мне хотелось бы написать деревню зимой. Я нигде не видел таких красок, как у нас в Завадыхе».

Юрий ставит на мольберт новые картины.

Может быть, получилось!

Красное солнце, голубой снег, розовые вершины гор, бурые камни на дороге. Представляете, совсем нет полутонов — все так четко, ясно, грани предметов, как лезвие кинжала, острые, резкие.

Помню, однажды…

«Ой, бедный Юрико, бедный Юрико! — Тетя Оленька, маленькая старушка, обнимает Юрия.— Все люди греются по домам, чай пьют горячий, а ты здесь, на ветру, один.— Тетя Оленька укоризненно смотрит на зтюдник, на краски.— Зачем так! Пойдем ко мне греться, чай пить — душистые травки заварю. Посидишь, погреешься, подумаешь — веселее рисовать будешь».

И Юрий идет в теплый дом, медленно пьет душистыи чай. Тетя Оленька довольно улыбается: вот что значит земляк, земли одной человек — всегда время для другого найдет.

Может быть, когда-нибудь удастся написать все зто… тепло! Видите картину! Мне ее подарил замечательный художник и прекрасный человек Минас Аветисян. Он прожил очень короткую жизнь, но он так много успел сделать, так много сказать мудрого, доброго. Сколько прошло лет, а я все время как будто с ним советуюсь. Вспоминаю, как часто мы сидели у него в мастерской, разговаривали…

Мне даже кажется, я различаю интонации, слышу его голос:

«Знаешь, о чем я сейчас думаю! Во всяком деле поистине силен тот, кто чувствует с полной ясностью: ничто в жизни не дается даром, все надо строить, за все платить.

Или еще один разговор вспоминаю
«Ты говоришь, Юрик, важен авторитет. Да, конечно, авторитет учителя, умного человека, талантливого человека важен. Но, я думаю, никогда нельзя ничему покоряться.

Помнишь, как встретились два наших художника — Сарьян и Бажбеук-Мелекян. Для Мелекяна Сарьян был бог, для Сарьяна Мелекян был очень хороший художник. Что лучше? Не знаю.

Сарьян долго ходил по мастерской Мелекяна, всматривался в его картины, а потом сказал: «Не нравятся мне новые твои работы — краски мрачные, фигуры странные — нет, не удались».

Сарьян ушел, а Мелекян сжег все свои работы — сжег пять лет своей жизни. Мелекян — большой художник, тонкий, глубокий, нервный, он сжег пять лет своей жизни, потому что его Бог не застыл перед ними в восхищении.

Он был в отчаянье. Но я думаю, нельзя себя уничтожать, нельзя ни одной секунды своей жизни — жизнь не простит. »

А потом,— усмехнулся Минас,— видишь ли, дар восхищения редко кому посылает судьба.
Не сжигай свои полотна, даже если все твои кумиры отвернутся от них. Не сжигай, но и не успокаивайся. Попытайся не устать от жизни. К успеху легко привыкнуть, но он коварен и зол».

Прошло несколько лет. Юрий Григорян окончил Суриковский институт, был принят а Союз художников, на его счету не одна крупная выставка, у него дипломы, медали, его картины приобретает Третьяковка, Ереванская картинная галерея… Невольно иногда хочется довольно улыбнуться, вздохнуть удовлетворенно, но в тот самый миг он видит насмешливого Минаса, слышит его голос, чуть хрипловатый, грустный: «Юрий, у тебя есть дар. и судьба, быть может, сейчас благосклонна к тебе. Упаси тебя бог хоть на секунду быть довольным собой.

Тебе нравятся твои работы. Ты считаешь, что все получилось! У тебя много заказов! Тебя показывали по телевизору! Ой, Юрий… Юрий, а ты не забыл еще, как шумит родник в твоей деревне!»

«Знаете, о чем мне хочется написать! У нас в деревне есть большая поляна. В сорок первом там провожали на фронт наших мужчин. В сорок пятом встечали осавшихся в живых. Весной 9 мая на поляне собирается вся деревня — впомянуть, всплакнуть.
На эту поляну каждый вечер приходит бабушка Маня — ждёт мужа, он пропал без вести.
Дети их уже выросли, внуки подрастают, красота ушла — а тетушка Маня все ждет, как они и договорились, на поляне, вечером после войны, сколько бы лет ни прошло.

И мне хочется написать… окраину деревни, поляну, тетушку Маню и дорогу, которой не видно конца».

Комментировать

Вам необходимо войти, чтобы оставлять комментарии.

Поиск
загрузка...
Свежие комментарии
Проверка сайта Яндекс.Метрика Счетчик PR-CY.Rank Счетчик PR-CY.Rank
SmartResponder.ru
Ваш e-mail: *
Ваше имя: *

товары