Ким Чхоль Мин
Ким Чхоль Мин — художник КНДР (конец 20-го — начало 21-го века).
В Цехе Белого Центра современного искусства»Винзавода» проходит выставка «И подо льдом течет вода. Современное искусство КНДР» — наверное, первая после краха советской власти экспозиция в России, посвященная художникам Северной Кореи.
Работы (больше пятидесяти картин, а также мозаика, вышивка и плакаты) в самом деле современные, датированы в основном 2009 — 2010 годами, самый старший из участников выставки родился в 1944-м, а самый младший — в 1984-м, но большинству где-то около сорока. Все они входят в созданное в 1959 году пхеньянское Творческое объединение «Мансудэ» — гигантский комбинат по производству искусства, занимающий огромную территорию в центре столицы. Все учились в Северной Корее. Но, тем не менее, легко представить, что хотя бы их наставники получили образование в СССР — немедленно узнаешь в авторах преемников (причем, видимо, на настоящий момент уже последних в мире) отечественного социалистического реализма.
Борьба. 2008 год.
До боли знакомым кажется все. И сюжеты масштабных^роизведений,воспевающих воинские подвиги, героический труд на благо Родины (в основном требующий физических усилий — рабочий пот тут важнее модернизации и технического прогресса), мирные будни простых граждан, крепкие семьи и счастливое детство. И их герои — носящие каски рабочих, маски сварщиков, белые халаты ученых и солдатские ушанки с красными звездами на кокардах или форму ставящих новые рекорды спортсменов-физкультурников. И места действий — заводские цеха, социалистические стройки, суровая природа, которую покоряют труженики, идиллические улицы новых городов и сел.
Некоторые картины кажутся откровенными цитатами советской классики. Так, «Мой пост говорит о великой заботе» Чвэ Чхоль Рима, представляющий девушку-постового в белом, как у советских регулировщиков 1930-х годов, кителе с портупеей на фоне окутанных дымкой просторных городских улиц с немногочисленными машинами, не может не напомнить «Новую Москву» Юрия Пименова. Правда, стоит вглядеться повнимательнее — и сквозь немедленно считываемый знакомый образ начинают проступать занятные экзотические детали. Юная кореянка одета в белые носочки -совсем как японская школьница из манга. И стоит она под солнцезащитным навесом-зонтом весьма дизайнерского вида, футуристическим и в то же время каким-то дворцовым. Именно этот зонт, установленный над всеми постами регулировщиков по указанию правительства, и говорит «о великой заботе».
Вообще, чем дольше рассматриваешь экспонаты корейской выставки, тем больше дальневосточной экзотики в них обнаруживаешь. Прежде всего, это сама техника, в которой они выполнены. Большинство работ — не западные, «буржуазные» холст/масло, а так называемая «корейская живопись» традиционный, насчитывающий более 2000 лет; рисунок тушью на бумаге, требующий кропотливости и точности. Масштабные картины, представляющие заводы и фабрики, колхозы и стройки, пионеров и защитников отечества, обрамлены, словно каллиграфические свитки или буддистские иконы-танка, узорчатым шелком. Есть на выставке и совсем уж экзотические «медиа» — тончайшая вышивка гладью. Представляющая, например, рыбачек в питомнике морской капусты (Хван Хи Сон), тракториста-горожанина, приехавшего помогать колхозникам и теперь в перерыве, тоскуя по родным местам, задумчиво покусывающего былинку на фоне своего железного коня (Чон Ен Пок), или героическую медсестру периода Отечественной освободительной войны, волочащую через какие-то заснеженные ковыли раненого бойца (Ли Сон Хи).
Кажется, что монолитный, «железобетонный» соцреализм северокорейского изготовления буквально распадается на «национальную форму» и «социалистическое содержание’,’ образующие взаимоналагающиеся, но все-таки автономные слои в представленных на выставке произведениях. Так, персонажи — круглоголовые, румяные, белозубые, улыбающиеся — написаны в стиле, заимствованном у советского, то есть более или менее европейского, (соц)реализма. А вот ландшафты с горами и облаками, заснеженными деревьями, цветущими вишнями и пенистыми волнами созданы по канонам традиционной дальневосточной пейзажной живописи. Особенно поражает картина Пак Дон Чхора «Пионеры освоения Западного моря»: изображенные на переднем плане, бредущие в резиновых сапогах по прибрежной отмели строители здесь представлены в цвете, а вот пейзаж с приморскими скалами и парящими над волнами чайками оказывается черно-белым, как и полагается традиционному свитку, написанному тушью. На свой лад виртуозна и картина Хам Сон Чхора «День в зоопарке». Тут социалистическим оказывается второй план — остановившиеся у ограды вольера пионеры, щекастые малыши, папы в соломенных шляпах и при галстуках и мамы в белых блузках. А вот первый план (скачущие по причудливо изогнутым ветвям и скалам обезьяны) напоминает традиционную дальневосточную ширму.
Хотя сокуратор выставки Анна Зайцева, побывавшая «на производстве» в Творческом объединении «Мансудэ» утверждает, что картины, приехавшие в Москву, являются авторскими произведениями, а не продуктом коллективного творчества трудно избавиться от ощущения, что в современной корейской живописи существует примерно такое же разделение специальностей, как и в японской мультипликации-анимэ, где один художник прорисовывает персонажей, другой — пейзажи, а третий — оружие и технику. И это — не единственная ассоциация с японскими мультфильмами и комиксами-манга, которую вызывает северокорейская выставка. Встречаются совсем курьезные и явно не предусмотренные стилистические совпадения. Отлично прорисованные суровые индустриальные ландшафты, как, например, в «Утре на ПукчханскойТЭС» Пак Ок Чхора, вполне могли бы быть местом действия какого-нибудь образчика научной фантастики. А отражающиеся в темной ночной воде, охваченные дымом, увенчанные стрелами подъемных кранов недостроенные высотки с картины «Ночной пейзаж на проспекте Тонир» Чвэ Чхан
Хо смахивают не столько на стройку социализма, сколько на полуразрушенный мегаполис из очередного «темного будущего». И, как и японские манга-аниме, в которых сквозь сюжеты о космических битвах и киберпанковском будущем все равно проступает традиция Хокусая (который, как известно, и придумал слово «манга»), северокорейская живопись может показаться «обманкой» в которой классическое дальневосточное искусство только искусно имитирует соцреализм.
«Винзавод» представляет выставку «И подо льдом течет вода» как этакий интеллектуальный аттракцион, который предлагается осмыслить в контексте актуального искусства и современной культурологии. Еще одним, наряду с Зайцевой, куратором и дизайнером выставки выступил художник Олег Кулик, а статью в каталог написал философ Борис Гройс, прославившийся в том числе и исследованием официального искусства другого тоталитарного строя — книгой «Стиль Сталин» в которой он объявлял советский соцреализм продолжением утопических амбиций русского авангарда. Искусство Северной Кореи Гройс рассматривает в терминах международной художественной практики рубежа XX — XXI веков, обращаясь «к ключевому понятию «апроприации». Корейские художники взяли за образец советское официальное искусство. Но оно само вышло из реалистической традиции прошлого, так что в КНДР мы имеем дело с феноменом «присвоения присвоения» а это очень важный сегодня арт-прием.
И правда, в искусстве одной из самых изолированных стран мира так и хочется увидеть этакий постмодернистский микст цитат и традиций. Но как бы ни хотелось поверить в то, что живое творчество возможно где угодно, или хотя бы увидеть в азиатском соцреализме экзотический «деликатес» трудно предположить, что северокорейские художники могут свободно выбирать, что присваивать и с чем это микшировать в своих работах. Подо льдом обнаруживается не вода, но новые слои льда.
Ирина КУЛИК.
