ЗАПИСКИ О ХУДОЖНИКАХ

РАЗНЫЕ ГРАНИ ТВОРЧЕСТВА А. Л. ЧИЖЕВСКОГО

В наш век, для которого характерна концентрация исследовательских усилий в узких напраалениях, возрастает авторитет ученых, способных мыслить синтетически и обогащать сложившуюся картину мира новыми фундаментальными представлениями, рожденными на пересечении разных областей знания. К числу таких широко и революционно мысливших ученых относится и создатель гелиобиологии Александр Леонидович Чижевский (1897—1964).

Путь Чижевского в науке не был гладким. Он не избежал противоречивых коллизий, неудач, огорчений и почти катастрофических положений. Оппонентов у него было достаточно, и причин тому было много. Одна из них традиционна — принципиально новые научные направления утверждают себя не сразу. Другая заключалась а том, что Чижевский был человек увлекающийся, и мысль его, опережая факты, порой рождала неоправданные гипотезы. Отголоски недоверия к его результатам, рожденного этим обстоятельством, иногда слышатся и сейчас.

Но кто не ошибался! Время отбрасывает шелуху ошибок. Основная магистраль творчества Чижевского — гелиобиология. На этом пути у него много последователей, и число их, по-видимому, будет расти. Немало почитателей его стихов, которые в последнее время появляются в журналах. С успехом проходят выставки его картин.

Нам лредстааляется, что публикуемые ниже статьи трех специалистов — антрополога и историка В. П. Алексеева, философа и журналиста Л. В. Голованова, близко знавшего Александра Леонидовича в последние годы его жизни, и искусствоведа В. В. Байдина — дают достаточно объемное представление о незаурядной личности Чижевского и подводят некоторый итог его многогранной деятельности.
Творчество А. Л. Чижевского и современная наука

Член-корреспондент АН СССР В. П. Алексеев
Творческий путь Александра Леонидовича Чижевского исключительно разнообразен и продуктивен. Им написаны сотни статей и больше десятка книг. Он выступал с теоретическими идеями в далеких друг от друга областях знания, вел экспериментальную работу, занимался исследованиями, которые требовали сложной статистической обработки и вычислений, при отсутствии ЭВМ крайне громоздких. Не имея возможности остановиться на характеристике всего, что сделано Чижевским в науке, хочу выделить три темы, две из которых являлись, с моей точки зрения, центральными для его творчества. Разработка третьей может иллюстрировать его слабые стороны, но и здесь была смелость в установлении аналогий между далекими рядами явлений и свежесть взгляда на уже известное или кажущееся известным. Сама постановка вопросов в каждом из трех направлений, о которых пойдет речь, была оригинальна, демонстрировала независимость Чижевского от традиционно сложившихся точек зрения, а предлагавшиеся решения свидетельствовали об огромной эрудиции и умении мобилизовать горы фактов для доказательства своих положений.

А. Л. Чижевский начал работать несколько позже В. И. Вернадского, но часть своего пути в науке прошел параллельно с ним. Как и Вернадский, он мыслил космически, охватывая своим внутренним взором всю совокупность явлений видимого мира. Но если Вернадского интересовала прежде всего проблема «всюдности» жизни, ее глобальной и космической роли, то внимание Чижевского привлекала обратная связь — влияние космических процессов, в особенности солнечной активности, на развитие жизни в пределах нашей планеты и ее разнообразные проявления.

Свою основную задачу Чижевский видел в том, чтобы выявить структуру этой зависимости и облечь ее в точную количественную форму. Надо сказать, что первый пункт этой программы методически достаточно традиционен для науки любой эпохи; специфика его состояла лишь в отдаленности и кажущейся независимости друг от друга объектов устанавливаемой связи. Зато второй пункт, тривиальный для науки сегодняшнего дня, был новаторским в начале века, так как количественное выражение связи между явлениями, ставшее столь необходимым в наше время, в те годы совсем таким не казалось, а разработанные К. Пирсоном и возглавлявшейся им английской биометрической школой статистические методы установления тесноты и характера связей входили в жизнь с большим трудом.

Опубликовав первую статью о влиянии солнечной активности на земную жизнь в 1915 г., Чижевский затем посвятил этой теме несколько монографий, расширяя сферу фактических наблюдений и углубляя их теоретическую трактовку. В 1930 г. выходит его книга «Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца». Часть содержавшихся в ней наблюдений уже была известна по его книге «Действие физических природных факторов на нервную систему и нервную активность животных и человека», опубликованной на французском языке в 1925 г. Большая монография Чижевского, подводившая итог всем его частным исследованиям по этой проблеме, также впервые увидела свет в Париже в 1938 г. Она называлась «Эпидемии и электромагнитные пертурбации во внешней среде». В начале 70-х годов, уже после смерти автора, эта книга была переведена на русский язык и выдержала у нас два издания под названием «Земное эхо солнечных бурь». В связи с этим основные идеи Чижевского стали достоянием широкой публики, чему дополнительно способствовала публикация в 1974 г. его воспоминаний «Вся жизнь (годы и люди)».

Как ставит и решает Чижевский проблему солнечно-земных связей? Отмечу прежде всего — он ставит ее очень широко. Бытующее мнение о том, что он показал зависимость периодичности эпидемий от ритмических колебаний солнечной активности, справедливо, но недостаточно: оно явно обедняет им сделанное. На основании самых многообразных статистических данных, почерпнутых из мировой литературы, и собственных наблюдений Чижевский установил широкий круг явлений, на которые влияет периодическая активность Солнца. В одной из глав своей последней большой книги он суммировал эти явления и процессы. Их оказалось 27. Интересно их перечислить: это величина урожая кормовых трав, интенсивность производства и качество вина, рост древесины, время цветения растений, пышность цветения растений, эпифитотии, интенсивность размножения и миграции насекомых, размножение и миграции рыб, время миграций птиц, размножение и миграции грызунов и пушных зверей, продолжительность стойлового содержания скота, эпизоотии и падеж скота, уровень кальция в крови, частота поражений молниями и пожаров от молний, вес новорожденных, функциональная активность биосферы, распространение’психопатических явлений, частота преступлений, частота несчастных случаев, нервная возбудимость, частота внезапных смертных случаев, ухудшения в течении заболеваний, частота эпилептических припадков, вековой и годовой ход смертности, вековой ход рождаемости, вековой ход брачности, распространение эпидемий и пандемий. Перечень достаточно пестр, но его можно в общем свести к трем первичным факторам: продуктивности биосферы как целого, ее сезонной ритмике и функциональному состоянию организма. Установление зависимости этих первичных факторов от уровня солнечной активности и составляет главную заслугу ученого, а самый факт этой зависимости есть краеугольный камень современной гелиобиологии.

Именно эта сторона исследований Чижевского получила интенсивное развитие. Изучение солнечно-земных связей осуществляется специалистами самого различного профиля — медиками, биологами, климатологами и географами, астрономами и астрофизиками. Один из соратников Чижевского по разработке этой проблематики Дж. Пиккарди показал значительное влияние космических излучений на течение химических реакций в крови и на структурные свойства воды, содержащейся в организме. По проблемам гелиобиологии было организовано и проведено как в пределах СССР, так и за рубежом большое число симпозиумов и совещаний. Доклады, заслушанные на этих совещаниях и составившие потом несколько сборников, фундаментально расширили фактическую базу гелиобиологии и позволяют представить теперь многообразие солнечно-земных связей в гораздо большем объеме. Гелиобиология раздвигается вширь, и масштаб исследований возрастает год от года. Это дает надежду* на то, что в недалеком будущем удастся решить кардинальную проблему, над которой тщетно бился Чижевский: найти механизм связи между двумя далеко отстоящими друг от друга мирами — миром явлений на Солнце и миром явлений в биосфере.

Хочу отметить, что подход Чижевского к этой проблеме очень ярко отражает одну из личностных особенностей, важную для воссоздания его творческого и психологического портрета: фактов без объяснений для него не существовало. Это было и плюсом и минусом. Поскольку то, что нам известно о солнечном и космическом излучении, не может объяснить эффекта их воздействия на биологические процессы (в принципе, ситуация с тех пор не изменилась), он выдвигает гипотезу о существовании особого z-излучения, якобы возникающего в глубинных слоях Солнца и ответственного за усиление функциональной активности биосферы. Последующее развитие астрофизики не подтвердило этой гипотезы, но Чижевский верил в нее до конца своей жизни.

Гелиобиология относится как бы к макроуровню творческих достижений Чижевского: он предстает провидцем сегодняшней космической эры в истории естествознания. В этой связи следует еще упомянуть о громадном его интересе к освоению космического пространства, о многолетней дружбе с К. Э. Циолковским и посильной поддержке, которую Чижевский ему оказывал, о том, что книга Циолковского «Ракета в космическом пространстве» вышла в 1924 г. с предисловием Чижевского.

Но есть еще то, что можно назвать микроуровнем его исследований: взгляд на жизнь не из космического пространства, а изучение отдельных ее свойств под физическим углом зрения. Этот аспект деятельности Чижевского менее известен, результаты не так впечатляюще ярки, как гелиобиологические штудии, но тем не менее тема «Чижевский как биофизик» — факт не только его научной биографии, но и интересная глава в истории советской биофизики.

Проницательный ум Чижевского, сила его интуиции позволили ему нащупать важнейший компонент организма, определяющий его жизненную активность и чутко улавливающий все внешние воздействия, наиболее целесообразно реагируя на них своими структурными и химическими изменениями,— кровь. Чижевский и здесь, несмотря на мучившее его почти всю жизнь отсутствие подходящей лабораторной базы, очень продуктивен, выпускает статью за статьей, последовательно рассматривая проблему, а затем обобщает опыт своей работы в монографических исследованиях. В 1959 г. была опубликована его книга «Структурный анализ движущейся крови», в 1973 г. посмертно увидела свет книга «Электрические и магнитные свойства эритроцитов». Обе эти книги представляют собою как бы два тома единого продолжающегося издания и отражают этапы изучения одной и той же проблемы с разных сторон.

Чижевский рассматривает кровяное русло в целом, как замкнутую структуру, исследовав в нем динамику потоков в связи с возникающими в движущейся крови электрическими и магнитными силами, и в то же время дает характеристику электромагнитным зарядам отдельных эритроцитов и их изменениям в процессах эритроцитарного взаимодействия. В этих работах опять ярко проявилась та сторона его научной методики, которая делает Чижевского нашим современником, но которая резко тормозила интерес к его исследованиям при его жизни и затрудняла их понимание,— физический и математический подход к анализу биологических процессов. В те годы подавляющее большинство биологов и врачей чуралось физики и математизации, а среди философов находились такие, которые объявляли идеализмом любые попытки сведения каких-либо проявлений жизни к физико-химическим закономерностям.

В известной мере к тому же кругу исследований примыкают и многолетние работы Чижевского по изучению эффекта действия электричества на живые организмы. Он продемонстрировал особую роль отрицательно заряженных ионов в провоцировании многих жизненных процессов. Его итоговая монография на эту тему «Аэроионификация в народном хозяйстве» была опубликована в 1960 г. Ее значение состояло в том, что в ней не только содержалось глубокое рассмотрение проблемы электрической полярности воздушной среды жизни, но и была обоснована и предложена система лечебных и профилактических мероприятий по ионизации воздуха в рабочих помещениях, больницах, скотных дворах и т. д. В настоящее время аэроионификация представляет собою широко используемый способ профилактики заболеваний населения и сельскохозяйственных животных. В упомянутых выше воспоминаниях «Вся жизнь» Чижевский назвал эту область своих исследований «электрической медициной» (сам термин, кстати сказать, кажется довольно удачным).

Третье направление исследовательских усилий Чижевского, на котором я
хотел остановиться, можно сформулировать так: зависимость человеческой истории от периодичности астрофизических и космических факторов. Следует подчеркнуть, что эти работы падают на начало научной деятельности Чижевского, когда он был еще молод и когда характерная для него склонность увлекаться темой исследования, о чем говорилось выше, и идти мыслью впереди недостающих фактов была выражена еще сильнее, чем в зрелом возрасте. И эта сфера научных интересов ученого разрабатывалась интенсивно: в 1921 г. он публикует книгу «Астрономия, физиология и история», в 1924 г. другую — «Физические факторы исторического процесса». В своих воспоминаниях он пишет, что инициатором издания второй книги был А. В. Луначарский. Однако обе эти небольшие книжки представляют собою извлечения из гораздо более обширного труда, оставшегося в полном виде неопубликованным. Его название — «О периодичности всемирно-исторического процесса. Синхронистические таблицы». Именно эта рукопись была защищена Чижевским в 1918 г. на степень доктора истории в Московском университете. Консультантом или, как принято говорить сейчас, научным руководителем диссертанта был А. И. Успенский, оппонентами выступили Н. И. Кареев и С. Ф. Платонов — крупнейшие историки своего времени, давшие благоприятные отзывы. Но это не спасло Чижевского от критики — реакция в печати на опубликованные им книги была, главным образом, резко отрицательной.

Какие же идеи защищал Чижевский в своих исторических сочинениях? Их пафос состоял в утверждении все той же концепции интенсивного влияния солнечной активности на ход земных процессов, но здесь эта концепция распространялась на историю человеческого общества: большое число исторических событий, утверждал автор, зависит от ритмики солнечной активности и периодичности солнечных циклов. Много было натяжек в этих сопоставлениях. Но нельзя забывать, что выдвигались они в эпоху послереволюционной перестройки гуманитарных дисциплин, в том числе и исторической науки, их сближения с марксизмом, и были продиктованы благим намерением расширить материалистический подход к объяснению внутренних закономерностей исторического процесса. Тем не менее эти идеи Чижевского воспринимались в лучшем случае как своеобразная модификация и пережиток уже преодоленного географического и
вообще природного детерминизма, да по-существу и были таким пережитком, какими бы оговорками ни сопровождал их сам Чижевский. Но, пожалуй, в этом направлении его исследований было и рациональное — автор одним из первых обратил внимание на те стороны исторической динамики человечества, которые обычно оставались за пределами исторического анализа: моры, голод, опустошительные войны и их особая роль в уменьшении численности населения, тяжкие по своим последствиям стихийные бедствия, наконец, медленные, но неотвратимые ухудшения климата. Историческая наука накопила в последующие десятилетия огромный материал, освещающий влияние этих явлений на историю конкретных обществ, и эти данные полностью укладываются в рамки материалистической трактовки исторического процесса; многочисленные доказательства этого можно найти в только что вышедшей книге «Общество и природа. Исторические этапы и формы взаимодействия»’.

Чижевский был на редкость многогранной личностью: он писал стихи на космические и научно-философские темы, был прекрасным пейзажистом и тонким знатоком музыки. И все это было в нем сплавлено в единое мировосприятие. Сам я равнодушен к стихам Александра Леонидовича. Больше трогает меня лирика его живописных произведений, но и они кажутся мне неизмеримо менее значительными, чем все созданное им в научном слове. Дело, однако, не в этих, всегда достаточно субъективных эстетических оценках. В данном случае мы встречаемся с особым талантом к одновременному охвату и мыслью и чувством не только логической стройности, но и красоты мира. По моему глубокому убеждению, именно это предопределило тонкое проникновение Чижевского в исследовавшиеся им проблемы, обозначило характер и выбор этих проблем, это же сближает его творчество с творчеством многих синтетически мысливших и творивших естествоиспытателей предшествующих поколений и одновременно приближает его к нам.

 

Стиль жизни, личности, мышления.
Голованов Л.В.,кандидат филосовских наук.

В каждом человеке его природа, т. е. то, что составляет его человеческую сущность, стремится расцвести и принести плоды. Не с каждым это случается. Удача же и неудача — продукт не только обстоятельств, но и самого человека. В сложной диалектике этих сторон происходит становление и развитие личности, ее непрестанное восхождение, утверждение себя в мире, внесение в этот мир чего-то своего, обогащающего опыт всей жизни и представляющего специфический, индивидуальный вклад в общий поток ее развития. Опыт же жизни замечательных людей всегда поучителен.

Неудивителен поэтому интерес к судьбе и личности Александра Леонидовича Чижевского, одного из пионеров космического естествознания, основоположника ряда существенно важных направлений познания и практики, органично вплетающихся сегодня в общий фронт научно-технической революции. Оценки творчеству Чижевского давались неоднократно.

В 1931 г. Совет Народных Комиссаров СССР вынес о его работах специальное постановление с учреждением Центральной научно-исследовательской лаборатории ионификации (ЦНИЛИ). В 1960 г. Президиум ВЦСПС принял постановление, направленное на дальнейшее развитие аэроионификации в нашей стране, указав на работы А. Л. Чижевского . В 1975 г. Секция химико-технологических и биологических наук Президиума Академии наук СССР в своем постановлении отметила значимость проблемы «Влияния космических факторов на процессы, происходящие на Земле», подчеркнув, что выдающаяся заслуга в постановке и разработке этой проблемы «принадлежит А. Л. Чижевскому, впервые высказавшему идею о тесной зависимости явлений, происходящих в биосфере, от космических факторов, и академику В. И. Вернадскому — создателю учения о биосфере». Фундаментальное значение трудов Чижевского в этой области можно расценить как завершение ломки геоцентризма в естествознании, начатой более четырех с половиной столетий назад Николаем Коперником, ибо отныне стало ясно, что Земля не только вращается вокруг Солнца, но и пульсирует всей своей сложной оболочкой в солнечном ритме.

«Электричество жизни» — такова была одна из магистралей научного творчества Чижевского. Ученый исследовал влияние электрических зарядов окружающей нас атмосферы на жизнедеятельность организмов и разработал способ повышения электрического потенциала биологических систем, что способствует укреплению их сопротивляемости внешним неблагоприятным факторам, усилению их жизненной активности, продлению срока их жизни. В живом организме он уже в 20-х годах (по-видимому, первым) увидел «электронную и ионную машину». «Электроны — причина микродинамики органических систем. Свободные электроны — вот истинные черты невидимого мира, его основных превращений, образований и преобразований». На этом пути он сделал целый ряд принципиальных открытий. В частности, установил наличие радиально-кольцевых структур в движущейся крови, обусловленное электрическим взаимодействием ее форменных элементов.

Попутно естествоиспытатель осуществляет сугубо технические разработки: открывает простой способ получения высокодисперсных и ионизированных паров воды, лекарственных растворов и тонкой пыли твердых веществ, прокладывая тем самым пути, с одной стороны, к электроаэрозольтерапии, а с другой — к электронной технологии, электроокраске и т. д.

Столь широкий диапазон научного творчества впечатляет. Но нас интересуют и предпосылки его научного подвига. И тут уместно повторить, что если обстоятельства творят человека, то и человек в равной степени творит обстоятельства. «…Истинным знанием и истинной жизнью,— писал К. Маркс,— оказывается самополагание, самоутверждение в противоречии с самим собой, в противоречии как с знанием, так и с сущностью предмета». В этой концентрированной формулировке — ключ к раскрытию смысла и жизни и личности каждого ученого.

А. Л. Чижевский родился в семье кадрового военного, офицера-артиллериста Л. В. Чижевского, человека самого по себе незаурядного, с исследовательским и изобретательским складом ума, совершившего настоящий переворот в практике ведения артиллерийского боя, дослужившегося в годы первой мировой войны до звания генерала, а после Великой Октябрьской социалистической революции перешедшего на сторону Красной Армии.

Рано лишившись жены, Л. В. Чижевский вместе со своей сестрой О. В. Лесли-Чижевской отдал все силы воспитанию сына, дал ему очень хорошее домашнее образование, всемерно способствовал его всестороннему развитию, надеясь, что тот не будет «служить», а будущее его станет связано с той или иной «свободной» профессией. Таковой, между прочим, считалась в начале века не только стезя художника, музыканта или писателя, но и ученого. К окончанию калужского реального училища Александр Леонидович имел почти профессиональные навыки живописца и пианиста, активно владел стихотворной формой, хорошо знал методику химического эксперимента, астрономических наблюдений. Начиная с детского стремления делать все своими руками, всячески подкрепляемого усилиями старших, и кончая самостоятельной постановкой и решением разнообразных научных задач,— вся его деятельность была полна страсти познания окружающего мира, проникновения в тайны природы, и на склоне своих лет он признавался, что «готов был ухватиться за любое явление в надежде извлечь из него что-либо таинственное, неведомое, никому еще не известное»’.

Вкус к труду, к познавательной деятельности у него был как-то особенно развит. Это бросалось в глаза всем, кто его лично знал. И когда та или иная задача совершенно отчетливо выкристаллизовывалась в его сознании, он с необычайным жаром хватался за нее, и все, казалось, начинало гореть у него в руках. «Не было и нет такой вещи, явления или события, которые не оставили бы во мне следа,— говорил он.— Я не знаю, что такое «пройти мимо». Я не знал и не знаю, что такое безразличие, пренебрежение или нейтралитет. Этих понятий для меня не существует. Нет для меня и другого состояния: спокойствия. Моя стихия — великое беспокойство, вечное волнение, вечная тревога. И я всегда горел внутри! Страстное ощущение огня — не фигурального, а истинного жара было в моей груди. В минуты особых состояний, которые поэты издревле называют вдохновением, мне кажется, что мое сердце извергает пламень, который вот-вот вырвется наружу. Этот замечательный огонь я ощущал и ощущаю всегда, когда мысли осеняют меня или чувство заговорит… И я всегда был ненасытен и всегда жаждал. Если бы у меня были тысячи глаз и тысячи рук, я всем бы им нашел работу».

Дома, в семье Чижевских, процветала мысль, влекомая неустанно вперед высокими духовными интересами. Отец, придя с работы, брался за математические расчеты, за изучение трудов по новейшей военной технике, за перевод с французского или немецкого какой-либо новейшей научной работы. Ольга Васильевна, приемная мать будущего ученого, была в курсе всех событий культурной жизни. Великолепно играла на фортепьяно. Систематически брала Александра на концерты и в театр, которые, в свою очередь, служили юноше прекрасной учебной аудиторией. Преклонение перед всеми музами благоприятно сказывалось на становлении его характера. Увлечение античной и классической литературой, памятниками старины, филологией обусловили его первоначальный выбор высшего образования: он определяется вольным слушателем в Калужское отделение Московского археологического института. «Русская лирика XVIII века» — так называлась его первая диссертация, защищенная в мае 1917 г. А через год на историко-филологическом факультете Московского университета он защищает диссертацию на степень доктора всеобщей истории.

Однако уже с 1915 г. он приступает к целеустремленным естественнонаучным исследованиям. В том же году зачисляется действительным слушателем Московского коммерческого института (ныне Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова). Здесь он стал осваивать, в частности, дисциплины естественнонаучного цикла, преподавание которых было поставлено высоко, начал овладевать высшей математикой, методами статистического анализа.

Однако в разгаре мировая война. И вот он в качестве вольноопределяющегося бомбардира летом 1916 г. отправляется в действующую армию на Галицийский фронт. За отличие в ходе одной из операций награждается Георгиевским крестом. Вследствие контузии уволен в запас. Вернулся к учебе, к своим творческим изысканиям.

После революции его отцу было поручено организовать в Калуге Курсы красных командиров. До конца гражданской войны Л. В. Чижевский оставался на этом посту. На тех же курсах начал преподавать и А. Л. Чижевский. Подготовил специально для них и издал в местной типографии первый в Советской республике учебник по новой грамматике».

Но его все больше влекли к себе биология, физика, астрономия. Специальность «чистого» историка его не удовлетворяла. И вот что еще интересно: популярная в начале века ложная методология в общественных науках, с ее биологизаторским и психологизаторским подходами к социальным явлениям, сыграла с Чижевским удивительную шутку — совратила его совсем с пути, определенного гуманитарной профессией, в… биофизику. Уже будучи доктором (а с 1922 г. профессором) всеобщей истории, он продолжает учебу на физико-математическом и медицинском факультетах Московского университета, проходит практикум у выдающихся физиков, химиков, биологов и приступает к биофизическим исследованиям под руководством академика П. П. Лазарева. В возглавляемом последним Институте биологической физики Наркомздрава СССР работает некоторое время за одним столом с С. И. Вавиловым.

Для естествознания середины XIX — начала XX в. характерна была тенденция к материализму. И Чижевский был стихийным материалистом, как и подавляющее большинство современных ему естествоиспытателей. Среди них ближе всех для него был земляк Константин Эдуардович Циолковский. Ему он поверял свои думы, советовался по научным вопросам, а тот, в свою очередь, тоже находил в нем единомышленника и надежного друга, несмотря на существенную разницу лет между ними . «Дружба с К. Э. Циолковским была настолько искренней и большой, что я никогда не мыслил какого-либо большого научного дела без него, ибо мои научные дела мы всегда подвергали совместному обсуждению и критике. Мой старший друг платил мне той же приязнью, делился со мною своими мыслями, читал свои неопубликованные произведения, по многим вопросам мы производили совместные вычисления, он поручал мне выяснить ту или иную задачу, стоящую перед ним, и т. д. В моей личной научной деятельности Константин Эдуардович сыграл очень большую роль». Эта роль сказалась прежде всего на «космизме» его мышления. «Будем стараться иметь космический взгляд на вещи»,— говорил Циолковскийи Чижевский смотрел на биологические явления сквозь призму космических факторов, воздействующих на нашу планету. Своими трудами он сумел доказать, что представления о пределах внешней среды организмов должны быть необычайно широко раздвинуты, выйти за пределы не только Земли, но и околоземного пространства. «…Сегодня под внешней средой мы должны понимать весь’окружающий нас мир с великим многообразием разного рода раздражителей» . Такая точка зрения долгое время наталкивалась на критическое отношение со стороны специалистов. На это Чижевский возражал: «Мы привыкли придерживаться грубого и узкого антифилософского взгляда на жизнь как на результат случайной игры только земных сил. Это, конечно, неверно. Жизнь, как мы видим, в значительно большей степени есть явление космическое, чем земное. Она создана воздействием творческой динамики космоса на инертный материал Земли. Она живет динамикой этих сил, и каждое биение органического пульса согласовано с биением космического сердца — этой грандиозной совокупности туманностей, звезд, Солнца, планет»1.

Чтобы прийти к такому выводу, нужна была высокая культура мышления, ядром которого служила диалектика. Тут Чижевскому помогло его изначальное гуманитарное образование и, можно сказать, художественный взгляд на мир. Первое давало добротный фундамент, включающий в себя всю предшествующую школу мысли, второе — целостный подход к любому объекту, оказавшемуся в поле зрения. Настоящей дерзостью в 30-х годах было провозглашать: «…Эпидемиология пойдет рука об руку с астрономией и метеорологией». Успехи современного естествознания сделали теперь эту мысль трюизмом.

Глядя на мир, Чижевский отчетливо видел единство и связанность протекающих в нем явлений. Понимание этого придавало необычайную смелость его суждениям, а высокая гуманитарная культура позволяла облечь понимаемое в ясную форму изложения. И тут хотелось бы подчеркнуть напрашивающийся вывод: всесторонность развития личности — необходимая предпосылка творческого успеха в любой сфере деятельности, какой бы человек себя ни посвящал. Разные грани его активно мыслящего сознания, разные развитые способности, разные «ипостаси» его социальной сущности взаимно дополняют и взаимно усиливают друг друга, выводя развитие его ума на необычайные высоты, позволяющие решать задачи, недоступные узким специалистам. Вот почему Чижевский столь смело перебрасывал мосты между, казалось бы, не связанными друг с другом явлениями природы, вскрывал закономерности, мимо которых проходили тысячи естествоиспытателей.

В меморандуме о его научных трудах, принятом на I Международном конгрессе по биологической физике и биологической космологии в сентябре 1939 г. в Нью-Йорке, говорилось: «Гениальные по новизне идей, по ширине охвата, по смелости синтеза и глубине анализа труды поставили профессора Чижевского во главе биофизиков мира и сделали его истинным Гражданином мира, ибо труды его — достояние Человечества».

Мы с гордостью отмечаем, что этот «гражданин мира» — наш соотечественник, советский ученый, публично заявивший, что его изобретения и открытия — достояние трудового народа «.
Художник науки.

В.В.Байдин

 

В наши дни — эпоху интенсивного освоения космического пространства — неуклонно возрастает интерес к научным идеям А. Л. Чижевского, одного из основоположников космического естествознания.

Научное признание, пусть не всеобщее, но достаточно широкое, пришло к ученому еще при жизни: он являлся почетным и действительным членом более тридцати научных обществ Европы, Америки и Азии. Гораздо менее известен Чижевский другими сторонами своего удивительного по разнообразию и полноте проявлений творческого дарования.

«С раннего детства,— вспоминал Чижевский,— я страстно полюбил музыку, поэзию и живопись, и любовь эта с течением времени не только не уменьшалась, а принимала все более страстный характер даже тогда, когда корабль моих основных устремлений пошел по фарватеру науки». Будущий ученый не раз поражал близко знавших его великолепной, темпераментной игрой и талантливыми импровизациями на скрипке и рояле. Он посвящал стихи Бетховену, мог без конца слушать Скрябина или Мусоргского, произведения русской оперной классики были в числе его любимых…
Писать стихи Чижевский начал в возрасте 9—10 лет, и его первым поэтическим сборником явилась отпечатанная на средства автора в Калуге (в типографии С. Б. Шимановского) в 1915 г. очень малым тиражом книжка с несколькими десятками юношеских стихотворений.

Рано проявилось и его влечение к живописи. Первые уроки рисования мальчик получил в 1905—1906 гг. в Париже, где тогда служил его отец, в мастерской художника Гюстава Нодье, одного из учеников знаменитого Эдгара Дега. Посещение богатейших музеев, художественных выставок, библиотек Парижа, общая атмосфера «столицы мирового искусства» помогли сформироваться и окрепнуть его художественным способностям.

За мольбертом.   1939 год.

Семья Чижевских вернулась в Россию лишь в 1910 г. и вскоре поселилась в Калуге. Здесь спустя несколько лет произошло знакомство Александра с К. Э. Циолковским, который поразил юношу своим «огромным, монументальным знанием и необычайной, пронизывающей интуицией». Несомненно, влияние основоположника научной теории космоплавания помогло Чижевскому приняться за многолетнюю титаническую работу по созданию своих обобщающих космологических теорий. В 1915 г., учась в Московском археологическом институте, он выступил в его стенах со студенческим докладом на весьма неожиданную для историка тему: «Периодическое влияние Солнца на биосферу Земли».

Но именно с середины 1910-х годов Александра начинает все более захватывать стихия поэзии. Осенью 1915 г. в Московском литературно-художественном кружке, объединявшем цвет московской творческой интеллигенции, он заводит свои первые литературные знакомства. Среди тех, кто высоко отзывался о поэтическом творчестве Чижевского, были В. Я. Брюсов, И. А. Бунин и др. В юношеских стихах восторженного «солнцепоклонника» наряду с мотивами любовной лирики и модного «декадентства» уже билась зрелая философская мысль:

Для нас едино все: и в малом и в большом,
Кровь общая течет по всей Вселенной…

В том же стихотворении, обращаясь через тысячелетия великому античному мыслителю, врачу и естествоиспытателю Гиппократу, Чижевский писал:

Мы дети космоса. И наш родимый дом
Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитыми в одном.
Что в каждой точке мир — весь мир сосредоточен…
И жизнь — повсюду жизнь в материи самой.
В глубинах вещества — от края и до края
Торжественно течет в борьбе с великой тьмой.
Страдает и горит, нигде не умолкая.

(«Гиппократу», 1915)

Космические и солярные мотивы с ранних лет пронизали все поэтическое творчество Чижевского. Со временем еще более ощутимыми в нем становились традиции философской лирики Гете, Державина, Тютчева, Вл. Соловьева, а позже — Заболоцкого. Правда, отдавая дань времени, в 1917—1919 гг. он пишет несколько футуристических стихотворений и знакомится с некоторыми поэтами-футуристами. Близко сходится с Маяковским и особенно — с поэтом-математиком С. П. Бобровым. В те годы Чижевский ведет жизнь «истинного» поэта. Посещает богемные кафе Москвы и Петрограда «Бродячая собака», «Стойло Пегаса», «Домино», с увлечением участвует в многочисленных любительских спектаклях и надолго устанавливает дружеские отношения с актерами, писателями, музыкантами, художниками…

В 1919 г. в Калуге выходит в свет сборник, содержащий около трехсот ранних поэтических произведений Чижевского,— «Тетрадь стихотворений 1914—1918 гг.»3. Чуть раньше там же публикуется датированный январем 1918 г. своеобразный эстетический манифест Чижевского «Академия поэзии». В этой брошюре содержался один из многочисленных в послереволюционной России проект небывалого всенародного учреждения, в котором «поэты… объединяются для общего плодотворного труда4, а все желающие смогут получить «академическое» литературно-Художественное образование по грандиозной учебной программе. В эту программу в числе 60 предметов автор предложил ввести «физику, химию (и философию химии), геологию, биологию, космографию, космологию». Можно по-разному относиться к этому вряд ли осуществимому проекту. Но, оставаясь документом удивительной эпохи, он не теряет и биографического значения, служит одним из свидетельств поистине «возрожденческого» духовного универсализма Чижевского, сумевшего в собственной жизни блестяще воплотить свой юношеский идеал.

В теоретическом введении к проекту «Академии поэзии» автор кратко сформулировал важнейшие положения своей эстетики, сходной с теориями «научной поэзии» Валерия Брюсова и Рене Гиля или «точной эстетикой» Поля Валери. «Поэзия… есть постигнутая истина»,— утверждал Чижевский и далее уточнял: «Задача поэзии вполне аналогична задачам науки — свести разнообразные явления действительности к возможно меньшему числу обобщений»’.

Поэзия познания, философская «лирика мысли» призывается автором на смену поэтизации декадентских «чувств» — хаоса частных человеческих переживаний, неизбежно сужающих горизонты творчества. Истинная поэзия в его представлении является вместилищем высшей формы сознания, «могущего охватить всех своим интуитивным откровением о Вечности…» Эстетический трактат Чижевского и его поэтическое творчество 1910—1920-х годов находятся в определенной близости к произведениям постсимволистского этапа развития русской философской лирики — «космической» поэзии Брюсова, Волошина, А. Белого…

В своей дальнейшей деятельности, вскрывая то тут, то там неожиданные парадоксальные взаимоотражения искусства в науке и науки в искусстве, Чижевский оказывался подлинным «художником науки». Для него эстетический критерий художественности и научный критерий истинности были взаимодополняющими. Одним из удивительных качеств ученого-гуманиста было полное единство научного познания с «эстетическим восхищением».

В 1920 г. Чижевский был назначен Брюсовым и Вяч. Ивановым на должность председателя Калужского подотдела ЛИТО Наркомпроса. Но жизни поэта он вскоре окончательно предпочел жизнь ученого-естествоиспытателя. Проводившиеся им уже в течение нескольких лет регулярные наблюдения за периодическими изменениями солнечной активности, обширные исследования в области истории наук и «исто-риометрии», а также одобренные знаменитым С. Аррениусом эксперименты по изучению воздействия разнополярных ионов воздуха на живой организм стали приносить удивительные результаты, словно подтверждающие заветные поэтически-художественные «прозрения» Чижевского.

Одни и те же темы единства, «родства» человека и космоса, Земли и Вселенной пронизывают его научные и художественно-философские произведения. И в тех и в других происходит обнаружение и мельчайших и бесконечно грандиозных ритмов общемировой жизни. Черты поэтического «гилозоизма», характерные для стихов Чижевского, свойственны и его живописным работам.

Даже беглое знакомство с этими рисунками убеждает, что они имеют несомненную и вполне самостоятельную художественную ценность. Тем более важно понять, какое место в жизни ученого занимало изобразительное творчество. По воспоминаниям его жены, Нины Вадимовны Чижевской, он принимался рисовать «по памяти», как только выдавалось свободное время, а иногда даже прерывал научную работу для очередного, внезапно возникавшего рисунка. Занятий живописью, как и поэзией, музыкой, Чижевский не оставлял почти до конца своей жизни. Последние по времени стихотворения и рисунки относятся к концу 50-х годов. Всего в течение полувека ученым было создано несколько сот стихотворений и около двух тысяч законченных живописных произведений в самой разнообразной, по преимуществу смешанной технике: от масла и темперы до акварели, гуаши, пастели, рисунков цветными карандашами. Из них сохранилась лишь малая часть — около четырехсот акварелей в основном периода 40—50-х годов. Все они почти без исключения навеяны впечатлениями от природы средней полосы России, Урала, Северного Казахстана.

Сам Чижевский своим рисункам, казалось, не придавал серьезного значения. С присущей ему иронией он впоследствии вспоминал о начальном периоде своего живописного творчества: «Картины я писал по памяти, большие, по полтора-два метра в длину, яркие, иногда даже удачные, но почти всегда с дорогим моей душе легким оттенком импрессионизма…»’

Но в целом живописное творчество Чижевского нельзя называть импрессионистическим. Некогда прилежный ученик поздних французских импрессионистов, почитатель творчества Клода Моне, он никогда не писал «на пленэре». Как в своей поэзии, так и в живописи он стремился передать не столько эмоциональное, сколько интеллектуальное впечатление от увиденного. Импрессионизм как способ восприятия действительности был по существу ему чужд. Все его творчество в живописи и поэзии — творчество ученого — было осмыслением мира, а не внешним его изображением. Этот подход к искусству сближал Чижевского с традициями русского философского пейзажа XIX—XX вв., со школой А. И. Куинджи и московских «голуборозовцев», с Н. К. Рерихом, о произведениях которого он очень высоко отзывался. Это объясняет и еще одну особенность живописных работ ученого — его исключительную приверженность к пейзажу.

Д. И. Менделееву принадлежит глубокое замечание, относящееся ко всему жанру пейзажной живописи. Размышляя о картине Куинджи «Ночь на Днепре», он писал в 1880 г.: «…Века наши будут когда-нибудь характеризовать появлением естествознания в науке и пейзажа в искусстве… Бесконечное, высшее, разумнейшее, божественное и вдохновляющее нашлось вне человека, в понимании, изображении, изучении и образе природы.»к Именно «натурфилософское» начало влекло Чижевского к пейзажам. Пейзаж воспринимался им как художественная модель природы — в нем, как и в природе, гармонически уравновешиваются и находят свое образное выражение стихийные силы космоса и состояния человеческой души, проходит зыбкая грань между живой и неживой материей, осуществляются чуткие небесно-земные связи.

Интуиция поэта и художника воспринимается Чижевским как стихийно-природное начало в человеческом сознании, способное открыть всем остальным его сторонам и способностям путь к познанию высших истин. С ее помощью осуществляется связь сердца и ума и устанавливаются «крепчайшие узы родства» между отдельными частями «великолепного здания мира»». Поэтому так ценит интуицию Чижевский. В его своеобразной «философии пейзажа» видимый глазом художника или поэта мир предстает как малая часть воспринимаемой «внутренним зрением» ученого бескрайней Вселенной:

…О присмотрись внимательней к Земле
И грудью к ней прильни всецело,
Чтоб снова в зеленеющем стебле
Исторгнуть к Солнцу дух и тело.
В тревожных человеческих сердцах
И в нежной немоте растений
Восходит к жизни придорожный прах,
Сверкая в бездне воплощений…

(«Вещество», 1921 год.)

Это «перевоплощение» начал жизни в веществе мира стремился запечатлеть Чижевский и средствами пейзажной живописи. Есть особая притягательная сила в небольших по размеру, а часто и вовсе миниатюрных рисунках Чижевского, исполненных на обычной бумаге самыми дешевыми и доступными материалами. Тонко проложенные слои светоносной акварели, беглые мазки темперы или гуаши, уверенная и легкая прорись цветных карандашей — все вместе позволяет проявиться в рисунке пространству и движению мира, сложнейшим в природе связям.

Живописные работы Чижевского, если их рассматривать все вместе, могут восприниматься как особое научно-художественное «описание» природного мира со всеми оттенками его состояний: от полного зачарованного покоя, умиротворенности всех линий и цветов («Спустился туман», 1945; «Залито луною», 1944; «Начало весны», 1945) до бурного вспллка жизненной активности, взрыва всех красок, динамики линий («Игра света», 1941; «Буйство осени», 1945; «Жаркий день», 1946).

Особенность Чижевского-художника проявляется в серийности, цикличности создаваемых им живописных работ. При таком рассмотрении бросается в глаза несоразмерно малое количество зимних пейзажей, что может быть объяснено резким снижением зимой в средних широтах активности биосферы.

Внимание импрессионистов к тончайшим колебаниям световоздушной среды, к непрестанной смене состояний природы, связанных с движением над Землею «державного светила», сближало с ними Чижевского-художника. Его завораживала «солярная эстетика», эстетика света и его непрекращающихся вибраций, ежесекундно преображающих весь видимый мир. В каждый отдельный момент раскрывающийся перед глазами пейзаж оказывался мгновенно запечатленной в веществе энергией космоса. Уже упоминавшиеся слова Чижевского о «легком оттенке импрессионизма» в его живописных работах, надо думать, были связаны с тяготением к творческому методу импрессионистов, позволявшему запечатлеть эти моментальные изменения в окружающем мире. То же в стихах:

Трепещет полумрак. Жемчужный свет небес.
Как паутина сон. Овраги и поляны
Еще наполнены виденьями чудес.
Деревья и кусты одушевленно-странны.
Как запоздала ночь! Не поймана едва!
Мистерия идет и совершает в дреме
Свои деяния. Проснулась лишь листва
И терпким трепетом тревожно будитвремя.

(«Начало рассвета», 1943)

Не только поэзия и живопись, но и научное творчество Чижевского в основе своей музыкально. Он старался выразить сложнейшую ритмику мировых процессов средствами математической статистики, научного эксперимента, исторического исследования, поэзии, живописи… В стихах, рисунках Чижевский пытался уловить ускользающую от научного анализа «мелодию жизни».

Живопись, пожалуй, в наибольшей степени была сродни его самозабвенным импровизациям на скрипке или рояле. Такой способ словесного или цветового «письма» неизбежно порождал элементы эскизности, изящной незавершенности его композиций, придавал им особую легкость и музыкальную подвижность.

Воспринимаемые неотрывно от всей жизни и деятельности Чижевского, его поэтические и художественные произведения способны стать своеобразным введением в творческую лабораторию выдающегося представителя советской науки.

Знаменитому советскому физику члену-корреспонденту АН СССР Д. И. Блохинцеву принадлежит одна из самых точных оценок художественного наследия Чижевского: «Многие из его акварелей просто прекрасны, другие хороши. Но, быть может, самое главное, о чем говорят эти картины… как и стихи… заключается в том, что они раскрывают перед нами образ истинно великого русского человека в том смысле, в котором он всегда понимался в России. Необходимой и неотъемлемой, обязательной чертой этого образа были не столько успехи в той или иной науке, а скорее создание мировоззрения.

Наука, поэзия, искусство — все это должно быть лишь частью души великого и его деятельности».

Трудно не согласиться с этим высказыванием о выдающемся ученом, вдохновенном «художнике науки».