Ганиковский Игорь
Игорь Ганиковский
Родился в 1950 году в Москве, окончил Институт стали и сплавов. Живет в Москве. С 1978 года участвует в выставках. Работы хранятся в музеях и частных коллекциях в СССР и за рубежом.
Беседу вели Е. КУРЛЯНДЦЕВА и А. КОВАЛЕВ
Е. К. Игорь, может быть, для начала расскажешь, как ты стал художником! Твоя история достаточно необычна на общем фоне.
И. Г. И в самом деле удивительная история. Но тут нет ничего сверхъестественного. Я учился в физико-математической школе, потом кончил институт, устроился на хорошую работу, но как-то так получилось, что мне не дали там работать. Сначала я помог написать диссертацию одной женщине, потом другой… А когда я пошел и сказал, когда же, собственно, моя очередь защищаться, мне ответили, что тут еще есть люди, которым надо помочь. В общем, мне всячески там не давали работать. На этой почве я как-то свихнулся, потому что до этого я особо не рисовал. Наверное, искусство стало для меня каким-то клапаном, именно в нем я стал искать выход. Думаю, что если бы мне дали работать, я так бы и работал — мне в самом деле было очень жалко все это бросать, очень много было наработано. И переход к художественной практике не так уж легко дался, ну и мама была против. Это сейчас хорошо, художники сейчас зарабатывают деньги, а раньше это вообще было исключено. Долгое время я зарабатывал репетиторством, даже уже в то время, когда стал выставляться.
А началось все как-то вдруг, в командировке где-то в Сибири. Там такая скучища была, начал карандашами что-то чертить. Какие-то натюрморты. Это удивительно, что я сразу
начал рисовать не те обычные натюрморты, которые все рисуют, — я рисовал натюрморты, составленные из каких-то непонятных фигур. Потом купил маленький набор красок, кисточку — кажется, даже для клея. Смешно, наверное, но я совсем не знал, что существуют подрамники.
Я, честно говоря, и не собирался становиться художником, я рисовал потому, что просто плохо было в жизни. Но когда я уже года три-четыре порисовал, я понял, что надо учиться, и пошел учиться в студию. И как мне казалось, учиться рисовать — это значит рисовать обнаженную натуру. Я сидел там и рисовал, даже преуспел в этом, но параллельно рисовал эти свои странные картины.
Я был готов учиться, но учиться мне было особенно негде, со временем я понял, что, может быть, это и лучше. Потом мне кто-то сказал, что существует молодежное объединение. Я отнес несколько картин на молодежную выставку, это было в 1978 году. Одну приняли, в конце концов и меня приняли в молодежное объединение. Я существовал очень замкнуто. Ни с кем не общался. И вот однажды меня случайно послали из дополнительного списка в Дом творчества на Сенеже — просто кто-то из тех, кто всегда туда ездил, отказался. Точно так же, из дополнительного списка, попал туда и Женя Дыбский, и мы с ним попали в одну мастерскую. С этого момента у меня началось настоящее общение с художниками, потому что Женя человек общительный, он знал очень многих.
А. К. И ты познакомился с настоящими профессиональными художниками!
И. Г. У меня очень долгое время был комплекс, что я не учился, а все эти люди — они что-то знают такое… Меня долго это преследовало.
Е. К. Считаешь ли везением в своей жизни то обстоятельство, что ты не учился!
И. Г. Вообще я думаю, что учиться стоит, особенно у тех людей, которые могут научить каким-то общим вещам, не ломая художника, не заставляя копировать себя. Просто я до всего дошел собственной головой, так уж как-то получилось. Может быть, так и лучше, потому что я все прочувствовал сам, но это мне могли подсказать раньше, и все было бы по-другому.
Странно, но в моих ранних картинках и теперь одни и те же темы — все эти органы, соборы. Конечно, тогда все это было сделано коряво, сверхдилетантски. Сейчас я думаю, что это очень хорошо, когда художник всю жизнь рисует одну картину. Для меня всегда важны мои музыкальные ощущения. Когда я рисовал, скажем, орган, я хотел передать звучание органа — живописное воплощение музыки меня до сих пор волнует.
А. К. Конечно, твои работы вызывают ассоциации прежде всего с музыкой. А какую музыку ты любишь!
И. Г. Я вообще люблю только классическую музыку. Мой самый любимый композитор — Бах. Потом и Малер, и Айве, и Шнитке, и Шостакович.
А. К. Как тебе кажется, твое образование хоть как-то повлияло на твое творчество! Твоя гармония проверена математикой или ты отбросил все!
И. Г. Видимо, то, что в мозгах засело, не очень-то и отбросишь. Хотя я по своей природе мистик и был, наверное, далек от того, что называют естественнонаучной картиной мира, и раньше. Но какие-то логические построения утвердились во мне. Я думаю, что это проявляется в том смысле, что в моих картинах можно найти много разной семантики. Она не случайна. Но я должен признаться, что я сам не все могу расшифровать. Проходит какое-то время, прежде чем я начинаю понимать то, что я сделал. То есть я не говорю, что я делаю все это бессмысленно, но есть какой-то слой, который до меня доходит с трудом. В особенной мере это относится к предчувствиям — иногда нарисуешь, и только потом начинает проявляться смысл.
А. К. Ты в своих картинах строишь довольно специфическое пространство, в котором как бы не действуют законы видимого пространства. Может быть, в этом отразилось твое естественнонаучное образование!
И. Г. Нет, мои пространственные построения идут от Сезанна. У него каждый предмет лежит в разных цветовых плоскостях, и тем самым создается некий воздух, среда. Это будоражит воображение. Я пытаюсь делать очень сложное кулисное пространство: какой-то кусок сначала может показаться впереди, а в следующий момент оказаться сзади.
