Снегирёв Лев
Снегирёв Лев Сергеевич (1931) — светский узбекский российский художник. Родом из узбекского города Маргилана. Учился в Москве в училище Памяти 1905 года.
Многие музеи время от временм сталкиваются с дилеммой: показывать ли выставку художника, известного в основном лишь коллегам по цеху да горстке коллекционеров? С подобными персоналиями зрителя охотнее знакомят частные галереи, не сталь зависящие от наплыва зрителей: музей же — учреждение бюджетное и «низкие» материи в своей выставочной практике учитывать вынужден. К слову, на этом проверяются и широта кругозора, и дальновидность администрации: ведь уже почти все знают что за последние два десятилетия, в том числе в связи с бурным развитием арт-рынка, с которого стремительно «вымываются» произведения более иго менее знаменитых авторов, антикварную ценность приобрели даже те работы, которые раньше годами уныло простаивали по углам мастерских, скажем, художников соцреализма не первого ряда. И музеи, которым порой не хватает определенного пласта авторов для полноты исторической картины, начинают охотиться за тем, чего раньше почти не замечали… Тем не менее далеко не каждый музей, организация даже по своей природе достаточно консервативная, готов себе позволить «непопулярное» имя на афише.
Маргилан. 1962 год.
Государственный Музей Востока — из числа великодушных гигантов, что смело соединяют выставки «кассовые» с экспериментальными. Сейчас его лучшие залы отданы мастеру, чье откровенно «негромкое» творчество со временем, вероятно, войдет в историю искусства. Однако сегодня Льва Снегирева знают очень немногие, даже несмотря на ряд выставок последних лет — скажем, в рамках показа собрания Валерия Дудакова и Марины Кашуро, о чем писала наша газета или в проекте Михаила Алшибая «Пятьдесят на пятьдесят». Ретроспективу, приуроченную к 80-летию художника. Музею Востока помог устроить российский Фонд поддержки и развития научных и культурных программ имени Марцжани, в конце прошлого года выступивший инициатором нового цикла выставок. Цель его — показать в стенах ГМВ мастеров, живучих или живших на экс-советском простран-
стве и соединивших две «линии» (восточную и западную, современность и
традицию) искусства, еще недавно ощущавшего себя чрезвычайно разным в оттенках, но все-таки единым. И детство, и зрелые годы Льва Снегирева прошли в Средней Азии. Поэтому он, рожденный в трупном 1931 году в Ферганской области Узбекистана, куда его родителей буквально забросила судьба (отец воевал с басмачами, а в мирное время, как водится, оказался не у дел и, став бухгалтером, в поисках заработка был вынужден переезжать из кишлака в кишлак), видит мир Востока не как турист или живописец, приехавший на этюды, а как нечто родное, привычное и понятное, несмотря на ореол тайны, которым все-таки окутан этот древний край. В этом значимое отличие Снегирева от плеяды художников, побывавших в тех же древних землях в учебных или творческих командировках, но, безусловно, смотревших вокруг несколько иными глазами.
Как известно, традиция изображать Среднюю Азию в русском искусстве идет от Василия Верещагина, художника безмерного таланта, но прежде всего — баталиста при всем его интересе к историчесхой тематике. В XX веке возник иной круг авторов, да первое имя — Александр Волков: эти мастера жили в Туркестане, как назывался этот край, и осознанно творили там новое, авангардистское искусство, бесспорно, попадая под воздействие местного юлорита и то самое «очарование экзотикой», которое украшает полотна, но оставляет легкий налет чего-то декоративного. Немного более буднично, с щемящей нотой тревоги писали города и кишлаки Средней Азии «эвакуированные» времен войны, среди которых было много великолепных авторов (кстати, не так давно ГМВ показал такие работы в честь юбилея Победы). Снегирев, отмечу; не попадает ни в одну из перечслемых категорий. Вероятно, поэтому «восточный колорит» пусть и неизбежно присутствуя в его рисунках и картинах, отнюдь не доминирует. Зато появляется та мера экспрессии, которая вместе с наблюдательностью, томностью руки и особой степенью достоверности, с эпохи Ренессанса называемой «веристичностью» («веризм; от итал. vera — настоящий), делает работы этого мастера особенно притягательными.
Живописать горные и пустынные ландшафты, цветущие деревья и залитые слепящим солнцем улицы, древние мавзолеи и маячащие вдали горы можно очень по-разному. Выпускник Московского художественного училища «Памяти 1905 года; связанный не просто знакомством, а истинно духовными узами с мастерами и идеологами «сурового стиля» — Павлом Никоновым, Николаем Андроновым, Георгием Нисским, — Снегирев находит свою собственную интонацию. Каждый элемент пейзажа, будь то разлившаяся по весне горная река, полуразрушенная древняя стена или зацветшие маки, он наделяет чем-то живым — «душой», «характером», сказал бы романтик. Особенно экспрессивны рисунки тушью, на которых — чинары с искривленными стволами, тутовник, будто в мольбе поднявший к небу изломанные руки-ветви, уходящие к горизонту отроги гор. В первом зале выставки, почти у входа висит потертый лист с изображением саксаула — состоящего из узора изломанных линий и точными ударами нанесенных точек и пятен туши, парящего в воздухе живого создания.
Внимательный взгляд Снегирева с характерным прищуром — то ли «художническим», то ли вызванным привычкой защищаться от палящих лучей и, что забавно, роднящим скромного худсммжа из Маргилана с брутальным Клинтом Иствудом, запечатлел один из старых знакомцев — Анатогмй Зверев. На фоне этого карандашного листа, для Зверева весьма одержанного, а оттого превосходного, любопытно рассматривать многочисленные автопортреты Снегирева словно привыкшего всматриваться в себя и в неясное будущее. Интересны и портреты родных, друзей, рефлективный студенческий портрет отца, отразивший дух «оттепели», романтический «Портрет девочки», зарисовка спящего Леонида Талочкина («Леня сдыхает»).
Судыбу Снегирева, в юные годы не нашедшего себе места в Москве и в 1964-м вернувшегося в родной город Маргилан, не назовешь легкой и безбедной. Неумение кланяться и приспосабливаться заставило его ощущать себя отшельником, одиночной, что сказалось в настроении многих картин и листов. Лишь в 1980 году в легендарном ташкентском Театре «Ильхом» состоялась его первая персональная выставка, открывшая художнику возможность продавать свои работы. Среди первых, кто стал их закупать, был легендарный директор музея в Нукусе Игорь Савицкий, не обошли вниманием мастера и в Фергане. Неожиданно пришла слава: в Узбекистане молодые авторы стали воспринимать Снегирева почти как гуру. В 1989-м его работы впервые показали в московском ЦДХ. Но период относительного благополучия длился недолго: после трагедии в Ферганской долине, где в 1987 году вспыхнул межэтнический конфликт, пришлось думать о переезде в Россию. В этом помогли друзья — тот самый леевндарный Талочкин, громогласный и отзывчивый, а также Дмитрий Плавинский.
Итак, в 1991-м Лев Снегирев навсегда покинул Узбекистан, обосновавшись сперва в городе Торопец, а затем-в Нелидове Тверской области. Началась пора выставок, сочинения мемуаров (в 2007-м вышла книга Снегирева «Мой век»), но и тоски — по утраченной второй родине, по coлнцy и пескам, цветам и горам Туркестана. Лишь в 2010 году Снегиреву удалось ненадолго вернуться в Фергану на зткды. А в промежутке, длившемся 20 лет он поневоле стал «певцом» скромной, грустной без солнца, дождливой русской прохлады. Впрочем, он и здесь нашел свою интонацию, мастерски работая с акварелью, а также стал больше времени уделять живописи, приобретшей филооофскосимволиче-ский подтекст. В залах ГМВ стоит понаблюдать трудно поддающуюся репродукциям в альбоме оригинальную смешанную технику Снегирева, который соединяет масло с темперой, многократно кладет лессировки, для фактурное™ порой добавляет тюль или цемент Картины «Белые ворота», «Пустынный пейзаж», «Замерзшие бутоны» — тонкие и сдержанные по колориту, почти монохромные — приобретают необычную светоносностъ и даже то особое качество, которое заставляет думать о пульсации времени, что дано зафиксировать не каждому художнику.
Елена ТИТАРЕНКО
