Таррелл Джеймс
Джеймс Террелл (1943) — американский художник.
Одно из ключевых произведений, представленных в основном проекте нынешней Венецианской биеннале современного искусства, — инсталляцию американского художника Джеймса ТАРРЕЛЛА — «Ганэфидд (Пуруша)» теперь можно увидеть в Москве. В Центре современной культуры «Гараж» открылась первая в России выставка Таррелла.Для новой экспозиции в «Гараже» пришлось практически выстроить музей в музее. Однако Таррелл, чей главный и до сих пор не завершенный проект, над которым он работает почти четверть века, обладает поистине древнеегипетским размахом — художник приобрел и перестраивает в тотальное произведение искусства кратер потухшего вулкана в Аризоне,-создает свои произведения из нематериальной субстанции, а именно света. Кратер вулкана должен в конце концов превратиться в нечто вроде колоссального театра света, где свет солцца, луны и звезд, а также искусственное освещение будут разыгрывать завораживающее мистериальное действо. Джеймс Таррелл, изучавший в колледже психологию восприятия, а также геологию, математику и астрономию, и бывший профессиональным пилотом — на лекции в»Гараже»он рассказывал, что одно время зарабатывал на жизнь реставрацией старинных самолетов, мыслит на грани науки и метафизики, о чем свидетельствует уже само название его венецианской инсталляции — «Ганэфилд» это научный термин, обозначающий бесконечное поле зрения вроде моря, переходящего в небо или полярных снегов, а Пуруша — в индуистской мифологии -первочеловек, из тела которого была создана Вселенная. Каждая из его работ может восприниматься и как причудливый аттракцион, фокус, оптическая иллюзия, и как «озарение»не только в буквальном, но и в. мистическом значении слова-будь то голограммы, над поверхностью которых словно бы зависает изображение геометрических форм, «объекты»- вылепленные из света, нематериальные, носкульптурные простые объемы, инсталляции вроде «Пуруши» или совершенно удивительный аттракцион «Камера восприятия» в которую зрителей погружают поодиночке на пятнадцать минут, во время которых ты, и правда, переживаешь нечто, не описуемое никакими словами.
Перед открытием выставки Таррелл побеседовал С обозревателем»Культуры
— Вы работаете не только со светом, но и с цветом — ваши светящиеся пространства переливаются всеми оттенками спектра. Важна ли для вас символика цветов, игравшая огромную роль как в традиционном европейском искусстве, так и в авангарде — достаточно вспомнить Мондриана или Ива Кляйна?
— Я работаю не с символикой цветов, но с теми эффектами, которые они оказывают на наше сознание, это именно то, чем я занимался, когда в колледже изучал психологию восприятия. Меня интересовало, как мы видим цвета умозрительно — ведь если сказать «красный» или «синий» мы можем визуализировать их даже с закрытыми глазами, это как если сказать «лимон» то во рту станет кисло. Меня также очень занимал феномен синестезии, способности видеть звук или слышать цвет и свет, на меня в свое время очень повлиял Александр Скрябин, его эксперименты в области светомузыки. Скрябин, как и многие художники-абстракционисты, вдохновлялись идеями мадам Блаватской и Рудольфа Штайнера, и современные исследования доказали, что догадки антропософов о природе восприятия цветов были верны. Совсем недавно у меня была большая выставка в Швеции, где мои работы выставлены вместе с рисунками Штайнера и замечательной шведской художницы-антропософки, одной из первых абстракционисток, Хилмы аф Клинт. Но в работе с цветом я опирался не столько на абстрактную живопись, сколько на исследования американского ученого, изобретателя Попароида, Эдвина Лэнда — он таюке исследовал восприиятие цвета, но опирался не на краску, а на свет, так как он работал с фотографией. Если вы берете желтую и синюю краски и смешиваете их, получается зеленый. Но если вы смешиваете желтый и синий свет, то получается белый. В свете, в отличии от красок, всегда есть белый.
— А что такое для вас черное, тьма?
— На самом деле мы не можем увидеть абсолютную темноту, никогда не бывает так, чтобы совсем не было света. Полную темноту можно создать только искусственно, и то это почти невозможно-наше восприятие устроено так, что мы все равно будем видеть некий внутренний,умозрительный свет.Тьма, как и свет, это то, что существует в нашем восприятии, создается им. Наше восприятие решает, какого цвета небо, и при желании мы можем увидеть в нем все возможные цвета. Мы даем небу тот цвет, который мы видим, — в буддизме это рассматривается как соучастие в акте творения мира, сотворчество с божеством,в этом смысле мы все — часть божества .
— Понятие «внутреннего света» является одним из основополагающих в вероучении квакеров, в традициях которых вы воспитывались, оно обозначает залаженную в человеке божественную природу. Свет в вашем искусстве имеет метафизическое, сакральное значение?
-На самом деле для меня только внутренний свет и существует. В нашей повседневной жизни мы привыкли использовать свет, чтобы видеть вещи. Я же хочу сделать видимым сам свет Я работаю со всеми возможными истотниками света — пламенем горящих дров, свечами, сеетоидами, галогеном, ламлами накаливания (я очень люблю старые лампы накаливания) — солнцем, луной, звездами…
— В Москве можно увидеть только ваши произведения, использующие искусственный свет, но вы создаете инсталляции, являющиеся своего рода приборами для созерцания неба. Они есть в самых разных странах — в США, Израиле, Швеции. Небо для вас — везде одно, или каждая инсталляция приспособлена к специфике тех или иных конкретных небес?
— Конечно, небо везде разное — в Аризоне, например, небо очень чистое, и свет там резкий, а в Швеции из-за влажности он очень мягкий, рассеянный. Мне хотелось бы поработать с самыми резными небесами, сделать что-нибудь в Сибири, в Ленинграде, то есть Петербурге. Извините, мне как-то привычнее старое название, но, поверьте, я не вкладываю в это никаких политических смыслов. Меня вообще не интересует политика Я вырос в квакерской обилие, и там был самый настоящий коммунизм — никакой частной собственности, все общее. Но это возможно топько в малом масштабе — как те же кибуцы в Израиле. В глобальном масштабе это обречено на провал. И художники, которые используют искусство для политических целей, как русские авангардисты, в конце концов сами становятся жертвами политики. Политика — это такая ничтожно малая часть жизни…
Беседу вела Ирина КУЛИК
