ЗАПИСКИ О ХУДОЖНИКАХ

Из дневников Н. Н. Миклухо-Маклая
ПЕРВОЕ ПРЕБЫВАНИЕ НА БЕРЕГУ МАКЛАЯ НА НОВОЙ ГВИНЕЕ (1871—1872 годы).

1 октября

Проснувшись до рассвета,’ решил идти в одну из деревень,— мне очень хочется познакомиться с туземцами ближе. Отправляясь, я остановился перед дилеммой: брать или не брать револьвер? Я, разумеется, не знал, какой прием меня ожидает в деревне, по, подумав, пришел к заключению, что этого рода инструмент никак не может принести значительной пользы моему предприятию. Пустив его в дело при кажущейся крайней необходимости, даже с полнейшим успехом, то есть положи я на месте человек шесть, очень вероятно, что в первое время после такой удачи страх оградит меня, но надолго ли? Желание мести, многочисленность туземцев в конце концов превозмогут страх перед револьвером.

Участник обрядового празднества

Затем размышления совершенно иного рода укрепили мое решение идти в деревню невооруженном. Мне кажется, что заранее человек не может быть уверен, как он поступит в каком-нибудь, дотоле не испытанном им случае. Я не уверен, как я, имея револьвер у пояса, поступлю, например, сегодня, если туземцы в деревне начнут обращаться со мною неподходящим образом, смогу ли я остаться совершенно спокойным и индифферентным ко всем любезностям папуасов. Но я убежден, что какая-нибудь пуля, пущенная некстати, может сделать достижение доверия туземцев невозможным, то есть совершенно разрушит все шансы на успех предприятия. Чем более я обдумывал свое положение, тем яснее становилось мне, что моя сила должна заключаться в спокойствия и терпении. Я оставил револьвер дома, но не забыл записную книжку и карандаш.

Я намеревался идти в Горенду, то есть ближайшую от моей хижины деревню, но в лесу нечаянно попал на другую тропинку, которая, как я полагал, приведет меня все-таки в Горенду. Заметив, что я ошибся, я решил продолжать путь, будучи уверен, что тропа приведет меня в какое-нибудь селение.

Я был так погружен в раздумье о туземцах, которых еще почти что не знал, о предстоящей встрече, что был изумлен, когда очутился, наконец, около деревни, но какой — я не имел понятия. Слышалось несколько голосов мужских и женских. Я остановился, для того чтобы сообразить, где я и что должно теперь случиться. Пока я стоял в раздумье, в нескольких шагах от меня появился мальчик лет четырнадцати или пятнадцати. Мы молча с секунду глядели в недоумении друг на друга… Говорить я не умел, подойти к нему — значило напугать его еще более. Я продолжал стоять на месте Мальчик же стремглав бросился назад в деревню. Несколько громких возгласов, женский визг, и затем полнейшая тишин

Я вошел на площадку. Группа вооруженных копьями людей стояла посередине, разговаривая оживленно, но вполголоса между собою. Другие, все вооруженные, стояли поодаль; ни женщин, ни детей не было — они, вероятно, попрятались. Увидев меня, несколько копий были подняты, и некоторые туземцы приняли очень воинственную позу, как бы готовясь пустить копье. Несколько восклицаний и коротких фраз с разных концов площадки имели результатом, что копья были опущены. Усталый, отчасти неприятно удивленный встречей, я продолжал медленно подвигаться, смотря кругом и надеясь увидеть знакомое лицо. Такого не нашлось. Я остановился около «барлы», и ко мне подошло несколько туземцев. Вдруг пролетели, не знаю, нарочно ли или без умысла, пущенные одна за другой две стрелы, очень близко oт меня. Стоявшие около меня туземцы громко заговорили, обращаясь, вероятно, к пустившим стрелы, а затем, обратившись ко мне, показали на дерево, как бы желая объяснить, что стрелы были пущены с целью убить птицу на дереве. Но птицы там не оказалось, и мне подумалось, что туземцам хочется знать, каким образом я отнесусь к сюрпризу вроде очень близко мимо меня пролетевших стрел. Я мог заметить, что как только пролетела первая стрела, много глаз обратилось в мою сторону, как бы изучая мою физиономию, но кроме выражения усталости и, может быть, некоторого любопытства, вероятно, ничего не открыли в ней. Я, в свою очередь, стал глядеть кругом — все угрюмые, встревоженные, недовольные физиономии и взгляды, как будто говорящие, зачем я пришел нарушать их спокойную жизнь.

Мне самому как-то стало неловко, зачем прихожу я стеснять этих людей? Никто не покидал оружия, за исключением двух или трех стариков. Число туземцев стало прибывать; кажется, другая деревня была недалеко, и тревога, вызванная моим приходом, дошла и туда. Небольшая толпа окружила меня; двое или трое говорили очень громко, как-то враждебно поглядывая на меня. При этом как бы в подкрепление своих слов они размахивали копьями, которые держали в руках. Один из них был даже так нахален, что копьем при какой-то фразе, которую я, разумеется, не понял, вдруг размахнулся и еле-еле не попал мне в глаз или в нос. Движение было замечательно быстро, и, конечно, не я был причиной того, что не был ранен,— я не успел двинуться с места, где стоял,— а ловкость и верность руки туземца, успевшего остановить конец своего копья в нескольких сантиметрах от моего лица. Я отошел шага на два в сторону и мог расслышать несколько голосов, которые неодобрительно (как мне, может быть, показалось) отнеслись к этой бесцеремонности.

Резной идол.

В эту минуту я был доволен, что оставил револьвер дома, не будучи уверен, так же ли хладнокровно отнесся бы я ко второму опыту, если бы мой противник вздумал его повторить.

Мое положение было глупое: не умея говорить, лучше было бы уйти, но мне страшно захотелось спать. Домой идти далеко. Отчего же не спать здесь? Все равно, я не могу говорить с туземцами, и они не могут меня понять.

Недолго думая, я высмотрел место в тени, притащил туда новую циновку (вид которой, кажется, подал мне первую мысль — спать здесь) и с громадным удовольствием растянулся на ней. Закрыть глаза, утомленные солнечным светом, было очень приятно. Пришлось, однако, полуоткрыть их, чтобы развязать шнурки башмаков, расстегнуть штиблеты, распустить пояс и найти что-нибудь подложить под голову. Я увидел,» что туземцы стали полукругом, в некотором отдалении от меня, вероятно, удивляясь и делая предположения о том, что будет дальше.

Одна из фигур, которую я видел перед тем, как снова закрыл глаза, оказалась тем самым туземцем, который чугь не ранил меня. Он стоял недалеко и разглядывал мои башмаки. Я припомнил все происшедшее и подумал, что все это могло бы кончиться очень серьезно, и в то же время промелькнула мысль, что, может быть, это только начало, а конец еще впереди. Но если уж суждено быть убитым, то все равно, будет ли это стоя, сидя, лежа на циновке или же во сне. Далее я подумал, что если бы пришлось умирать, то сознание, что при этом 2, 3 или даже 6 диких также поплатились жизнью, было бы весьма небольшим удовольствием. Был снова доволен, что не взял с собою револьвера.

10 ноября

Нахожу, что туземцы здесь—народ практичный, предпочитающий вещи полезные разным безделкам. Ножи, топоры, гвозди, бутылки и т. п. они ценят гораздо более, чем бусы, зеркала и тряпки, которые хотя и берут с удовольствием, но никогда не выпрашивают, в противоположность вещам, упомянутым раньше.

Мужской дом (баумрамра) на Берегу Маклая.

Недоверчивость моих соседей доходит до смешного. Они рассматривали мой нож с большим интересом. Я показал им два больших ножа фута в 1,5 длиной и, шутя и смеясь, объяснил им, что дам эти два больших ножа, если они оставят жить у меня, в Гарагаси, маленького папуасенка, который пришел с ними. Они переглянулись с встревоженным видом, быстро переговорили между собой и затем сказали что-то мальчику, после чего тот бегом бросился в лес. Туземцев было более десятка, и все вооруженные. Они, кажется, очень боялись, что я захвачу ребенка. И это были люди, которые уже раз двадцать или более посещали меня в Гарагаси.

Другой пример. Приходят ко мне человека три или четыре, невооруженные. Я уже знаю наперед, что недалеко в кустах они оставили человека или двух с оружием, чтобы подоспеть к ним на помощь в случае нужды. Обыкновенно туземцы стараются скрыть, что они приходят вооруженными.

О женщинах и говорить нечего. Я не видал еще ни одной вблизи, а только издали, в то время, когда они убегали от меня, как от дикого зверя…

 

 

25 ноября

 

Дни проходят, а мое изучение туземного языка подвигается очень туго вперед. Самые употребительные слова остаются неизвестными, и я не могу придумать, как бы узнать их. Я даже не знаю, как по-папуасски такие слова: «да», «нет», «дурно», «хорошо», «холодно», «отец», «мать»… Просто смешно, что я не могу добиться и узнать, но это остается фактом. Начнешь спрашивать, объяснять — не понимают или не хотят понять. Все, на что нельзя указать пальцем, остается мне неизвестным, если только не узнаешь случайно то или другое слово. Между другими словами, узнанными от Туя, который пришел отдохнуть в Гарагаси, возвращаясь откуда-то, я узнал совершенно случайно название звезды: «ннри». Оригинально то, что папуасы называют (но не всегда) солнце не просто «синг», а «синг-нири»; луну — «каарам-нири», то есть звезда-солнце, звезда-луна.

3 января

Несколько дней тому назад, занимаясь рассматриванием моей коллекции волос папуасов, я констатировал несколько интересных фактов. Особое распределение волос на голове считается специальной особенностью папуасской породы людей. Уже давно мне казалось неверным положение, что волосы папуасов растут на теле пучками или группами Но громадный «парик» моих соседей не позволял ясно убедиться, как именно волосы распределены. Присматриваясь к распределению волос на висках, затылке и верхней части шеи у взрослых, я мог заметить, что особенной группировки волос пучками не существует, но до сих пор коротко обстриженную голову туземца мне не случалось еще видеть.

Тропические рыбки.   Рисунки из «Альбома рыб».

Волосы растут, как я убедился, у папуасов не группами или пучками, как это можно прочесть во многих учебниках по антропологии, а совершенно так же, как и у нас. Это, на взгляд многих, может быть, очень незначительное наблюдение разогнало мой сон и привело в приятное настроение духа.

Туй — папуас из деревни Горенду.

Несколько человек, пришедших из Горенду, снова подали мне повод к наблюдениям. Лалу попросил у меня зеркало и, получив его, стал выщипывать себе волосы из усов, те, которые росли близко у губ, а также все волосы из бровей; он особенно старательно выщипывал седые волосы. Желая пополнить свою коллекцию, я принес щипчики и предложил ему свои услуги, на что, разумеется, он сейчас же согласился. Я стал выщипывать по одному волоску, чтобы видеть их корни.

Замечу здесь, что волосы папуасов значительно тоньше европейских и с очень маленькими корнями. Рассматривая распределение волос на теле, я заметил на ноге Бонема совершенно белое пятно, происшедшее, вероятно, от глубокой раны. Легкие поверхностные ранки оставляют на коже пуасов темные шрамы, а глубокие остаются на долгое время, может быть, навсегда, без пигмента. Кстати, ноги Бонема очень широки — около пальцев от 12 до 15 см; затем пальцы ног кривы: у многих нет ногтей (старые раны); большой палец отстоит значительно от второго.

25 января

Дней шесть страдал от лихорадки; один пароксизм сменялся другим. Шел много раз дождь.

Ходил в Горенду за сахарным тростником. Пока туземцы сходили за ним на плантации, я сделал — несколько рисунков хижин и в первый раз увидел, каким образом туземцы хранят для себя воду, а именно — в больших бамбуках, как это делается и во многих местах Малайского архипелага. Узнал только сегодня, то есть на 5-й месяц своего пребывания здесь, папуасские слова, означающие «утро», «вечер»; слова «ночь» еще не добился. Смешно и досадно сказать, что только сегодня мне удалось узнать, как передать по-папуасски слово «хорошо» или «хорошее». До сих пор я уже два раза был в заблуждении, предполагая, что зпаю это слово, и, разумеется, употреблял его. Очевидно, папуасы не понимали, что я этим словом хочу сказать «хорошо». Очень трудно понять, если слово, которое хочешь знать, не просто название предмета. Например, как объяснить, что желаешь знать слово «хорошо»?

Деревня Гумбу.   1872 год.

Туземец, стоящий перед вами, понимает, что вы хотите знать какое-то слово. Берешь какой-нибудь предмет, о котором знаешь, что он туземцу правится, а затем другой в другую руку, который, по вашему мнению, не имеет для него никакой цены, показываешь ему первый предмет и говоришь «хорошо», стараясь при этом сделать довольную физиономию. Туземец знает, что, услыхав русское слово, он должен сказать свое, и говорит какое-нибудь. Потом показываешь другой предмет, делаешь кислую физиономию и бросаешь его с пренебрежением. На слово «дурно» туземец тоже говорит свое. Пробуешь несколько раз с разными туземцами — слова выходят различные. Наконец после многих попыток и сомнений я наткнулся на одного туземца, который, как я был убежден, меня понял. Оказалось слово «хорошо» по-папуасски—«казь». Я его записал, запомнил и употреблял месяца два. Называя что-нибудь «казь», я имел удовольствие видеть, что при этом туземцы делали довольную физиономию и повторяли: «казь», «казь».

Папуасская пирога.

Однако я заметил, что как будто не все понимают, что я желаю сказать «хорошо». Это случилось, однако, только на 3-й месяц; я стал искать поэтому случая проверить это слово. Я встретил, как мне казалось, в Бонгу очень сметливого человека, который сообщил мне уже много мудреных слов. Перед нами, около хижины, стоял хороший горшок и невдалеке валялись черепки другого. Я взял то и другое и повторил вышеописанную процедуру. Туземец меня понял, кажется, подумал немного и сказал два слова. Я стал проверять, показывая на разные предметы, как-то: целый и разорванный башмак, плод, годный для пищи, и другой, негодный, и спрашиваю: «ваб»? (слово, которое он мне сказал). Он повторял «ваб» каждый раз. Наконец, думаю, узнал. Снова употреблял слово «ваб» около месяца и опять заметил, что слово не годится, и даже открыл, что «казь» — туземное название табака, а «ваб» означает большой горшок К тому же у дикарей вообще есть обыкновение повторять ваши слова.

Туземная парусная лодка.  Остров Били-Били.

Вы говорите, указывая на хороший предмет:, «казь», туземец вторит вам: «казь». И вы думаете, что он понял вас, а папуасы думают, что вы говорите на своем языке, и стараются запомнить, что вы какую-то вещь называете «казь» Узнанное теперь, кажется, окончательно слово для «хорошо» — «ауе» я приобрел окольными путями. на что употребил ровно 10 дней. Видя, что первый способ не выдерживает критики, я стал вслушиваться в разговор папуасов между собой и, чтобы узнать слово «хорошо», стал добиваться значения «дурно», зная, что человек склонен чаще употреблять слово «дурно», чем «хорошо». Это мне удалось, но все же я не был вполне уверен, что нашел его, почему и прибегнул к хитрости, которая помогла: я стал давать пробовать разные соленые, горькие, кислые вещества и стал прислушиваться к тому, что говорят пробующие своим товарищам. Я узнал, что «дурно», «скверно», «нехорошо» выражается словом «борле». С помощью слова «борле», которое оказалось понятным для всех, я добился от Туя значения противоположного, которое есть «ауе».

Еще комичнее история слова «киринга», которое туземцы употребляли очень часто в разговоре со мною и которое, я полагал, означает «женщина». Только на днях, то есть по прошествии четырех месяцев, я узнал, что это слово пе папуасское, а Туй и другие туземцу убедились, что оно не русское, за которое они его считали. Как оно появилось и каким образом произошло это недоразумение, я не знаю.

Вот почему мой лексикон папуасских слов так туго пополняется и вряд ли когда будет значительным.

18 февраля

…Утром, придя в Горенду, я нашел Туя в гораздо худшем состоянии, чем третьего дня; рана сильно гноилась, и над глазом и даже под ним распространилась значительная опухоль. Побранив раненого за его легкомысленное вчерашнее гулянье, я перевязал рану, сказал, что он умрет, если будет ходить по солнцу, и прибавил, что увижу его вечером. Я только что расположился обедать, как прибежал Лялай, младший сын Туя, с приглашением от отца прийти обедать в Горенду; он сказал, что для меня готова рыба, таро, аусь, кокосы и сахарный тростник. Я пообедал, однако, дома, а затем отправился с Лялай и Лалу в деревню…

По обыкновению, мой свисток предупредил жителей Горенду о моем приближении; я это делал, как уже заметил ранее, чтобы женщины имели время спрятаться, зная, что мои соседи не желают показывать их мне. Не желая стеснять их, я предупреждал свистком о моем присутствии, чтобы сказать, что я не подкрадываюсь и не стараюсь подсмотреть их образ жизни. Я много раз замечал, что туземцам очень нравился мой образ действий. Они видели, что я поступаю с ними открыто и не желаю видеть больше, чем они хотят мне показать. При моем свистке все женщины, от мала до велика, прятались в кусты или хижины. Сегодня было то же самое. Пользуясь последними лучами солнца, я перевязал рану Туя и расположился около больного, вокруг которого собралось уже большое общество соседей, а также и жителей Бонгу и Гумбу.

Туй заметил, что при моем «кин-каи-кан» (название это он выдумал для моего свистка и произносил его в нос) все «нангели» (женщины) убежали, но что это очень дурно, потому что Маклай «тамо билен» (человек хороший). При этом я услыхал за собою женский голос, как будто опровергающий слова Туя, и, обернувшись, увидел старую женщину, которая добродушно улыбалась,— это была жена Туя, старая, очень некрасивая женщина, с отвислыми, плоскими, длинными грудями, морщинистым телом, одетая в юбку из каких-то грязных, желто-серых волокон, которая закрывала ее от пояса до колен. Волосы ее висели намасленными пучками вокруг головы, спускаясь и на лоб. Она так добродушно улыбалась, что я подошел к ней и пожал ей руку, что ей и окружающим туземцам очень понравилось. При этом из-за хижины и кустов появились женщины разных возрастов и небольшие девочки. Каждый из мужчин представил мне свою жену, причем последняя протягивала мне свою руку. Только молодые девушки, в очень коротких костюмах, хихикали, толкали друг друга и прятались одна за другую.

Каждая женщина принесла мне сахарного тростника и по пучку ауся. Все, кажется были довольны знакомством или тем, что избавились наконец от обязанности прятать своих жен при моем приходе. Мужчны образовали группу около лежавшего Туя, курили и разговаривали, беспрестанно обращаясь ко мне (я теперь уже много понимаю, хотя еще не много говорю). Жен щины расположились в некотором расстоянии около жены Туя, занимавшейся чисткой таро. Многие из молодых женщин, как, например, жена старшего сына Туя, Бонема, были недурны собою. Их лицо н тело имели довольно округлые формы, н небольшие стоячие груди напомнили мне конические груди девушек Самоа.

Здесь, как и там, девочки рано развиваются, почти что дети, они уже начинали иметь вид маленьких женщин. У девушек длинные юбки из бахромы заменялись другим костюмом, который можно сравнить с двумя фартуками, из коих один закрывал заднюю, а другой — переднюю часть тела. По сторонам верхние части ног от пояса остаются непокрытыми. Передний фартук короче заднего. V девочек моложе двенадцати лет фартуки принимают вид кисточек, из которых задняя гораздо длиннее передней и похожа на хвостик. Подарков от женщин было так много, что двое туземцев должны были снести их в Гарагаси, куда я поспешил, потому что темнота уже наступала. Не успел я дойти домой, как меня захватил ливень.

19 февраля

Нашел рану Туя в худшем состоянии вследствие того, что он не может усидеть на одном месте и ходит много по солнцу. Он захотел угостить меня таро, но костер в его хижине потух. Лялай был послан за огнем, но, вернувшись минут через 10, объявил отцу, что огня нигде нет. Так как в деревне никого, кроме нас троих, не было, и хижины все были плотно заложены бамбуком, то Туй приказал сыну осмотреть все хижины, не найдет ли он где-нибудь огня. Прибежало несколько девочек, и они вместе с Лялай стали осматривать хижины, но огня нигде не оказалось. Туй очень досадовал, желая сварить таре а также и покурить. Он утешал себя, говоря, что люди с поля скоро принесут огонь. Я убедился, таким образом, что у моих соседей пока еще нет средств добывать огонь.

Пришедшие женщины расположились около нас и с большим любопытством осматривали меня и мой костюм. Это любопытство было довольно натурально, так как до сих пор они никогда не видели меня вблизи. Я и сам осматривал их внимательно. У некоторых девочек волосы были совсем острижены, у многих смазаны золой или известью: первое — для уничтожения насекомых, второе — чтобы сделать волосы светлыми. Старухи носят их длинными, и «гатесси» (локоны на затылке), густо смазанные черной землей. Пришедшие с плантации женщины и девочки принесли на спине большие мешки, перевязь которых охватывала верхнюю часть лба. Когда мешок был полон и тяжел, они сильно нагибались, чтобы сохранить равновесие.

Как и у мужчин, носовая перегородка у женщин продырявлена. В ушах, кроме обыкновенного отверстия для больших серег, есть еще другое в верхней части ушей. Через них проходит шнурок, средняя часть которого перехватывает голову как раз от одного уха к другому, а на обоих свободных концах, висящих до плеч, нанизаны попарно клыки собак. Под крышей над входом в одну хижину я заметил большого жука, энергично старавшегося освободиться из петли, которая стягивала его поперек. Лялай, семилетний сын Туя, заявил, что это его жук, которого он принес, чтобы съесть, но если я хочу, то могу взять его. Жук оказался новым видом и совершенно целым, почему я и воспользовался предложением мальчика. Пока я отвязывал жука, Туй указал мне на большого паука и сказал, что жители Горенду, Бонгу и Гумбу едят также и «кобум» (то есть пауков). Итак, к мясной пище папуасов следует причислить личинок бабочек, жуков, пауков и т. п.

ТАЛИСМАН АНДИ

А. ИВАНЧЕНКО.
Писатель Д. Иванченко, работая над книгой, посвященной Миклухо-Маклаю, побывал в 1962 — 1967 годах на Новой Гвинее, в Индонезии, в Австралии, на Филиппинах, в Чили — в местах, где около ста лет назад путешествовал, жил и работал наш знаменитый земляк и где до сих пор живет добрая память о нем.
Уже в пути, твердо зная маршрут самолета, я все еще не мог поверить, что мы летим действительно на Комодо.
Два дня назад мы завтракали в одном из джакартских кафе. На стене там висела картина, изображавшая доисторических динозавров. Я сказал своему переводчику Анди, что хотел бы сфотографировать в ее естественных условиях живого гигантского варана, сохранившегося до наших дней только в Индонезии. Но я не думал, что побывать там, где живут вараны, возможно.

Эти громадные допотопные ящеры обитают на четырех островах Малого Зондского архипелага: Флорес, Ринджа, Падар и Комодо. Слово «комодо» в переводе с местного диалекта и означает «варан». Транспорта из Джакарты туда никакого нет. На Комодо всего полторы сотни населения, а на Риндже и Падаре вообще никто не живет. Несколько больших поселков есть только на Флоресе. но постоянной связи с ними все равно нет. И варанов на Флоресе очень мало. Скорее всего их встретишь на Комодо.

И вот стараниями моего индонезийского друга Анди в наше распоряжение дали на двое суток «Дакоту» — транспортный самолет, похожий на наш «Ли-2». Так началось это неожиданное путешествие.

Загадочная страна Индонезия. Десятки тысячелетий назад здесь жил первый питекантроп — обезьяночеловек, от которого пошли все мы, люди. В 1891 году его останки были найдены на острове Ява. И здесь же, в Индонезии, до сих пор вот существуют древнейшие родичи динозавров. Есть ли между этим какая-нибудь связь?

Почему гигантские вараны сохранились только здесь? В других частях света, сходных с Индонезией и климатом н плотностью населения, они давно исчезли. Или выродились в обыкновенных ящериц, которые, может быть, чуть больше наших, европейских.

Снижаясь, самолет ложился в крутой вираж. Я прильнул к иллюминатору. Вот ты какой, Комодо! Сразу весь, как на ладони. Маленький. Изрезанные ущельями плешивые горы, равнинные перелески. С высоты природа кажется чахлой, на сочную Яву Комодо совсем не похож. На равнинных местах там и тут одинокие, с неяркой зеленью кусты, небольшие купы пальм. У подножий гор заросли, вероятно. бамбук. Склоны то в чернеющих осыпях, то в мелкой кустарниковой поросли. Нигде ни одной речушки.

На восточной окраине острова к морю прижались десятка три хижин — единственное селение на всем Комодо. Берег там пологий и зеленый, а за деревней, со стороны суши, широкая черная полоса — свежая гарь. Нарочно, наверно, выжигают растительность, чтобы к селению не подходили вараны. Но, говорят, для людей они не опасны. Ящер, привезенный с Комодо в Лондонский зоопарк, так привык к своему смотрителю, что бегал за ним, как собака. Брал у него из рук пищу и знал свою кличку. Однако, по рассказам, на Комодо были случаи, когда голодные вараны нападали на людей.

Восемь — десять минут — и самолет, облетев остров, идет на новый круг. Пилоты ищут, где приземлиться.

Мы увидели его сразу, едва самолет коснулся земли. Первое впечатление было потрясающим. Шагах в сорока от морской косы, на которую мы сели, на песчаном берегу с высоко поднятой змееподобной головой стояло чудовище, как будто вынырнувшее из глубин тысячелетий. В длину оно было метра три, в поперечинке — более метра. Грязно-бурая чешуйчатая кожа на спине, как плотная кольчуга. Казалось, она высечена из камня. На непропорционально маленькой голове, там, где должны быть уши и ноздри, зияли темные провалы. Чудовище стояло против солнца. Крохотные глазки ящера блестели, как две отполированные пуговицы.

Мускулистая, в жестких складках шея, широкая, как у амфибии, грудь и мощные короткие лапы.

Самолет нисколько не испугал варана. Огромную, неистово ревущую птицу он рассматривал с любопытством. Лениво повел головой, только когда смолкли моторы. И снова застыл, как каменное изваяние

В моих руках плясал фотоаппарат. От волнения я никак не мог его завести. Варану тем временем стоять в созерцательной позе надоело. Повернувшись, он неторопливо побрел к прибрежным зарослям бамбука. Я видел его почти квадратный зад с толстым треугольным хвостом, который волочился по земле и резал рыхлый песок, словно древняя соха.

Мне казалось, что второй пилот открывает дверь самолета слишком медленно. Не дожидаясь, пока он закрепит стремянку, я прыгнул на землю. За мной — Анди.

— Хелло! — крикнул из самолета наш первый пилот капитан Сувондо и бросил нам два карабина.— Возьмите, не помешают.

Мы помчались догонять варана. Ящер не оглядывался и по-прежнему не торопился. На нас ему было абсолютно наплевать. Когда до него оставалось метров двадцать, мы сбавили бег и пошли шагом, стороной. Ящер на ходу, наверно, в поисках чего-то съедобного обнюхивал песок. Из его полуоткрытой пасти то и дело выскальзывал огненно-красный язык, похожий на струйку пламени. Я подумал, что сказки об огнедышащих драконах не так уж далеки от истины.

Мы шли за ним минут пятнадцать. Мне хотелось сфотографировать варана в той позе, в которой я его впервые увидел, во всем его жутком величии.

Подойдя к зарослям бамбука, он немного постоял и скрылся в чаще. Идти туда я не решился. Говорят, что ударом хвоста варан легко убивает лошадь, что он может целиком проглотить взрослую собаку.

Этот ящер — хитрая бестия. На Комодо основной пищей ему служат дикие олени и кабаны. Но он никогда не нападает иа них открыто. Поэтому они его не боятся. Забравшись в стадо оленей, варан ждет, пока животные перестанут обращать на него внимание. Затем, улучив момент, сбивает с ног того оленя, который подойдет к нему поближе. Несмотря на свою примитивную неуклюжесть, ящер действует с молниеносной быстротой. Олень не успевает заметить, что ему грозит опасность. Убив животное, варан снова выжидает. Пировать начинает’после того, как стадо уйдет подальше. Вспоров клыками брюхо жертвы, хищник жадно пожирает внутренности.

Ученые, наблюдавшие варанов на Комодо, пришли к выводу, что у них сильно развито обоняние. Запах крови они чуют за сотни метров. Как только зверь распорет оленю живот, из чащи выходят другие ящеры. При этом заметили, что некоторые из них спешат к добыче даже из соседних долин. От оленя им уже ничего не остается. Но они долго не могут успокоиться. Кружат на месте недавнего пиршества, алчно внюхиваясь в следы крови.

И еще одно коварное качество у этого хищника — гипнотизирующий взгляд. Маленькая макака перед ним верещит и вся трясется от ужаса, но бежать не может. Обезьяну варан заглатывает живьем.

— Ладно, Анди, у нас еще есть время,— глядя в ту сторону, где скрылся ящер, сказал я разочарованно.

Было сухо и нестерпимо знойно. Раскаленному воздуху море не давало ни влаги, ни прохлады. Всюду в Индонезии воздух насыщен парами, как в бане, а тут — сушь. Маленький островок всего в двух часах полета от Явы, а Явой и не пахнет. Может быть, потому здесь и живут вараны.

Обливаясь потом, мы поплелись к самолету. Анди меня утешал:

— У меня есть талисман, все будет хорошо, товарищ Саша. ,

— Какой талисман? — спросил я без интереса.

Он достал из нагрудного кармана рубашки фигурку из сандалового дерева.
— Это добрый Маклай, он нам поможет.

Почему-то в ту минуту мне и в голову не пришло, что добрый Маклай — наш Миклухо-Маклай. К талисману я отнесся равподушно. Подобных фигурок-талисманов в Индонезии я видел много, их можно купить в любом магазине.

Мы вернулись к самолету и расположились отдыхать в тени крыла.

Я лег на спину, смотрел на плывущие по зеленовато-синему небу белые облака и был самым счастливым человеком на свете. Пусть я больше не увижу варанов, зато надо мною небо острова Комодо… Комодо, Комодо, звонкое слово — Комодо!

Вдруг я вспомнил, что у талисмана Анди круглая, вовсе не азиатская бородка. Все другие индонезийские фигурки, в том числе и талисманы, обычно делаются безбородыми, а если с бородой, то она продолговатая, клином. Маклай… Как я сразу не догадался, это же Миклухо-Маклай!

— Анди, покажите свой талисман!’— От внезапно нахлынувшего волнения я даже вскочил.

Все обернулись ко мне. Поспешно протянув фигурку, Анди уставился на меня с недоумением.

Нет, на Миклухо-Маклая она не похожа. Вот только борода у него была такая же.
— Почему эту фигурку вы называете добрым Маклаем?

— Маклаем? — Анди пожал плечами.— Я не знаю точно, мне кажется… Когда наша страна была колонией Голландии, многие индонезийцы голодали они часто мечтали о еде. Еда — по-нашему «маканан». С ней было связано самое хорошее, и люди назвали этого человека Маклай. от «маканан».

Спрашивал я, конечно, не об этом. Я давно знаю совсем другую версию происхождения слова «маклай». Первоначальная фамилия Миклухо-Маклая была Миклуха. Николай Николаевич Миклуха. Студентом за революционные выступления он попал под наблюдение царской полиции. Потом из Петербургского университета, где он учился на физико-математическом факультете, его исключили, против него было возбуждено политическое дело. Пришлось бежать за границу. Вернуться в Россию под своей фамилией он не мог, поэтому сменил фамилию. Его прадед, запорожский казак Степан Миклуха, носил прозвище Махлай. что по-украински значит «вислоухий». Во время русско-турецкой войны (при взятии Очакова) Степан отличился. За беспримерное геройство ему пожаловали чин хорунжего и по ходатайству генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского даровали даже дворянство. Такое случалось редко, и Степана сразу назначили чуть ли не командиром полка. Но казак оставался казаком. Подписывая казенные бумаги он, по обычаю запорожцев, рядом с фамилией ставил и свое прозвище: хорунжий войска Запорожского, царской милостью дворянин. казак Степан Миклуха по прозвищу Маклай. Называть себя вислоухим в казенных бумагах Степану, понятно, было неудобно. Он и переделал «Махлай» на непонятное «Маклай». Прадедовскую подпись и взял себе в качестве фамилии Николай Николаевич, несколько переиначив первое слово — Миклухо.

Но рассказывать все это Анди я пока не стал. Я видел, что он вполне серьезно считает Маклая индонезийцем. Разочаровывать его раньше времени не хотелось.

— Вы сказали «Маклай» от «маканан», а что же тогда значит слог «лай»? — спросил я.

— Это… Это, я думаю, от «лелаки» — «мужчина».

На Центральной Яве его иногда произносят сокращенно, как «лелак» или «лелай». Первый слог одного слова и второй — другого. Полностью «Маклай» можно перевести как «мужчина, дарующий пищу». Старики говорят, Маклай защищал индонезийских крестьян от голландцев и дал Индонезии имя. Раньше голландцы называли нашу страну Нидерландской Ост-Индией. И так писали на всех картах. В Джакарте есть Сламат Маклай-рая (улица Доброго Маклая), а в Богорском ботаническом саду и сейчас стоит беседка, где он придумал название нашей страны.

Анди опять грешил против истины. Название их стране дал не Миклухо-Маклай. Хотя возникло оно при его непосредственном участии.

История Индонезии, которая триста пятьдесят лет находилась под колониальным гнетом Нидерландов, знает много народно-освободительных войн. Вспыхнув на одном острове, восстания обычно распространялись на другие острова. Призывая народ на борьбу против чужеземных захватчиков, вожди восстаний провозглашали единство своей страны. Это побудило голландцев изобрести «научную теорию», которая доказывала, будто единой нации на островах Малайского архипелага не существует. А раз так, то не может быть и единой страны. Якобы каждый из многочисленных островов архипелага представляет собой отдельное государство, чье население не имеет ничего общего с людьми, живущими на соседних островах. Колонизаторы очень охотно использовали эту «теорию», в надежде ослабить силы освободительного движения они всячески разжигали межостровную вражду

В Нидерландской Ост-Индии Миклухо-Маклай жил довольно долго. Изучив диалекты, обычаи, культуру и быт, а также антропологию коренного населения различных островов, он собрал богатый, действительно научный материал, послуживший ему веским доказательством, чтобы во всеуслышание опровергнуть выдумки колонизаторов. И вот тогда, в 1884 году, его друг, немецкий профессор Бастиан предложил назвать Нидерландскую Ост-Индию Индонезией. В переводе с латинского это значит «Островная Страна», по-индонезийски — «Нусантара».

Существует или не существует индонезийская нация? Теперь такой вопрос кажется смешным. Ну, конечно же, она существует. Но чтобы доказать эту истину, в то время понадобились усилия многих ученых. Самым видным из них и самым настойчивым в своих убеждениях был Миклухо-Маклай. Возможно, поэтому, забыв Бастиана, индонезийцы приписали в легендах слово «Индонезия» Маклаю. Либо им хотелось отдать предпочтение своему земляку. Ведь в их представлении Маклай — индонезиец.

Когда я сказал, что Маклай был нашим ученым-путешественником, больше всех удивился капитан Сувондо.

— Вы не шутите?

— Сейчас мне нечем вам это подтвердить, но он в самом деле мой соотечественник. Его отец был украинец, а мать полька, но он вырос в Петербурге, поэтому считал себя русским или говорил, что он обрусевший запорожский казак. Его звали Николай Николаевйч Миклухо-Маклай.

Я рассказал историю фамилии ученого и то, как он попал в Индонезию. Анди был очень смущен. Он изучает русский язык и до сих пор не знал, какой талисман носит в своем нагрудном кармане.
— Я думал, — сказал капитан Сувондо, — он был, как наш Дипо Негоро в сорок пятом году2 в Сурабае рабочие табачной фабрики назвали свой отряд батальоном Маклая. Второй отряд в честь вашей победы над Германией назывался «Россия». Но что Маклай из России, этого, по-моему, никто не мог даже представить. Для нас он всегда был индонезийцем. Я помню, мой отец рассказывал легенду. Будто голландцы сослали Маклая на вулкан Лаву, хотели, чтобы он там погиб. Но Маклай умел заговорить любую стихию. Огненная вулканическая лава обходила его хижину стороной или застывала, не дойдя до нее. Позже на том месге построили город Саранган. Он маленький, но на Яве самый красивый, красивее знаменитого Богора. Вулкан его ни разу не разрушал, хотя извержения бывают часто и лава проходит близко от города. В легенде Маклай — яванец, сын крестьянина. О нем много легенд, но я не слышал, чтобы кто-то называл его иностранцем.

Русский ученый и вдруг — индонезиец. Я еще не знал, радоваться этому или огорчаться.

Маклаем теперь были заняты все мои помыслы. О варанах, которых я толком так и не сфотографировал, я больше не думал. Не терпелось скорее вернуться в Джакарту, на улицу Сламат Маклай, затем — в Богор, к той беседке, где, как говорил Анди, Маклай придумал имя Индонезии.
Талантливый индонезийский полководец, государственный деятель, мыслитель и поэт, руководитель великого народного восстания на Яве в 1825—1830 годах.

‘ 1945 год—год провозглашения независимости Индонезии На острове Ява в портовом городе Сурабая происходили жестокие бои между индонезийскими повстанцами и войсками европейских колонизаторов.
Население Сурабаи на протяжении двух недель (10 — 25 ноября 1945 г.) окалывало мужественное сопротивление интервентам. Индонезийская республика в память борцов за независимость страны отмечает 10 ноября как День героев.