Атаханов Азам
Атаханов Азам Разиюллаевич (1964). Родился в Душанбе. Окончил Высшее художественно-промышленное училище (Строгоновку).
Утренняя молитва. 2007 год.
Шелка, преображённые в полотна
«Утренняя молитва» Азама Атаханова в Музее Востока
Оглядываясь на ушедший год продолжая мысленно подводить его итоги, спрашиваю себя: все ли важные события художественной жизни мы заметили, не пропустив каких-то не очень шумных, но существенных явлений? Все ли объекты московского арт-мира получили заслуженную долю внимания? А если вспомнить декабрьские вспышки межэтнических противостояний в Москве и других городах России, о которых писала и наша газета, то в самом деле есть повод остро ощущать свою вину за недостаток внимания к таким культурным 
институциям, как статичный Музеи Востока. Кто-то возразит: мол, а при чем тут искусство? Казалось бы, эта сфера — мир прекрасного, идеального — позволяет хоть немного отдохнуть от суеты, забыть о прозе жизни. Разве не за тем ходят в музей, чтобы переключиться с
насущных проблем на вечные ценности? Да и за этим тоже, конечно. Но чем сильнее мы стремимся отвлечься либо развлечься, тем неумолимее напоминает о себе реальная действительность, едва из «учреждения культуры» мы возвращаемся в пространство мегаполиса.
Плотина в горах. 2010 год.
Вероятно, настоящий музей XXI века отличает не оторванность, а, напротив, включенность в те процессы, что бурлят за его порогом?
Именно «полиэтничность и культурное многообразие’, жизненно необходимые России как «стране имперской и постимперской; — являются материалом, с которым работает Музей Востока Впрочем, порой кажется, что не только сторонние наблюдатели, но и сотрудники самого музея не до конца осознают вверенную им социокультурную миссию. Иначе вряд ли ГМВ, обладающий великолепной, уникальной даже по международным меркам коллекцией, способный представлять в Москве буквально всю Азию, занимал бы столь скромное место на столичном арт-небосклоне. Правда посетителей в «Доме Луниных» на Никитском бульваре хватает однако привлекает их скорее яркость восточной экзотики, чем значимость проектов. Согласна, посмотреть выставку икебаны, полюбоваться диковинами из Китая и Ирана легко и приятно. Сложнее задуматься о том, как пресловутое «ars asiatica» (искусство Азии — так назывался музей в момент создания) может быть инкорпорировано в ткань сегодняшней Москвы. Замечу, мегаполиса многоликого, многоконфессионального, поистине полиэтнического, а значит, мультикультурного. И эти «правильные» слова ежедневно подтверждают улица и метро, наполняемые все новыми лицами всевозможной — не только пресловутой «кавказской» — нацпринадлежности. Хотя в паспортах такую графу давно отменили, вопрос не праздный, когда постоянно вы слышите в городе иноземную — далеко не только английскую, сиречь туристскую, речь.
Итак, Востока как «второй реальности; позволяющей лучше узнать и понять «другого; ощутимо не хватает на столичной и — шире — российской арт-сцене. Но вспомним: «Ex Oriente lux» — явление сложное, многомерное и разноплановое, с не менее древней и богатой культурой, чем евроатлантическая цивилизация, в чьей парадигме привыкла существовать Россия. Упоенно празднуя «французский» год, мы почти не замечали массы культурологических и человеческих проблем, плотным кольцом окружавших нас в жизни повседневной. Но разве не должно искусство обращаться к реальности, коль скоро мы, посетители театров и выставок, читатели книг и газет -еще и живые люди, соприкасающиеся с себе подобными, но в самом деле «другими»? Кстати, не всегда беззаботными, нередко обездоленными: не секрет, что из экс-республик СССР едут в Россию не от хорошей жизни… А не мы ли подняли на щит, вслед за Достоевским, «всемирную отзывчивость» Пушкина, писавшего: «… и назовет меня всяк сущий <в ней> язык»? И не затем ли создаются книги и картины, чтобы раздвинуть границы нашего, подчас затхлого, мирка и дать нам ощутить пульсацию иных галактик?
Безусловно, в попытке услышать «другого» помощь музеев неоценима. Но тут перетягивают одеяло на себя такие гранды, как Пушкинский, больше ориентированные на искусство Запада, хоть и хранящие множество восточных артефактов. Мнимая понятность европейской культуры льстит посетителям, зачастую самонадеянно полагающим, что им все ясно в залах, увешанных голландскими натюрмортами. На фоне нашего доморощенного европоцентризма, увы, отступает в тень — порой кажется, что даже без сопротивления, — музей, способный послужить своего рода магическим кристаллом, сквозь который мы могли бы лучше разглядеть постоянно нам сопутствующий, а то и активно вторгающийся в наши пределы мир Востока Воистину многополярный, этот универсум нередко подает пример толерантности, симбиоза культур. Вряд ли случайно восточное искусство стремительно «набирает очки» на мировом арт-рынке. Меж тем в конце 2010 года Музей Востока «запустил» новый цикл выставок, который не стоит недооценивать. Инициатором и соорганизатором выступил российский Фонд поддержки и развития научных и культурных программ имени Шигабутдина Марджани. Замысел — показать художников, живущих или живших на экс-советском пространстве и в своем творчестве соединивших два «крыла» (восточное и западное, а равно современное и традиционное) искусства еще недавно ощущавшего себя разным в оттенках, но все-таки единым. Не секрет, что за годы «совместной жизни» в СССР у крупных центральных музеев (ГМВ, Третьяковки, ГМИИ и многих иных) сложились отличные коллекции «национального» искусства союзных республик. В них встречаются имена первого ряда и настоящие шедевры. Однако выставить ни эти произведения, уже вписанные в историю искусства ни новые работы тех же авторов сегодня практически негде.
Открывающая цикл персональных выставок в ГМВ «Утренняя молитва» Азама Атаханова — роскошное, изысканное зрелище, погружающее в атмосферу Востока с его пиршеством красок и обилием солнечного света Правда вглядевшись в эти яркие — порой интенсивность и полифония цвета кажутся переизбыточными — картины, замечаешь черты европейские (если угодно, интернациональные). Давно живущий в Москве, окончивший в 1989-м Строгановское училище, где теперь преподает, художник ни в коей мере не скрывает «азиатских» впечатлений, ежегодно привозимых из родного Таджикистана, но не отвергает и наследие Запада. Живопись Атаханова интерконтекстуальна. Так, мощный
импульс его творческим исканиям дали поездки в Италию и Францию: память о «старых мастерах» Европы отзывается в ритмическом и колористическом строе композиций иной тематики. Насыщенное сугубо восточной орнаментикой многофигурное полотно «Плотина в горах» неожиданно вызывает в памяти шествия на фресках итальянского Возрождения. Фигуры сидящих в молчании мужчин (в холсте «Марака» применена иэокефалия) наводят на мысль о средневековых рельефах в романских базиликах, а также о пирах в живописи ренессансной Венеции. Классическая тема оплакивания, усиленная «горящей» винно-красной драпировкой и холодными оттенками зеленого и фиолетового в одеждах, звучит в холсте «Последнве лето;». Оттолоски колорита Боннара и силуэтности модерна заметны в картинах «Катя в мастерской» или «Разговоры о сокровенном» поражающих орнаментальной гармонией. Нескрываемая дань Парижу, где недавно Азам провел полгода в Сите-дез-Ар, холсты «Свидание у Майоля», «Сад Тюильри». При этом художник пытается совместить в одной композиции — «Осень в породе» — столь разные проявления бытия, как величественные, подобно башням, деревья в осеннем золоте и преувеличенно
маленькие, раздробленные плоскостями открытого цвета фигурки людей, совершающих в «вечном» саду (тут возникает любимый на Востоке образ рая) пешие и велосипедные прогулки. Впрочем, в вихрь сегодняшней жизни включаются даже скульптуры сада Тюильри, чей порыв уравновешивается полуфигурой сидящей дамы. Несуетно проплывают мимо лежащей бронзовой статуи разноцветные велосипедистки («Париж. Майоль»). Реверанс же самому Майолю — строгие «Река Утpa» и «Семья художника’.’
Если в «Парижском цикле» явственно ощутимо влияние французской школы столетней давности, а порой и русского супрематизма, то более ранние работы «осенены» иными классиками — трудно отрицать аллюзии на Врубеля, БорисоваМусатова других мастеров «Голубой розы; а также Александра Волкова. Впрочем, это именно аллюзии, перекличка цитаты, иногда — осознанная стилизация, а не прямое подражание. В чем Азам и ошеломляет, и убеждает, это смелость колориста. Такие дерзкие контрасты, такие звучные аккорды, придающие каждому тону значение драгоценности, может позволить себе только уверенный в своей правоте маэстро. Математическая выверенностъ этих на первый взгляд резких сочетаний и умение работать как с большими геометризованными плоскостями, так и с чисто восточным принципом повышенной орнаментальности, арабесковости, несомненно, выдают мышление человека, который способен находиться как бы в двух мирах одновременно.
Художник умело и, думаю, вполне сознательно синтезирует традиции Запада и Востока порой сталкивая современное с идущим из глубин древности. В этот «евразийский синтетизм» живописи Атаханова органично вплетается такая подробность семейной биографии: его дед владел в старом Душанбе мастерской, где создавали абровые ткани. Возможно, это сияние нитей разноцветного шелка — тоже среди осознанных или бессознательных шагов к насыщению картин сталь удивительным колоритом, что в самом деле теряешься в догадках, где Азам мог его подсмотреть: на персидских ли миниатюрах, у живописцев Ренессанса?
Как известно, искусство по-настоящему рождается не в мастерской, а в момент встречи со зрителем. И чем больше знает смотрящий на картины, тем больше скажет ему автор. Такой диалог Атаханое и предполагал, выставляя большое количество полотен, по колориту и композиционным решениям способных украсить стены не только ампирного особняка, но и дворца. Живописец, умеющий «зажечь» поверхность картины россыпью цветных точек — вибрирующей «пуантелью» (восходящей к неоимпрессионисту Жоржу Сера, изобретателю пуантилизма), оказывается сильным и грамотным монументалистом. Как же, строгановская школа. Различные источники
-современность и вековые традиции, русский авангард и тяга к восточной роскоши, знание новейших трендов и виртуозная художническая техника — сплавились воедино. В своей индивидуальной манере автор не боится быть созерцательным и даже чуть-чуть салонным -разумеется, в парижском смысле этого слова. Азам Атаханов стремится к гармонизации единого мира, который остро в ней нуждается.
Елена ТИТАРЕНКО
