Масагер
Масагер — кубинский художник карикатурист. ( 50-е годы 20 века)
Роясь в периодике десятилетней давности, хранящейся в Национальной библиотеке Хосе Марти, я встретил в небольшой захудалой газетенке «Алерта» сообщение о том, что трансатлантический лайнер «Иль де Франс» зайдет не в Гаванский порт, а станет всего на сутки на рейде залива Матансас.
Газета оповещала родственников тех кубинцев, которые па борту французского парохода возвращались из Европы на родину. Однако заметка заканчивалась словами: «…и Хемингуэю тоже придется добираться до «Ла Вихии» на автомашине».
Из других газет за это и последующие числа узнаю, что «Иль де Франс» прибыл в кубинский порт 14 февраля 1957 года и что действительно Эрнест Хемингуэй вернулся на нем после полугодовой поездки во Францию и Испанию.
Местных газет города Матансаса за тот год в Национальной библиотеке не оказалось, и в один из ближайших свободных дней я отправился в поездку.
В небольшом городке без труда были обнаружены те люди, которые десять лет назад встречали случайно зашедший в их порт океанский лайнер. В газетах оказались пространные статьи, описывавшие теплый прием, который устроили тамошние жители американскому писателю. Мне стало известно, что специально по случаю прихода «Иль де Франс» приезжал в Матансас гаванский фотограф, который «так усердно щелкал фотокамерой», что мешал представительнице муниципалитета произносить заготовленную ею речь. Однако как звали этого фотографа или хотя бы где следовало начать его поиски, так никто сказать мне и не мог.
По возвращении в Гавану я принялся расспрашивать моих знакомых и каждого фотографа, с которым сводила работа, но того, кто был нужен, я не находил.
Так прошло около года. И вот как-то по возвращении из дальней поездки в Восточную провинцию, когда я проявлял в лаборатории кубинского журнала «Боэмия» пленки с материалом, необходимым для очередной корреспонденции, Ее Величество Удача неожиданно решила улыбнуться мне одной из своих очаровательных улыбок.
Случилось это в кромешной темноте фотолаборатории, в которой, кроме меня и лаборанта, работал со своими пленками фотограф журнала. Заполняя паузу, я рассказывал приятелю-лаборанту о том, как мне в эту поездку повезло: удалось добиться от настоятеля собора Святой Девы Каридад, покровительницы Кубы, где хранится Нобелевская медаль Э. Хемингуэя, разрешения эту модель сфотографировать. И вдруг из темноты раздается голос:
— У меня есть снимки банкета, на котором Хемингуэй передавал медаль. И еще пять-шесть пленок о нем…
От неожиданности я растерялся. Такое можно было придумать только в детективном романе
— А в пятьдесят седьмом в Матансасе вы не снимали?
— Прибытие «Иль де Франс»? Конечно!..
Фотографом оказался Карлос Ариас, штатный работник редакции журнала. Конечно, уже в тот же вечер я был допущен к архиву Ариаса. А там нашлось чему порадоваться.
Среди других фотографий писателя разных лет была обнаружена целая серия, выполненная Ариасом в день, когда кубинский Национальный институт по туризму наградил Эрнеста Хемингуэя за повесть «Старик и море» почетной грамотой и памятной медалью.
ЭрнестХемингуэй. 1952 год.
И тут необходимо маленькое отступление.
Исследователи творчества Хемингуэя, на мой взгляд, еще недостаточно объяснили, почему писатель оставил свою родину — Соединенные Штаты Америки — и переселился жить на Кубу.
Сам он не раз говорил, что благодатный климат, море, полное рыбы, тепло, круглый год свежие фрукты, веселая Гавана, жизнерадостный темперамент кубинцев — все это и обусловило его решение. В день присуждения ему Нобелевской премии писатель на пресс-конференции сказал о своей повести «Старик и море»: «Я только слушал, что говорило мне море, и писал. А раз я понимал его, значит, я кубинец. Здесь мне работается лучше всего». В другом интервью, давая ответ на прямой вопрос, почему он переехал на Кубу, Хемингуэй повторил: «У меня всегда хорошо получалось, когда я работал на Кубе».
В Сан-Франсиско-де-Паула, где неподалеку от Гаваны жил писатель, в рыбацком поселке Кохвмар, в самой Гаване многие знали, в каком тесном и постоянном контакте находился писатель с простыми людьми Кубы.
Хемингуэй открыто и радостно принял Кубинскую революцию. Достаточно вспомнить, как в ноябре 1959 года, вернувшись в Гавану из Европы, на аэродроме, где его встречали жители Сан-Франсиско-де-Паула, Хемингуэй в искреннем порыве поцеловал национальный кубинский флаг и тут же заявил представителям печати: «Я счастлив вновь быть на этой земле, ибо считаю себя кубинцем. Я не верил ни одному сообщению против Кубы, опубликованному в прессе за границей. Сочувствую кубинскому правительству и наш»м трудностям.— Он сделал ударение на слове «нашим» и далее сказал: — Я не желаю, чтобы меня принимали за «янки». А в Нью-Йорке в июле 1960 года он смело заявил: «На Кубе все идет хорошо. Революционное правительство Фиделя Кастро — это единственное честное правительство, которое когда-либо имела Куба».
В начале 1959 года Фидель Кастро, выступая в острой полемике по уругвайскому телевидению, буквально положил своих оппонентов на обе лопатки, процитировав слова Эрнеста Хемингуэя, заявившего, что военные преступники, которые были казнены революционным правительством Кубы, получили по заслугам.
Однако событие, о котором мы рассказываем здесь, имело место в самый разгар военной диктатуры Батисты.
Читатель помнит, что впервые повесть «Старик и море» была опубликована 1 сентября 1952 года в американском журнале «Лайф» тиражом более 5 миллионов экземпляров. Через неделю в продажу поступило еще 50 тысяч экземпляров, уже в виде отдельной книги. Такой тираж для небольшой по размеру книжки считается весьма высоким для США. И книга была раскуплена моментально. Читатели и критика оказались едины во мнении, встретив повесть восторженно.
На батистовской Кубе появление этой замечательной, глубоко гуманной и демократической повести решили использовать в своих интересах: интерпретировать ее как своего рода туристский проспект.
«Высший совет Национального института по туризму Кубы, понимая, что означает эта повесть в деле рекламы нашего туризма, принял решение наградить почетной грамотой н памятной медалью за 1952 год знаменитого североамериканского писателя»,— откровенно сообщал журнал «Карте-лее».
Хемингуэй понимал, что его имя пытаются использовать в целях рекламы. Он об этом прямо сказал своим домашним и заранее заготовил коротенькое выступление, в котором нет ни слова в адрес Национального института по туризму, но где писатель отдает дань любви кубинскому народу.
Как рассказывают очевидцы, Эрнест Хемингуэй в сопровождении жены Мэри Уэлш и многочисленных друзей прибыл на банкет, организованный 23 сентября 1952 года в его любимом клубе Наутико Интернасиональ, точно в назначенный час.
Но сюрприз, который подготовили писателю организаторы, чуть было не испортил все дело. Известному кубинскому карикатуристу Масагеру Институт по туризму заказал дружеский шарж на Хемингуэя. Карикатура на огромном ватмане уже висела в холле, когда в клуб прибыл писатель. И она ему… очень не понравилась.
— Когда я вошел в клуб,— рассказывал мне другой кубинский художник, Хуан Давид,— я застал в холле весьма удивившую меня картину. В одной стороне стояла группа приглашенных, среди которых возбужденно что-то говорил Хемингуэй. В противоположном углу мои знакомые в чем-то убеждали Масагера. Посередине висела карикатура. Мне нетрудно было догадаться о причине возбуждения писателя, ибо я хорошо знал по своему собственному опыту об отношении писателя к дружеским шаржам.
Без промедления я направился к Хемингуэю. Он заметил это и встретил меня словами:
— И ты тоже пришел меня…— И он ругнулся крепким испанским словцом.
В это время к нам приблизился Масагер, очевидно, почувствовав в моем лице поддержку. Я уже тогда весил сто десять килограммов. Он плаксивым голосом тянул:
— Этот писатель рассердился на мой шарж…
Хемингуэй принял стойку боксера, и мне пришлось загородить Масагера.
— Хемингуэй, я не чемпион по боксу, но карикатурист…
— А! И ты тоже!—И он почти уже было замахнулся.
— Постойте, стойте,— нервно прокричал я,— дайте сказать. Я тоже карикатурист, но даю вам слово никогда в своей жизни не пытаться даже рисовать вас.
— А!.. Правду говоришь?
— Честное слово!
— Ну, тогда пошли в бар.
— Конечно, тем более у меня к вам, Хемингуэй, есть поручение от главного редактора «Боэмии».
— Вот видишь. Тем более! Где нам быть, как не в баре? Все, все в бар,— повеселев, пригласил гостей писатель.
Эту сценку я текстуально записал со слов Хуана Давида.
В момент же вручения почетной грамоты и памятной медали в адрес Хемингуэя было сказано много приятного. Латиноамериканцы — прирожденные ораторы, а политические деятели Кубы даже специально изучали ораторское искусство.
В своем приветственном выступлении генеральный директор Института по туризму Мартиаль Фасно произнес и такие высокопарные слова: «Новелла «Старик и море» вобрала в себя персонажи и пейзажи, которые взволнованно, в самых высоких тонах повествуют о нашем неповторимом море… Изысканное литературное сочинение, воочию проявившее незаурядный повествовательный талант его автора наличием четкого внутреннего ритма, обузданием излишних эмоций, откровенным и простым стилем, наконец, восхвалением силы воли и мужества человека,— новелла «Старик и море» превратилась в международного трубадура, породившего во многих людях мира желание посетить нашу страну, Куба остается в неоплатном долгу перед Эрнестом Хемингуэем за его любовь к нашим обычаям, нашей жизни, нашим гражданам, прежде всего людям моря, любовь, которая произвела на свет столь великолепное произведение».
Юрий Николаевич Папоров
