Какабадзе Давид
Какабадзе Давид Нестерович (1889-1952) — советский грузинский художник. Учился в Петербурге у Дмитриева-Кавказского. Писал абстрактные работы, делал объёмные картины. Картины в декоративной манере. Преподавал. Был театральным художником.
Автопортрет. 1913 год.
В 1960 году в Париже был издан словарь-справочник по абстрактному искусству. Заметка о Давиде Какабадзе кончается словами: «В 1927 году художник исчез».
Финал в подобающем стиле. В том году художник поставил точку в заграничных вояжах, оставив по себе долгую и добрую память в энциклопедиях и музеях.
Но строка в словаре символична. Никогда больше мир не услышит о том, чем живет и что делает художник, которому по достоинству нашлось место лишь в энциклопедии корифеев модернизма, изданной Бруклинским музеем к 60-летию Кандинского.
По возвращении на родину Какабадзе «исчез» как новатор, некогда в первой шеренге мирового авангарда рушивший салонные устои. Да, были нигилизм и формотворчество, но была и серьезность, значительность поиска, как и полагалось авангардным, а если по-русски, то— передовым, дозорным, идущим впереди. Родина, куда он вернулся, была тогда не в силах это понять.
Новаторство всегда жертвенность. Какабадзе сдался не сразу. И сдался ли?
Чуткий его собрат Ладо Гудиашвили, вернувшийся домой двумя годами раньше, тонко подготовил почву: «Какабадзе своим творчеством создает совершенно новое направление в живописи».
С возвращением Какабадзе художественная общественность связывала определенные ожидания. Ожидания скорее настороженные. Чем, мол, побалует маэстро с пиршественного стола европейской богемы?
На первую же выставку его работ были такие отклики: «Наглядная демонстрация того, в каком тупике оказалась западноевропейская живопись: Какабадзе в слишком близком соседстве с метафизическим миром; безыдейные произведения; художнику лучше подумать, как связать свое творчество с жизнью, производством».
Париж. 1920 год.
Абстрактные формы. 1927 год.
В ответ профессор читает лекции в академической аудитории. Начинает с блистательного анализа импрессионизма. Дает оценки кубизму и сюрреализму как движениям революционным. Соглашается, что искусство может иметь социальные функции, но требует при этом внимания к форме как средству выражения. Тезис о «национальном по форме и социалистическом по содержанию» считает упрощением.
Такого не прощали. Раздался глас свыше. Журнал «Творчество»: «Надо прямо и открыто признать, что значительная часть грузинских художников нисколько не продвинулась вперед в создании исторических полотей, посвященных революционной борьбе вождя, учителя и друга товарища Сталина. Причиной того является непонимание ими основных принципов социалистического реализма». Журнал призвал Комиитет по делам искусств при СНК СССР срочно отправить бригаду в Грузию, где положение «вызывает беспокойство».
Бригада прибыла. В публичной дискуссии о формализме Какабадзе признается: «Понимаю, что соцреализм это метод. Но в чем его обнаруживают у конфетного художника? Если в содержании, то содержание само по себе никак не определяет ценности произведения. Следование методу как букве и есть формализм».
Какабадзе парирует реплики: «Что вы вообще видели там, в Европе?» «Я начал с изучения Леонардо, который сказал, что живопись приближается к философии природы». «Но не в вашу пользу». «Разумеется. Я не рисую ГЭС на фоне итальянских пейзажей».
По прошествии лет— интервью газете. Вопрос: Какабадзе долго молчит». Ответ: «Видимо, таков третий период моего творчества — период молчания. Зато я обошел всю Грузию снова, чтобы по-новому осмыслить пейзаж».
Время для осмысления было. До конца дней — ни одной персональной выставки. Художник вооружается камерой и создает уникальную фотоколлекцию памятников материальной культуры. Составленная им периодизация входит в научный обиход. Фотографии публикует в альбоме «Памятники зодчества» Издательство Академии архитектуры СССР. Но без указания авторства.
Д. Какабадзе заключает договор с киностудией и снимает документальный фильм. Фильм закрывают нa основании заключения агитпропгруппы Союзкино: Фильм агитационно-пропагандистского значения не имеет. Автор ограничился показом архитектурных памятников, не оценив их с марксистской точки зрения.
На докладе в Академии художеств Какабадзе подымает вопросы: «Из рук вон плохо поставлена научая работа… Наши учебники не издают… Союзный комитет по делам искусств не считается с местной спецификой… Но … (здесь докладчик делает паузу) мастера культуры, вооруженные теорией Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, постараются создать образы, достойные сталинской эпохи».
Последнее не помогло, о чем и свидетельствует запись в трудовой книжке теперь уже бывшего профессора.
Думаю, не только ради поиска средств к существованию художник оформил десятки театральных постановок и кинофильмов. Он привык пробовать себя во всем. Но для себя он возвращается к родным имеретинским пейзажам, к портрету матери на фоне родной земли. Возвращается к тому, с чего начал.
Имеретия — мать моя. 1918 год.
Его вдова Этери Николаевна, сама художник, преподаватель Академии, не так давно получила бесценный для нее дар — изданный в 1950 году Йельским университетом каталог богатейшей коллекции, где о Давиде Какабадзе сказано: «Он был одним из интереснейших современных художников. Не в последнюю очередь из-за безграничной любви к своей Грузии и еще приверженности к научному складу мышления. Постоянно искал новые формы и достиг блестящих результатов в скульптурных рельефах, живописи и акварели. Он был одним из первых, кто внес понятие полихромности формы…»
Художник не читал этих строк. Он даже не смог бы сказать, где. когда, зачем приобрел далекий университет его работы и откуда взял добрые слова признания, которых дома тогда не нашлось. Только в 1983 году в Тбилиси и Москве выставляется весь Какабадзе, издается его искусствоведческое наследие и становится доступным архив.
О картинах рассказывать не буду. Грешно описывать их словами, так как каждое искусство уже само по себе есть язык. Он утрачивает всякий смысл в переводе. Даже отличные репродукции не дают представления о том, что следовало бы увидеть.
Каково же все-таки место художника Давида Какабадзе в стихии пристрастий, вкусов, сравнений, оценок? Я не знаю ответа на этот вопрос. Мне кажется, что стремление определять всему свое место наивно по отношению к искусству. Каждое творческое откровение — среда особого, неповторимого обитания. Мала ли, велика она во времени, но она всегда часть целого.
В этой величине, быть может, нет прямой жизненной необходимости. Но и без нее нет полноцветия жизни.
Юрий МОСЕШВИЛИ
