ЗАПИСКИ О ХУДОЖНИКАХ

Миронов Александр Михайлович — скульптор из Улан-Уде.

Эти заметки — о памятниках, установленных в городах Кузбасса в 2010 году. Пресловутый кризис не помешал появлению сразу нескольких монументов, которые уже в силу своих изрядных размеров претендуют на то, чтобы определять облик городов, в которых они установлены.

Новокузнецк.

Учитель и ученик.

В октябре перед зданием филиала Новокузнецкого краеведческого музея открыли памятник «Учитель и ученик».  Монумент изображает Льва Толстого и его литературного секретаря Валентина Булгакова (в 2010 году минуло 100 лет со дня смерти первого и 125 лет со дня рождения второго). Булгаков был уроженцем Кузнецка; в первые годы советской власти добивался открытия музея Толстого в Москве, был выслан за границу на знаменитом «филосовском пароходе.» Вернулся в СССР в 1946 году, в течение двух десятилетий возглавлял Музей «Ясная Поляна» Авторы памятника — скульпторы Александр Миронов и Рита Цыденова.

Любопытно, что литературным гением места в Новокузнецке до сих пор считался Федор Достоевский: в свое время он, числясь в семипалатинской ссылке, провел в Кузнецке в три наезда всего 22 дня, но за это время успел влюбиться, жениться и, таким образом, претерпеть совершенную перемену участи. В Новокузнецке имеется мемориальный музей Достоевского, во дворике которого установлен бюст писателя (скульптор А. Брагин, 2001). В последние годы, однако, почитатели Льва Толстого гораздо активней; поэтому памятникТолстому в городе уже появился, а памятник Достоевскому с супругой Марией Исаевой до сих пор остается в проекте.

Междуреченск.

Композиция «Прометей Кузбасса» кемеровского скульптора Валерия Трески признана лучшей на конкурсе проектов мемориального комплекса памяти погибших на шахте «Распадская». В конкурсе участвовали 15 проектов сибирских скульпторов; в последний тур вышли сразу два проекта Трески: «Прометей Кузбасса» и «Вечное ожидание». Этому обстоятельству можно порадоваться, потому что Треска — скульптор, безусловно, талантливый, однако работы его кузбасскими градостроителями до сих пор были не слишком востребованы.

Со времен романтиков Прометея принято представлять вдохновенным богоборцем, а Зевса-косным деспотом. Это мнение одностороннее: и Прометей был не чужд хитрости и коварства, и в отношении олимпийского громовержца. Алексей Лосев замечает: «Начала государственности, порядка и морали у людей связаны, по преданиям греков, не с дарами Прометея, из-за которых люди возгордились, а с деятельностью Зевса, который вложил в людей стыд и совесть, качества, необходимые в социальном общении: Жильбер Дюран напоминает,
что Прометей-титан, а не бог, и что у него есть брат Эпиметей («крепкий задним умом», как сегодня сказали бы — «тормоз»). Оба должны находиться в Тартаре, в царстве ночи, но Прометей постоянно пытается выбиться наверх. Важно, что в этом же мифе фигурирует Пандора, жена Эпиметея, со своим знаменитым сундуком.

Дюран прочитывает историю Прометея как миф о прогрессе, который несет в себе наказание: судьба титанов сидеть тихо и не посягать на привилегии богов. Прометей, по ею мнению, относится к божествам низших сословий, богам плодородия, размножения, труда И пролетариат, и буржуазия в равной мере могут видеть в фигуре Прометея символ их социальной борьбы. При этом очевидна близость Прометея к Люциферу, не менее знаменитому богоборцу, а прометеизма — к сатанизму. Андре Жид в книге «Плохо прикованный Прометей» превращает эту патетическую фигуру в гротескную: так выдыхается идея прогресса.

Валерий Треска из всего этого спектра значений выделяет линию трагическую. Прометей в шахтерской каске изображается наполовину скрытым в скале; скала эта покрыта трещинами, подобно угольному пласту. Так подчеркивается и двойственная природа угля, одновременно благодетельного и коварного, и двойственная природа человеческой плоти, сделанной из того же стихийного материала. В общем, миф о Прометее рано списывать в архив: он еще далеко не исчерпал всех своих значений.

Таштагол.

В конце осени в административном центре Горной Шории установили памятник работы Даши Намдакова под названием «Золотая Шория». Истукан шестиметровой высоты представляет собою фигуру лося, на котором сидит девушка с чашей в руках. Детали ее костюма покрыты золотой амальгамой. В чаше горит светильник, рога лося орнаментированы солярными символами.

Московский скульптор Даши Намдаков, как принято считать, следует в своих работах традициям бурятской культуры и использует буддийские мотивы. Однако символический смысл таштагальского памятника истолковать нелегко. В буддийской иконографии известен сюжет о Будде, восседающем на быке, но это явно не наш случай. Союз быка и девушки скорее отсылает нас к греческому мифу о похищении Европы, дочери финикийского царя Агенора, влюбленным в нее богом Зевсом, принявшим образ быка (к этому сюжету обращались многие художники, от Тициана до Валентина Серова). Но бык здесь превращается в лося, а девица раскоса, так что перед нами, скорее, похищение Азии. В то же время, бык изображен укрощенным, с рогами, опущенными к земле, а героиня восседает в торжественной позе, так что еще непонятно, кто тут кого похитил.

Далее, все женские фигуры так или иначе олицетворяют земное начало, тогда как лось — несомненный солнечный символ, известный всем народам Центральной Азии. Дело усложняется мотивом чаши с огнем: что-то же должно рассеять потемки победоносной женственности. И если уж трактовать этот образ на античный манер, почему бы не увидеть в героине торжествующую Пандору, в некотором смысле восприемницу обоюдоострого прометеевского огня. В общем, если в междуреченском монументе перед нами — апофеоз мифа о прогрессе, то в таштагольском — его финал: небесное пламя возвращается обратно к земле-матушке, из которой все произошло; историю можно начинать с начала.

Прокопьевск.

В конце октября в центре города, близ драмтеатра, открыли памятник Александру Пушкину работы красноярского скульптора Константина Зинича.

Открытие сопровождалось театрализованным представлением. Публике явился живой Александр Сергеевич (актер Прокопьевской драмы Вячеслав Гардер) в свите спутников, одетых по моде первой четверти XIX века «Господа, я прочту вам из последнего» — обратился Пушкин к приятелям и принялся декламировать хрестоматийный «Памятник» Спутники его попытались отозваться сакраментальной фразой «Ай да Пушкин, ай да…» но стихотворец их пристыдил: «Господа, ну не тот случай!»

Это не первый памятник Пушкину в творческой биографии скульптора Зинича до этого были монументы в Красноярске и Абакане. Это не первый Пушкин и в Кузбассе: в Кемерове с начала 1950-х стоит памятник работы Матвея Манизера, не очень соразмерный, но нежно любимый кемеровчанами.

Третий крупный кузбасский город Новокузнецк хранит верность Маяковскому, обронившему в свое время несколько хрестоматийных строк о строительстве Кузнецкого металлургического комбината («Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть…»); памятник работы Б.А.Пленкина был здесь воздвигнут в 1967 году. Нынче Маяковскому новых памятников не ставят, зато пушкинским истуканом считает необходимым обзавестись всякий уважающий себя город. Все-таки бежать впереди прогресса — неплодотворное для поэта занятие.