Утенков Демьян
Утенков Демьян Михайлович (1948-2014) — художник-иллюстратор, мастер офорта, писатель, путешественник. Москвич. Окончил театрально-художественное училище.
Графические листы Демьяна Утенкова несут неповторимый знак индивидуальности, который позволяет безошибочно узнавать его работы. Отточенная техника (частично изобретённая самим художником, чем он особенно гордится); фантазия, граничащая с мистическим прозрением (недаром одна из его персональных выставок в США называлась «Легенды будущего», а другая — «Новое видение»),— всё это делает его работы неотразимыми.
Предвечный покой. 1999 год.
Воздействие усиливается еще и тем, что за видимым изображением часто просматривается не всегда понятный, а то и пугающии подтекст.
Не суетись, человече… 1998 год.
«…Художник подчас убийственно серьёзен, и СМЕРТЬ, кажется, является главным героем его изысканных работ…» — так писал о нём один американскии искусствовед.
Помни о смерти.
Сам же Демьян Михайлович так объясняет этот феномен: «Я родился в 1948 году на самой окраине Москвы, в маленьком деревянном доме с садом, да к тому же грудного меня мать отвезла в свою деревню Песчанку. Это глухой Рязанско-Тамбовско-Мордовский угол. Домики под соломенной крышей, электричества никакого не было. Лошадь, коровы, куры и свиньи. Люди иногда носили лапти. Старый, огромный «руинированный» храм Николы Чудотворца и маленькая хрустально-чистая речка, заросшая ветлами и травой-дурманом. куда-то несла свои воды… И всё это однажды рухнуло под напором «торжествующего прогресса». Пятиэтажка-хрущоба вместо пятистенка. Казалось бы, всё! …Но Провидение подсунуло выход. Примерно тогда же, когда я познакомился с азами офорта, попал я в далёкую Восточную Сибирь. Там всё было новое и удивительное — как в детстве.
Четыре совы. 1997 год.
И стала Сибирь как бы моей новой родинои. Четверть века каждый год по два, а бывало, и по три месяца проводил я там в экспедициях: то с геологами, то с искателями метеоритов, а потом уже я и сам организовывал экспедиции — просто в поисках высшей Красоты и Первозданности. Тысячи километров проплыл по диким рекам и речкам Эвенкии и Южной Якутии. Девственная природа тех мест, оказавшихся в стороне от цивилизации, по своей чистоте не знает ничего подобного во всём мире. Это не бред влюблённого — это научные факты, которые не нашли ещё своего объяснения. Нулевой фон загрязнения — это значит, что мир там чист, как в первый день творения. И это правда — я свидетельствую об этом как самовидец. Ну а трагизм и некии апокалипсический эсхатологизм моих работ объясняется тревогой и опасением, что всё это великолепие и чистота могут однажды рухнуть так же, как рухнуло все моё детство деревенское.
Иероним Босх ван Аахен. 1975 год.
Боюсь, что Иероним Босх ван Аахен, столь любимый мною, окажется прав и страшный мир «технократического фашизма» пожрёт Божье творение. Увы, у нас всех, живущих на Земле, слишком мало времени, чтобы опомниться, хотя очень хочется надеяться на пророчество Освальда Шпенглера, которое он дал почти век назад в своей знаменитой работе «Закат Европы».
Делил Шпенглер всю историю мировую на восемь культур: Египетскую, Индийскую, Вавилонскую, Китайскую, Аполлоновскую (Греко-римскую). Магическую (Византийско-арабскую), культуру Майя и Фаустовскую (Западноевропейскую), технические конвульсии которой мы и наблюдаем в XX столетии. И ожидается (по Шпенглеру) рождение последней, 9-й культуры — Русско-сибирской. Шпенглер угадал нечто очень и очень важное — ведь и в самом-то деле на всей Земле осталась только Сибирь «чистым листом», на котором можно было бы попробовать, учтя горький опыт прошлого, построить жизнь на других — Божьих — законах. И пригодятся для этого опыт и знания «малых северных народов» — таких, как манси и ненцы, долгане и нганасане, чукчи и эвенки… Но, повторяю ещё раз, время уходит, а шанс Сибирский наш — последний». Так считает Демьян Утенков — художник и философ, искатель заповедной красоты и метеоритов. Вглядываясь в его графические листы, начинаешь понимать, что мир, нас окружающий, не так прост, как кажется нашему суетливому разуму, и что исполнен он тайны и взывает к нам за сочувствием и помощью.
Скандинавский эпос. 1977 год.
Таково воздействие этих скромных графических листов. И недаром, видно, прошли с успехом пять его персональных выставок в Америке, три — в России; участвовал он в самых престижных выставках-ярмарках Европы и Америки (Бостон. Чикаго, Нью-Йорк, Базель…). Его работы находятся в таких собраниях, как Третьяковская галерея и гравюрный кабинет Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Метрополитен-музей (США) и Национальная библиотека Нью-Йорка, Музей Нового искусства г. Кёльна (Германия), в собрании президента Финляндии Мауно Койвисто и многих-многих других… В 1979 году его работа удостоилась награды на престижном конкурсе гравюры в Бостоне (США). Своё творческое кредо он подытожил необычным поэтическим образом, заключив его в четверостишие:
Воистину ты жив, доколь во мраке ночи
Ты слышишь, как на свет из бездн небытия
Деревия растут — и слышать то нет мочи,
И плачешь ты, пока жива душа твоя.
Иллюстрация к очерку Генриха Лятиева «Николай Булыгин и другие».
Иллюстрация к очерку Юрия Лонго «Деревянный» гороскоп».
Иллюстрации к очерку Сергея Демкина «Когда не дерево лечат, а дерево лечит».
Иллюстрации к очерку Юрия Супруненко «Неандерталец меняет образ»
Иллюстрация к очерку Татьяны Абрамовой «Человек забыл, что он существо обоняющее».
Иллюстрация к статье Татьяны Абрамовой «Целительные удары холода».
Иллюстрация к очерку Михаила Дмитрука «Политико-космические прогнозы Владимира Алаева».
Иллюстрация к очерку Бориса Воробьёва «Человек-Медведь».
Иллюстрация к очерку Виталия Правдивцева «Магия взгляда».
Покоритель Сибири — Ермак. Его отряд искал легендарную бабу.
Иллюстрации к очерку Виктора Грицкова «Хозяйка Севера».
Иллюстрация к рассказу Анатолия Строжкова «Случай на свадьбе».
Иллюстрация к очерку Виталия Смирнова «Синяя борода не злодей, а жертва».
Иллюстрация к очерку Н. Зайцева «Тайна гибели Дерсу Узала».
Иллюстрация к очерку Виктора Торопа «Летописная завеса над князем Владимиром».
Иллюстрация к статье Александра Портнова «Автор «Слова» сам князь Игорь».
Иллюстрация к статье Тимофея Саруханова «Грозный, но не кровожадный.»
Записки тунгусофила.
Есть на карте нашей Родины страна, о существовании которой многие даже и не догадываются. Громадная страна, величиною чуть ли не с Западную Европу. И река там течет, и немалая — без каких-то считанных километров три тысячи длиной. На пятьсот километров всего лишь покороче Волги. Но искать ее в памяти своей напрасно, хотя я мог бы и намекнуть, что отличается эта река от всех прочих великих тем, что на берегах ее нет ни одного города и… ни один мост не соединяет ее чудных берегов. Речь идет о Нижней Тунгуске, притоке Енисея. И вот в «тени» могучего и славного Енисея и затерялась наша героиня. А чудно-то все это еще и потому, что о Тунгусском так называемом метеорите знает, пожалуй что, большинство цивилизованного человечества. Может, метеорит тот и упал-то лишь затем, чтобы высветить из мрака забвения этот край, населенный испокон веков великим и загадочным народом тунгусов, или эвенков. Протекает в том краю еще пара Тунгусок — Подкаменная, или Средняя, и Сухая. Да и Ангара-река прозывалась еще недавно Верхней Тунгуской. Так что совсем не случайно, после всего вышесказанного, называют землю ту таежники ласково Тунгусией.
Впрочем, название сие имеет свою историю, и немалую. Николай Витсен, долго живший в Московии, в 1692 году издал труд под названием «Северная Тартария». где одну из глав назвал «О Тунгусии».
Дабы отбросить некоторые недоумения, могущие возникнуть при чтении этого повествования, придется сразу оговориться. Четверть века довелось мне из года в год проводить летний полевой сезон в „ тайге Восточной Сибири. И не помню уж, как и когда я осознал, что являюсь законченным… тунгусофилом.
Тунгусов называли «французами тайги» совсем недаром. Первые русские исследователи Сибири были поражены и очарованы этими «детьми природы». А. Ф. Мидендорф отмечал, что изящество и роскошь тунгусского одеяния могли бы поспорить лишь с ливреей великокняжеской. Любили тунгусы при случае поиграть в шахматы да и просто порезвиться, поиграть по-детски на биваке после долгого, трудного дня пути. Как проводникам с XVI века не было им равных в Сибири. Прирожденные следопыты, они были плоть от плоти земли своей таежной.
«Тунгусы сильно привязаны к кочевой жизни и дивятся якутам и русским, живущим оседло. Своей беззаботностью и веселостью, подвижностью и остроумием тунгус отличается от прочих сибирских племен: мрачного Самоеда, неуклюжего Остяка, сварливого Якута; и потому тунгуса можно смело назвать французом тайги.
Когда тунгус едет верхом на олене, он держится гордо и осанисто, словно рожден он кавалеристом. Как проводник он неоценим. Верным шагом ведет он путешественника по необозримым лесам, по занесенным снегом тундрам, словно неким чутьем узнавая дорогу…»
Так, не скрывая своего восхищения, писал о них Гаврила Андреич Сарычев — «флота капитан», участник второй камчатской великой экспедиции под началом Витуса Беринга.
А вот наблюдение охотоведа Прозоровского, что в 30-х годах в составе комплексной экспедиции обследовал север Бурятии, поразило меня. Наблюдая повседневную жизнь тунгусов, Прозоровский пришел к выводу, что самое главное и заветное в их жизни — это кочевание само по себе, а охотой они занимаются лишь «постольку-поскольку». «Кочевье — это поэзия тунгусов»,— написал в своем научном отчете охотовед, а самих тунгусов аттестовал как людей, «застывших в мечте о далеких горах».
Когда я прочел это, то словно бы меня озарило! Боже мой! Если целый народ может позволить себе такое — то я-то чем хуже? Зачем я пытаюсь найти объяснение своим странствиям таежным? Разве сами по себе они ничего не значат?
И тем более я художник и «запах тайги», эфемерный для кого-нибудь другого, наполнен для меня неким неизъяснимым высшим смыслом… как, впрочем, и для тунгусов.
Я много мог бы о них говорить, но отложим это до удобного случая, а чтобы «закрыть тему», я перечислю лишь некоторые «аспекты и факты» тунгусоведения.
Почти вся топонимика и гидронимия Восточной Сибири от Урала до Тихого океана тунгусо-маньчжурского происхождения, и это при том, что тунгусов всего 20—25 тысяч человек.
Это и Урал, что по-эвенкийски переводится как «горы, поросшие тайгой». Тайга — слово эвенкийское. Тихий океан назывался в Сибири Тунг-лам, что переводится буквально: «Тунгусское море». Таймыр по-тунгусски означает «Страна озер с высокими берегами». Да и сам красавец Байкал назывался в Сибири «Ламой», что с эвенкийского переводится как «Море». А уж кому самому довелось побродить по тайге Восточной Сибири, знает, сколько рек и речек разбросано в ее потаенных уремах с поэтическим названием Делинда, Джелинда, Делиндекэн — что значит у тунгусов «Тайменья речка»…
Есть и казусы иного рода. Якутов якутами назвали русские, переняв и переиначив тунгусское «якольцы».
Многие, наверное, слышали о Великой Апалачской тропе, что протянулась вдоль Кордильер Северной Америки. Тропа, индейская ныне, обустроена — отели и гостиницы принимают туристов со всего света. А вот что в междуречье Енисея и Лены есть Великая Эвенкийская тропа — не знает почти никто.
Мне в конце 60-х годов довелось работать в Геоморфологической экспедиции МГУ. Район наших работ находился недалеко от эпицентра Тунгусского феномена. И вот как-то на одной карте увидел я странную пунктирную линию, идущую с юга на север. Мне разъяснили, что это так называемая Трансэвенкийская тропа. Кто, когда и зачем ее проложил — неизвестно, но тянется она от Саян, пересекает Ангару, идет через центральное Тунгусское плато и уходит куда-то в горы Путораны и дальше на Таймыр в горы Быранга. Это по ней тунгусы вывели на Ангару экспедицию Вячеслава Шишкова, чуть было не погибшего на Нижней Тунгуске — той самой, что окрестил он потом Угрюм-рекой. А тогда инженер Шишков обследовал бассейн той Тунгуски на предмет соединения ее каналом с рекой Леной.
Мне и самому потом довелось маршрутить той Эвенкийской тропой. Остовы чумов, перевернутые нарты — что отмечали захоронения, а порой и замшелые деревянные резные идолы — говорили о том, что жизнь здесь текла когда-то. Хотя дорогой назвать ту тропу можно лишь с долей условности, и оценить ее по достоинству сможет лишь тот, кто сам себе прокладывал тропу в тайге «дуроломом» по азимуту или же «пользовался» звериной тропой. Поверьте на слово — ноги сами оценят преимущества этой неказистой на вид дороги.
Схема заселения Американского континента со стороны Сибири.
Пути проникновения сибирской культуры в Америку и Японию по Н.Н.Дикому. Круглые точки — стоянки Древних Людей. Белые пятна — ледниковые покровы. Жёлтым цветом показана Древняя суша, появившаяся в результате снижения уровня Мирового Океана из-за образования великих континентальных ледников. Возник широкий перешеек между Чукоткой и Аляской — Берингия.
Размышляя о том, кто и для чего проложил ее, приходишь к выводам весьма непростым. Работами советско-американской археологической экспедиции под руководством академика А. П. Окладникова было доказано, что индейцы Северной Америки, как, впрочем, и Южной прямые потомки древних обитателей Сибири, перешедших на Аляску через Берингов пролив по исчезнувшему позднее перешейку. И не является ли тогда наша Трансэвенкийская тропа началом Великой Апалачской? Ведь Прибайкалье — это некий этнический котел, где сформировалось древнее население Сибири. Археологически Эвенкия еще совсем не изучена, и открытия могут быть там самые невероятные. Вот ведь в соседней Якутии археологом Юрием Мочановым на высокой Ленской террасе обнаружены были останки древнейшего на земле человека. Чуть ли не на миллион лет древнее Олдувайского. Но не хочется ученым мужам менять такую привычную им уже картину. А ведь находка эта не единичная — стоило как следует в 80-х годах обследовать долину реки Учур, притока Лены, как находки посыпались буквально как из рога изобилия. Но и не вдаваясь в науку — стоит лишь вглядеться в лица индейцев и тунгусов — становится ясно, что имеем мы дело с близкими родственниками. Впрочем, и генные анализы, и исследования крови подтверждают родство наших тунгусов и индейцев Америки.
Как знать, не ожидает ли Трансэвенкийскую тропу та же судьба, что и Тропы Ченгиза с Великим шелковым путем, обернувшихся в начале нашего века… Великой Сибирской железной дорогой? Ведь еще в прошлом веке существовал проект соединить единой стальной ниточкой Америку с Европой через Сибирь! И что любопытно: малый БАМ — ветка, идущая от станции Большой Невер на Якутию,— это и есть тот самый «вектор американский», трассированный кремневыми орудиями древнейших культур насельников Сибири. И рано, выходит, мы «похоронили» БАМ! Воистину он может оказаться в любой момент стройкой века. Правда, уже XXI!
Демьян Утенков.
P. S.
Если экстраполировать в пространстве вектор Трансэвенкийской тропы, то получится, что южным своим концом будет стремиться она на Тибет, в то же время северным своим концом, через Путораны и горы Быранга, убегает она в ледяные просторы Арктики.
«Ну и что с того?» — скажет иной наш читатель. А дело-то в том, что Арктика рассматривается ныне как древнейший палеоконтинент — та самая таинственная Гиперборея, или Арктогея, — наша древнейшая прародина (как считали и считают до сих пор многие традиционалисты).
О Тибете, думается, говорить еще проще — кто сегодня не слышал о Шамбале? И цепляются упрямые факты, и выстраиваются в некую странную и жуткую картинку. Это и загадка барона Унгерна, и тайна лейтенанта Российского Императорского флота Алексея Жохова, похороненного в вечной мерзлоте на побережье Таймыра. О той экспедиции на ледоколах «Вайгач» и«Таймыр»в 1909—1915 годах выплывают на свет странные факты в недавно «всплывших» архивах участника той экспедиции доктора Арнгольда.
И сюда же можно было бы и присовокупить таинственные экспедиции третьего рейха. Ведь если о «Тибетском» следе интересов Гитлера известно более или менее широко, то вот о секретной экспедиции подводных лодок рейха к берегам Таймыра только недавно стало кое-что известно.
Путешествуя, не заезжай слишком далеко, а то, рано или поздно, увидишь ты такое, что и позабыть-то будет невозможно…
Даниил Хармс
…Глаза незаметно, сами собою начали слипаться. А и то — пора бы уже, и давно пора. Я глянул на часы — так и есть, было уже далеко та полночь. Вот ведь сучья натура! — сколь я себя ни переучивал засыпать «как все люди», да так ничего из этого хорошего и не вышло. Что в Москве, что в тайге — все едино. Видно, и впрямь я «сова», и ничего уж туг не переделать. Нет — не подумайте чего — я особо-то не страдаю от этого. Профессия художника — вольная, но…
Но есть тут одно «но». Ночь-то совсем не даром людям для сна предназначена, и порой ночью-то можно стать свидетелем такого, об чем человекам, может статься, знать и не положено вовсе…
Словом, я созрел наконец-то пасть в объятия долгожданного Морфея, но… тут новая напасть — приспичило мне «до ветру». Чаги-то мы на ночь, по обыкновению, приняли от души. А чага — дело известное — усиливает она диурез. Я ее за это и полюбил пить на ночь. Ведь худо-бедно, а во сне человек проводит добрую треть жизни. И ежели не просыпаться ночью, то и… словно тебя обманули, получается. Треть жизни «на ветер», сиречь — сон. Сны-видения, понятное дело, это «неприятствие» скрашивают, но интересные сны. увы, не очень часто посещают нас. Чага же — она снам вовсе и не мешает, а, скорее всего, даже и способствует. А и проснуться ночью да посмотреть на луну, на звезды — это ли не удовольствие. А то, повезет ежели — и рассвет можно увидеть. Я ведь как «сова — то рассветов за всю жизнь свою не так-то много и видел. В тайге же небо ночное — это «поэма особая», это вовсе не то небо, что в городах мы скорее по инерции называем таковым. К тому же я в то время был активным действительным членом Астрономо-геодезического общества при .Академии наук CCCР.
(Мы ведь и на этот раз в Эвенкии оказались по делам «Тунгусского метеорита».) Словом, сонно позевывая, я выбрался на порог зимовья. И тут-то оно и…
Делать нечего — придется объясниться. Мы — это я и двое моих друзей, таких же одержимых тайгою чудаков. В тот год сплавлялись мы от самого эпицентра знаменитого «Тунгусского дива». Более полутысячи километров и более месяца времени были уже позади. Позади были таежные ночевки у костра, уютные, пустующие летом в охотничье межсезонье, зимовья. Истаяли в туманах болота-калтусы, сменившиеся неожиданно дивными скалами-столбами. Столбы-то нас окончательно «добили» — мы были буквально ошарашены их дивьем. Восторгам не было конца, но, увы, все кончается — кончились и «столбы». А время было уже в середине сентября, и мы спешили, памятуя, что пару лет назад 20 сентября наша речка Чуня «встала» и ее можно было смело переходить по льду, не боясь провалиться. Уже с неделю, как ночные заморозки сковали болотины, и к утру золотая хвоя лиственниц покрывалась густым узорочьем инея. Одна радость — комары потеряли свое «явное превосходство в воздухе».
И вот как-то, под вечер уже, после особенно ветреного и холодного дня, опытным своим взглядом углядел я на берегу едва приметную тропочку, косенько взбегавшую круто вверх на вторую террасу. Мы, не сговариваясь, решили проверить. Точно, так и есть — зимовье затаилось метрах в пятидесяти от края террасы. Скрытно стояло оно, и далеко не каждый заприметил бы его с воды. Неказистое таежное жилье было не в пример тем зимовьям, что видели мы в верховьях реки, но… крыша была, стены были, дверь, а главное — печка. Ох, как не хотелось мерзнуть нам еще одну ночь под звездами! И мы стали выгружаться. Печь быстро разгорелась, и вот мы уже ужинаем своим «рядовым обычаем». Каша да чага. Кинули на пальцах, кому спать на полу — нар-то двое, а нас трое. Ребята в миг засопели, а я — я пристроился почитать на сон. при свете огарка, покручивая в ладони, по обыкновению, камень, что подобрал я где-то в верховьях нашего маршрута. Странный такой камень. Я когда-то пару сезонов отмаршрутил в Сибири с геоморфологами и в камнях кое-что разумел. Я до сих пор еще могу отличить не только гагат от агата, хризолит от хризопраза, но и аглювий от аллювия, аллювий от дэллювия, а дэллювий от иллювия. А тут — тут я терялся в догадках и надеялся отдать его «паучникам» в Москве на экспертизу.
…То, что я увидел перед собою с порога зимовья, в миг сбило с меня сон, я даже забыл и про звезды-луну и вообще зачем я вышел тогда в ночь: прямо передо мною, у края террасы, там, где она круто опадает к реке, блуждали в воздухе странные огоньки. Они то разгорались, то гасли; то плавно плыли, описывая в воздухе какие-то замысловатые фигуры, то поднимались довольно высоко, а то и скользили по кустам багульника, фосфоресцируя и порой странно пульсируя. «Ну вот — картина Репина «Приплыли», — мелькнула в голове почему-то нелепая студенческая шутка. Я замер и стал вслушиваться — ветер, хоть и слабый совсем, не способствовал моему занятию, да и печка потрескивала слегка. Сердце тоже стучало, глухо отдаваясь в висках. Неприятно засосало под ложечкой. Нет, слышно не было ничего, хотя при желании и можно было бы услышать что угодно, но я попытался обуздать свое воображение.
«А ведь там, в кустах, наша лодка-резинка лежит. а под лодкой рюкзаки…» — всплыло в голове. Огоньки же тем временем, описывая свои «знаки световые воздушные», направились к зимовью. Медленно направились. И тут я ясно понял, что моя свечка, стоявшая на подоконнике, видна отлично от места, где «огоньки» летали. Стараясь не шуметь, я нырнул в зимовье. Осторожно, пытаясь не наступить на Сергея, загасил огарок и… стал будить Тумана. Туман -это Саша Туманов. Инженер-программист и человек очень трезвый и выдержанный, в отличие от Сергея, слегка «заторможенного» с детства раннего (что, впрочем, подчас оборачивалось и весьма большими достоинствами и уж во всяком случае не доставляло нам никаких огорчений). Обсказал я ему все тихонько, и вот мы уже с ним вместе смотрим нате «огоньки»… видим то же самое. И ближе они все к нам. Решили мы будить Сергея — ведь он, чего доброго, начнись чего, не сразу врубится, и в дурь попереть может — с него станется.
И вот присел я на корточки перед ним и как только мог спокойнее все и ему пересказал. Глаза мои уже пообвыкли к темноте, и я видел, как Сергеи присел в своем спальнике и, сидя уже, внимательно меня слушал, смотря куда-то «скрозь» меня.
— Он к костру не подойдет! — слышу я вдруг уверенный ответ моего товарища… Я даже попервоначалу-то и опешил. Но быстро понял, что имел в виду Сергей. И тут смех начал разбирать меня, отгоняя страх.
— Не подойдет «Он» к костру, Корот — не подойдет, да только ни при чем «Он» здесь… — Я понял, что речь-то шла о медведе, коего мы, судя по всему, опасались, несмотря на кажушулося браваду. И, пересиливая смех и страх, я ещё раз рассказал Сергею всю нашу нелепую ситуацию.
Но делать нечего, и мы приняли «круговую оборону». Забились по углам, дабы было несподручно по нам стрелять из окна, сжимая в руках свое «оружие» — кто топор, кто нож перочинный, кто кулаки (никаких ружей или чего еще там «такого» у нас не было и в помине). «Огоньки» меж тем возникали в самых неожиданных местах. Мы видели их то в окне, то в щели дверной, которая, оказалось, запиралась весьма и весьма условно — на какой-то ржавый гвоздь, оставляя огромадную щель. Противное чувство западни саанилб воспаленное воображение. Что ждали мы? К чему готовились, поминая и Николу-Угодника, покровителя плавающих и путешествующих, и Матерь Божью и… Бог весть. А ведь все это происходило еще в начале восьмидесятых, то есть в «старое доброе» доперестроечное время, когда еще никакой тебе мафии не было и в помине. Да и по Сибири мы шастали уже чуть ли не 20 лет кряду, и не слышали мы ни о каких случаях ни бандитизма, ни даже и хулиганства злостного. Наоборот даже, скорее, каждая встреча в тайге была уж ежели и не праздником, то ничего худого не сулила. Сейчас в это верится с трудом, но тем не менее это есть глупая правда, об чем я и свидетельствую.
Но напряженность сменилась усталостью, да и молодые мы были тогда еще и здоровые — словом, провалились мы в сон спасительный.
И уже в полубреду последнее, что осталось в моей памяти, это… как бы рука, на миг возникшая передо мною в окне. Может, то был уже и сон — не берусь судить.
Утром было трудно поверить в «ношной кошмар». Иней сверкал в лучах осеннего солнца, переливаясь в узорочье лиственничной хвои. Морозный бодрящий воздух и голубое небо делали нереальными не только наше ночное видение, но и самое ночь. Лодки наши со всеми вещами были на своих местах. Никаких следов ночного визита ни в кустах, ни на береге мы так и не обнаружили.
Что это было? Кто рвался на контакт с нами? Слышал я, что в тех местах не то что НЛО (эка невидаль — они сейчас разлетались-расплодились, что тараканы в общаге), но и снежные люди — чучуны — водятся. А кто и уверяет, что сам мамонт объявлялся иным охотникам.
Здраво-то оно рассуждая — конечно же можно допустить, что ночью к своемe зимовью приплыли некие люди. Рыбу половить, побраконьерить, да и водочки попить. И увидели они свечу на окне. Поняли, что занято уже «место» их. Фонариком в кустах пошарили и нашли одну лодку, затем у стены зимовья и другую. Прикинули — получалось у них с полдюжины человек. Постучаться? «Пустите-де переночевать?» А что как в ответ прямо на звук с пары стволов и шарахнут? И кто кого одолеет? — еще как знать. И решили они «слинять» по-тихому, по-английски — не прощаясь.
Все оно вроде бы и так, но, повторюсь, ночь-то была холодная, «минусовая», и у костра ее провести ох как невесело. Особо без спальника. А сибиряки таскать с собою лишних тяжестей не люоят, да и к чему бы им был нужен спальник, ежели ожидалось теплое зимовье с печкой?
(Повторяюсь — чужое, незнакомое зимовье в темноте было просто нереально.) И ведь ушли — от своего зимовья выходит ушли! Трудно это понять… Да и ни лая собачьего (а сибиряк без собаки в тайге — нонсенс), ни звука моторки мы не услышали. А пехом-то по тайге -дуроломом да темной ночкой осеннею и медведь-то не любит, а уж человекам это и не под силу вовсе.
Так-то оно все так, ежели здравого рассудить — но много ли найдется таковых, здраво рассуждающих в наш сумасшедший век? Так что лучше уж и не рассуждать вовсе — ведь все одно правды мы не узнаем. Она ведь — правда-то — ох какая чудная порою бывает. Чудная и чу’дная…
Уходя из зимовья, вспомнил я о том камне, что привычно вертел последний месяц в своих ладонях. Должен он был остаться на столике перед нарами в зимовье. Я ведь, грешным делом. не только сроднился с ним, но и порой мнилось мне, что в камушке этом, может, и скрьгга та самая «тайна тунгусской тайги».
Я бегом вернулся в зимовье. На столе нет камня, на нарах — тоже. Я полез под столик, и вот, когда шарил я там в полумраке, над головою своею услышал характерный звук расколовшегося стекла. Мигом был я на ногах, а перед глазами моими на столике лежал… куcoк стекла, что только что выпал из оконной рамы. Повинуясь какому-то инстинкту, я, как утопающий, выскочил на вольный воздух. Стоял и глотал морозный воздух, не соображая ничего. И почему-то в памяти моей всплыла на миг и тут же пропала та рука, что померещилась мне ночью…
Да, вот еще соображение одно: что было бы, если б я не был «совою», не напился бы чаги и заснул бы «как все»? То-то же!.. Но что бы ни было, а на тот раз нас обнесло — «рядом прошуршало». И, Бог знает, и еще, может, обнесет… хоть и слабо верится — уж больно времена нынче «крутые» пошли.
Демьян Утенков.
Судя по летописям, знаменитый ннязь Олег возглавил поход на Византию в 941 году, спустя 29 лет… после своей кончины! А смерть настигла князя не то в Киеве, не то «за морем». Как это объяснить? Почему возникла такая путаница?
О ЧЕМ УМОЛЧАЛ НЕСТОР
Еще со школьной скамьи складывается в нашем сознании величественный облик князя Олега. Правда, в этом заслуга не учебника, а пушкинской «Песни о Вещем Олеге». Многие историки считают, что именно Олег, а не Рюрик заложил основу русского государства.
В одном из популярных ныне сочинений Л. Н. Гумилева сделан такой вывод: «Вещий Олег оставил в наследство Игорю не могучее государство, а зону влияния Хазарского каганата, сумевшего подчинить себе русских князей до такой степени, что они превратились в его подручников и слуг, отдавших жизнь за чуждые им интересы… Летописец Нестор об этой странице умолчал».
Где же правда?
Иллюстрация к статье Наталии Мелик-Пашаевой «Два Олега-две разные судьбы
Под 879 годом в «Повести временных лет» («ПВЛ») сообщается: «Умер Рюрик и, передав княжение свое Олегу, родичу своему, отдал на руки сына Игоря, ибо тот был еще очень мал». Далее следует рассказ о почти семидесятилетнем периоде, связанном с именами Олега и Игоря.
Общепринятая хронология первых Рюриковичей такова (приведена в -Энциклопедическом словаре Россия» Ф. Брокгауза и И. Ефрона. 1898 г.):
РЮРИК (годы правления 862— 879) — Синеус — Трувор
ИГОРЬ (правил с 912-го по 945-й: с 879-го по 912-й княжил Олег, с 945-го по 957-й жена Игоря Ольга)
СВЯТОСЛАВ (957-972)
Однако, начав дополнять этот генеалогический ряд хронологическими вехами, приходишь в изумление.
Рюрик, сын датского конунга, как полагают западноевропейские источники, родился около 817 года
840—850 — родился Олег, родственник Рюрика
860—862 — начало правления Рюрика в Новгороде (Олег — в его дружи-
не)
870-875 — родился сын Рюрика Игорь (согласно «ПВЛ»)
879 — смерть Рюрика, начало правления Олега в Новгороде
882 —завоевание Олегом Киева
903 — брак Игоря с Ольгой
907 — поход Олега на Царьград — Константинополь
911 — дружественный договор Олега с Византией
912 — смерть Олега, начало правления Игоря (ему более 35 лет)
935-940-родился сын Игоря Святослав: Игорю за 60 лет, Ольге за 50!
941 -поход Олега (?!) и Игоря на Царьград (по Архангелогородской летописи)
943—944 — смерть Олега «за морем»
944 —договор Игоря с Византией о восстановлении дружбы, возвращение Игоря в Киев
945 — смерть Игоря, начало правления Ольги, Святославу 5-10 лет
Как мог сын Рюрика дожидаться более двадцати лет вступления на княжеский престол, который освобождается только с кончиной Олега? А преклонный возраст родителей Святослава, даже если
он был и не первым их ребенком?
Если Олег Вещий ходил в 941 году на Царьград, мог ли он дожить до
почти столетнего возраста?
СЫН ЛИ РЮРИКА ИГОРЬ?
Уже В. И. Татищев и Н. М. Карамзин сомневались в достоверности такой летописной хронологии. Позднейшие историки говорили об этом с большей определенностью: летописцы искусственно превратили Игоря в сына Рюрика, чтобы сохранить единство династии Рюриковичей. На самом деле он мог быть разве только ВНУКОМ
— если не правнуком — Рюрика и родился гораздо позднее, чем указано в рукописи, не на рубеже 870-875 годов, а примерно в 900-905-м.
Чтобы разобраться в этих загадках истории, я обратилась к Вадиму Валериановичу Кожинову, автору недавно изданной уникальной в своем роде книги «История Руси и русского слова. Современный взгляд». Он ответил:
— Дело в том. что к моменту составления «Повести временных лет» в начале XII века на Руси прочно установился порядок престолонаследия — от отца к сыновьям. Летописцы просто не могли представить иным ход событий после Рюрика: его должен был сменить сын. В повествовании об Игоре есть странный хронологический пробел. Сообщается, что он начал править после смерти Олега, и упоминается очень коротко о его действиях в 914-м, 915-м и 920 году. Потом никаких сведений о нем нет на протяжении двух десятилетий — до 941 года, когда русичи предприняли поход на Царьград — Константинополь. Надо иметь в виду, что летопись была составлена значительно позже этих событий. по устным рассказам. Летописец сообщил об Олеговой смерти в 912 году, но отказался от преданий. в которых рассказывалось о действиях какого-то князя тоже по имени Олег. Игорь правил Русью только в 940-х годах, очень недолго. Это ясно следует из так называемого «Хазарского письма» X века, сообщающего, что на рубеже 930—940-х годов правителя Руси звали Олег. Документ хранится в Кембридже и был опубликован впервые в 1912 году.
— Но почему этим князем не мог быть Вещий Олег? Ведь нередко ранние даты в летописях ошибочны.
— Олег, бывший при Рюрике взрослым человеком, родился, по-видимому, в середине IX века.
Продолжительность жизни в те времена была сравнительно небольшой. Из всех русских князей XI — середины XIII века, даты рождений и смерти которых точно известны, только один — Владимир Мономах — перешел через семидесятилетний порог. В возрасте 64-х лет он написал свое великолепное «Поучение», где не раз говорит о себе как о долгожителе и воздает хвалу Богу за это. Нам неизвестен ни один князь этого времени, доживший хотя бы до подобного возраста! Олег Вещий, безусловно, никак не мог действовать в 941 году.
— Кто же тогда был этот таинственный правитель Руси? А может быть, их было несколько, оставшихся в тени Олега Вещего7
— Действительно, создается такое впечатление. Историками уже давно было высказано мнение. что в летописных сводах Олег словно раздваивается. Он выступает то как воевода при князе, то как полновластный князь: смерть настигает его и в Киеве, и «за морем». Сообщается даже о двух его могилах — в Ладоге и в Киеве! Два Олега как бы слились в одного.
ОЛЕГ I
Этот князь, без сомнения, был выдающимся деятелем. Недаром народ дал ему имя «Вещий». В русском языке того времени это означало МУДРЫЙ, НАДЕЛЕННЫЙ ЧУДЕСНОЙ СИЛОЙ. Он объединил Северную и Южную Русь, прочно связал Новгород (Ладогу) и Киев. Соединенные силы Руси успешно выступили против Хазарского Каганата — мощной империи. простиравшейся от Кавказа до Камы и Оки, от Урала до Крыма и Дона.
Правивший в Киеве до Олега Аскольд был подчинен Каганату и платил большую дань. В одиночку отстоять Южную Русь ему не удалось. В 882 году Олег сверг Аскольда с киевского престола именно как вассала хазар. (В их правилах было оставлять правящую верхушку завоеванных бродов.)
Олег прекрасно сознавал, какую угрозу для Руси представлял Каганат, стремящийся поглотить пространство Восточной Европы, выйти к Балтийскому морю, чтобы полностью контролировать путь «из варяг в греки». Поэтому закономерно Русь очень тесно сблизилась с Византией. Договор Олега с Константинополем,подписанный в 911 году, подтверждал многолетнюю «между христианы и Русью любовь», как сказано в летописи. Из византийских документов известно, что при Олеге Вещем еще в конце IX века, за столетие до официального принятия религии, при помощи Константинополя была организована первая христианская митрополия. Значит, принципы добра и равенства, искупления находили отклик у людей. И военное сотрудничество было. Русские отряды участвовали в походах Византии на Крит, в Сирию.
Это была великая эпоха. Русь при Олеге Вещем выступила на равных в громадном евразийском регионе, где действовали три мощные империи — Византия, Хазарский Каганат и Арабский халифат. Это общепризнанная оценка крупнейших историков. Но только сейчас благодаря многолетнему кропотливому расследованию Вадима Кожинова восстанавливается историческая истина во всей полноте.
ОЛЕГ II
В 912 году Олега Вещего не стало. Внук Рюрика Игорь был еще мал. На киевский престол вступает Олег «второй», сын или племянник Олега Вещего. И следующие тридцать лет истории Руси связаны с этим князем.
В самом начале своего правления Олег II отправляется к берегам Каспия — тогда Хазарского моря. Хазары нашли «ключ» к Олегу II, обещая богатые трофеи. Они пропускают войско через территории Каганата к своим южным границам. Сам Каганат флота не имел, войско его было разноплеменным, наемным. Русские прибыли на 500 судах, напали на прибрежные мусульманские народы. Половину добычи затем по договору отдали Каганату. Но когда мусульмане решили нанести ответный удар по войску Олега II, Каганат остался «в стороне». В низовьях Волги — Хазарской реки — погибли, по свидетельству арабского хрониста, почти 30 тысяч русских воинов. Это произошло между 912-м и 917-м годами. Такого поражения Русь еще не знала. Ведь совсем недавно Вещий Олег «отмстил неразумным хазарам»! А его преемник поддался коварнейшему хазарскому плану похода Руси на Каспий.
Проходит время, и Олега II увлекает предложенная уже византийским императором акция по ограблению богатого хазарского Самкерца (будущей Тамани) у Керченского пролива. Обратимся к упомянутому «Кембриджскому документу», где речь идет о правителе Хазарского каганата Иосифе, византийском императоре Романе I Лакапине. правившем с 919-го по 944 год, и «царе Руси» Олгу (Олеге). Рассказано, как Олег II потерпел поражение от военачальника хазар, воевавшего с русскими четыре месяца после взятия Олегом Самкерца. Русские не только потеряли всю добычу, но и вынуждены были против свой воли идти на Константинополь. Каганат последовательно добивался своей цели — одновременно ослабить и Византию, и Русь взаимным противоборством.
11 июня 941 года русское войско на тысяче ладей подошло к
Босфорскому проливу и разделилось на две части. Небольшой отряд — «десант» — рванулся вперед, высадился на берег и стал громить предместья Константинополя. В это время на основную часть флота византийские корабли обрушили «греческий огонь».
Видя, как загораются одна за другой ладьи, «десантники» подумали, что флот погиб, борьба бессмысленна. Под покровом ночи на оставшихся немногих судах они отправились в обратный путь. Отряд возглавлял молодой Игорь.
Подтверждаются эти сведения и Архангелогородской летописью: «Иде Олг на Греки… и приидоша ко Царюграду. Бысть же тогда царь Роман и послал патрекея Феофана с воины на Русь; огненным строением пожже корабля руския, и возвратишася Русь восвояси без успеха; потом на третье лето приидоша в Киев». Дальше не говорится, что на третье лето вернулся в Киев и Олег. Вернулась только часть его войска, а «сей же Олг умре, егда иде от Царягорода, перешед море». Это полностью совпадает с «Хазарским письмом», по которому Олег II, хоть и потерпел жестокий урон, но, собрав основную часть флота, двинулся на восток к берегам мало-азийских провинций Византии и воевал там свыше трех месяцев — по указке Хазарского каганата. А затем флот отправился опять через владения Каганата в города прикаспийских мусульман, врагов хазар. Тогдашний правитель города Бердаа свидетельствовал: «И вступили мы в битву с руссами. И сражались мы с ними хорошо и перебили из них много народа, в том числе их предводителя». Это были конец 943-го или начало 944 года. Так бесславно завершился жизненный путь Олега II. Далеко от родины, в ненужном Руси походе.
Итак, страница истории, за которую Л. Н. Гумилев «осудил» Олега Вещего и Игоря, принадлежала Олегу II. Не исключено, что «молчание» Нестора об этом, другом Олеге и походах его времени объясняется и нежеланием помнить о них. Позднее Олег II почти во всех летописях был заменен Игорем, как этого требовала вымышленная версия о единстве династии: Рюрик — Игорь — Святослав.
В 944 году Игорь занимает освободившийся престол в Киеве и возобновляет союз с Византией начав тем самым подготовку к борьбе с Хазарским каганатом, сокрушительную победу над которым одержит русское воинство уже под предводительством сына Игоря, великого полководца Святослава в 960-е годы.
ИМЯ В ИСТОРИИ И В ЛЕГЕНДЕ
Нет на земле безымянных людей. Это просто мы до поры до времени не ведаем их имен.
Вот обрел имя древнерусский князь Олег II, загадочная боковая ветвь на родословном древе Рюрика. И человек этот определенно становится реальным. В этом есть даже что-то мистическое.
Кажется, что такое тридцать лет в тысячелетней истории России? Но вот из забвения — с горечью поражений и Мужеством сердец — является нам живой слиток бытия и тревожит, будоражит мысль. Почему так поступал неудалый князь, о чем думал, почему сменил политику Олега Вещего и попал под влияние недружественной империи? Одно имя. но два таких разных князя олицетворяют эпохи взлета и падения.
Конечно, характер правителя только отчасти воплощает в своих действиях судьбу страны, считает Вадим Кожинов. Период высокого подъема страны подчас как бы без особых причин сменяется периодом глубокого спада. То ли страна устает от мощного напряжения своих сил, то ли успехи порождают в ней самодовольство, закрывающее глаза на опасности. Закономерность эта реальна: очень ярко она проявилась в истории нашего государства за последние полвека, которые отчетливо делятся на два различных периода.
Подобная смена периодов подъема и спада произошла на Руси с 880-х до 940-х годов. Преемник Олега Вещего потерпел поражение от Хазарского каганата, но истинная судьба Руси уже началась, и ее осуществление нельзя было надолго прервать.
Наталия Мелик-Пашева.
Материалы взяты из журнала «ЧиП».
