Чекановский Александр
Чекановский Александр Лаврентьевич (1833-1876) — русский исследователь, геолог, художник польского происхождения. родом с Волыни.
Просматривая однажды труды ученых прошлого века, я вдруг, к большому удивлению, обнаружил, что а путевых дневниках геолога и географа Александра Лаврентьевича Чекановского, путешествовавшего в XIX веке по самым «непроходимым» районам Сибири, явно прослеживаются признаки всего того, что мы считаем присущим именно сегодняшней географии. И что, несомненно, будет определять характер ее в будущем!.. Пораженный, я стал уже специально искать остальные работы Чекановского, все более увлекаясь его образом мышления и незаурядной личностью. Знакомился также и с воспоминаниями о нем современников.
Узнал я, например, о том, что в феврале 1875 года два крупнейших русских географа — почетный академик П. П. Семенов-Тян-Шанский и вице-председатель Географического общества Ф. П. Литке послали прошение шефу жандармов о «высочайшем помиловании сосланного в Сибирь по политическим делам кандидата естественных наук Чекановского ввиду услуг, оказанных им науке».
Так в чем же суть этого географического подвига?
15 мая 1875 года во дворе Иркутского почтового ведомства долго загружалась казенная бричка — кроме мешков с почтой, в нее старательно укладывались научные инструменты, оружие, одежда и продовольствие. За тысячи верст — на крайний север Сибири — отправлялась очередная, третья по счёту экспедиция Чекановского.
К вечеру рессоры брички уже скрипели от натуги… Только за полночь она выкатилась из города и медленно поползла по Ленскому тракту.
Одетый в бурку, с надвинутым на лоб капюшоном, сидел Чекановский на груде тюков и размышлял. Теперь, когда окончилась предотъездная суета, у него было достаточно времени собраться с мыслями — заглянуть а прошлое, подумать о будущем…
Вспомнил Александр Лаврентьевич свой приезд на поселение в деревню Падун в Иркутской губернии десять лет тому. За столом — комендант острога, спившийся грузный мужик лет пятидесяти. На столе бутыль, тарелки с закуской, вдоль стен прокуренной избы замызганные нары.
Безразличный взгляд коменданта скользнул по ладной фигуре, волевому лицу Чекановского, вошедшего в сопровождении двух конвойных.
— Ну, господин хороший, расскажи: кто таков, за что прислан в наши края?
— Там ведь асе написано,— ответил Чекановский, кивнув на лежавшую перед комендантом «препроводиловку».
— Все равно надо. Форма такая.
— Чекановский, сын Лаврентия, выходца из Галиции, рожден 12 февраля 1833 года в городе Кременец Волынской губернии. Арестован в 1863 году в Киеве «за учинение беспорядков и неповиновение властям», осужден на каторжные работы и сослан в Сибирь весной 1864 года. Все, кажется о чем еще говорить?
— Расскажи, что ты там чудил, когда вели вас по этапам от Киева до Тобольска? — Теперь уже слегка насмешливый взгляд коменданта перескочил на подобострастно хихикнувшего фельдфебеля — осведомителя из состава конвоя, сопровождавшего ссыльных.
— А, вот вы о чем,— протянул Александр Лаврентьевич.— Это, милостивый государь, вовсе не чудачества, а научные наблюдения.
— Какие еще там «наблюдения»? На привалах ползал по обочинам дороги, в мешок травы собирал да букашек ловил… Зачем внимание на себя хотел обратить?
В голубые глаза Чекановского нахлынула тоска: сколько раз он безуспешно доказывал, что все это — не показное привлечение к себе чьего-либо внимания, а неодолимая потребность общения с природой, со всем новым, интересным в ней. И еще раз убедился, что бесполезно доказывал.
…Скрипели колеса почтовой брички, а в памяти Чекановского вставали новые и новые картины…
Давнишний приятель по учебе в университете — ставший уже академиком Федор Богданович Шмидт как-то проезжал через Иркутск и узнал от знакомых Чекановского о его бедственном положении. Академик побывал в Падуне в убогой землянке бывшего однокашника и прежде всего купил для музея Академии наук в Петербурге собранные Чекановским коллекции растений, насекомых и минералов. Гордому Чекановскому, ни в коем случае не желавшему принимать подачки от кого бы то ни было, даже от друга, он настойчиво внушал мысль, что эти коллекции «по многочисленности видов и экземпляров, превосходному их сохранению и тщательному означению места нахождения весьма замечательны и многим превосходят коллекции, составленные иными путешественниками».
Как-то вихрем пронеслись в памяти последующие годы… Вот наконец перевод на жительство (разумеется, под неослабным надзором полиции) в Иркутск, выхлопотанный Чекановскому его друзьями и, конечно, Шмидтом.
Здесь он поистине с юношеским увлечением принялся изучать материалы, собранные в музее Сибирского отдела Географического общества. Одновременно составил проект дальнейших исследований Иркутской губернии, в первую очередь геологических. Проект одобрили, Чекановского утвердили исполнителем, и летом 1869 года он смог приступить к изучению южной части губернии и Забайкалья.
Наблюдая, как вода, просачиваясь через выветрившиеся осыпи пород, вытекает, обогащенная железом, Чекановский высказал прозорливое предположение об огромном количестве железной руды, погребенной в недрах Прибайкалья. Глаза загорелись у исследователя, когда он обнаружил здесь же богатейшие залежи минерала пластинчатой структуры, способного расщепляться на чрезвычайно тонкие, прозрачные листочки, сохраняющие при этом удивительную гибкость, упругость и прочность. Это — слюда, еще в то время под названием «московского стекла» бывшая в большом ходу за границей. Не мог ведать первооткрыватель ее богатейших залежей, не знал, что позднее, помимо стекольной промышленности, она получит широкое применение в строительстве, будет использоваться как превосходный электро- и теплоизоляционный материал!
Терпение никогда не было обременительным для Чекановского. И ничего иного душе не надо, кроме каждодневного восхищения красотой первозданной природы обследуемых им мест. Вот и теперь, семь-восемь лет спустя, не мог без волнения вспомнить он о том, что «воды Ангары ниже Братского острога — картина, достойная кисти самого взыскательного художника. Эти воды проложили себе глубокую долину через гребни поднятий… Глубокие каналы идут между высокими кристаллическими стенами с вертикальными обрывами, высотой до 200 футов…», а рядом «с ревом и пеной из всех ущелей стремятся ручьи к реке».
Побережье Байкала.
Читая эти места дневников и воспоминаний Чекановского, я вспомнил слова академика С. В. Обручева об этом путешественнике: «Нет, пожалуй, ни одного сибирского писателя, который дал бы такую сжатую и впечатляющую картину этого края, как это сделал Чекановский»; «своими исследованиями Александр Лаврентьевич положил начало систематическому изучению Иркутской губернии. Они явились основой, на которой впоследствии строились работы, приведшие к созданию современных представлений о геологии Прибайкалья, и поэтому очень справедливо поступило Географическое общество, присудив за них Чекановскому в 1870 году золотую медаль».
К тому времени его творческая мысль вышла далеко за пределы изучаемого района. Через два года он начал готовиться к исследованиям Среднесибирского плоскогорья. И прежде всего издал специальную работу, в которой определил путь и перспективы исследований этого обширнейшего края. Ученый был уверен, что именно здесь «предстоит поприще для плодотворного отыскания законов построения материка северо-восточной Азии».
Своей увлеченностью Чекановский прямо-таки «заразил» руководство Сибирского отдела Географического общества, и оно единодушно решило поручить ему руководство новой экспедицией для «изучения геологического строения междуречья Лены и Енисея».
Основные работы новой экспедиции Чекановского начались в конце мая
1873 года южнее Киренска на реке Нижняя Тунгуска, когда тяжело груженный экспедиционным имуществом баркас мог пойти вниз по течению. Продвижение шло медленно, и нетерпеливый Чекановский на легкой лодке с одним гребцом часто уходил вперед, осматривая и зарисовывая в путевом дневнике встречающиеся на пути интересные обнажения горных пород. У него буквально разбегались глаза! Оказалось, что бассейн Нижней Тунгуски необычайно богат выходами тех самых красноцветных пород, об изучении которых мечтал ученый.
Река изобиловала мелями, косами и перекатами, и, чтобы пройти по ней, приходилось то выволакивать лодки на берег и перетаскивать посуху мимо обмелевших мест, то, вновь спуская их на воду, стремительно проноситься через пороги.
В конце сентября прибыли в Туруханск — место впадения Нижней Тунгуски в Енисей. Не все помощники Чекановского выдержали огромное напряжение экспедиции. Сама дорога и чрезвычайное обилие поступающего материала, который надо было непрерывно, без отдыха обрабатывать и осмысливать, стали трудным испытанием. Натуралист Ксенжопольский и топограф Нахвальных тяжело заболели. Поместив их в туруханскую больницу, Чекановский с остальными своими спутниками — местными жителя-ми-проводниками — поднялся вверх по Енисею, а затем уже санным путем в начале ноября вернулся в Иркутск.
Однако отдыхать пришлось недолго. Через полтора месяца он отправился в новую, еще более сложную экспедицию — в северную часть междуречья Енисея и Лены, чтобы пройти по всему течению реки Оленек до ее впадения в море Лаптевых.
В феврале 1874 года Чекановский отправился вдоль реки Нижняя Тунгуска. Поскольку передвигались санным путем и не надо было следовать многочисленным изгибам реки, экспедиция, при первой возможности спрямляя маршрут, уже к середине марта, отойдя от Нижней Тунгуски, направилась на север — к Оленеку.
На обратном пути тоже непрерывно вели научные наблюдения, которые, однако, еще больше затруднялись «великой стужей и глубокими снегами…». Шли на реку Лену, оттуда на Верхоянск, куда прибыли в ноябре и несколько дней потратили на изучение триасовых отложений вблизи города. В начале декабря экспедиция добралась до Якутска, а в январе 1875 года была уже в Иркутске.
Для исследования Географическое общество предложило Чекановскому взять бассейны рек Хатанга и Анабар, также не изученные. Полностью соглашаясь с необходимостью скорейшего изучения этого района, Александр Лаврентьевич тем не менее счел необходимым до путешествия по Хатанге и Анабару еще раз побывать на реке Оленек продолжив свои прошлогодние изыскания в ее низовьях. Он ясно сознавал, что при столь тяжелых условиях исследования для получения исчерпывающих сведений о геологии и географии этого обширнейшего района одного экспедиционного сезона мало.
На продолжение работ в районе Оленека Географическое общество средств не отпустило: все полностью соглашались с доводами Чекановского об огромной научной важности дела, все смущенно опускали глаза, когда он страстно говорил о моральном долге побывать там еще раз. Но… беспомощно разводили руками: бедно, очень бедно средствами общество, и взять их негде. Тогда Александр Лаврентьевич продал свои наиболее ценные личные вещи, взял в долг и, собрав 1700 рублей серебром, снарядил на эти деньги дополнительную Оленекскую экспедицию.
На очередном ухабе особенно сильный рывок брички заставил Чекановского пробудиться от воспоминаний. Усмехнулся.
— О всем прошлом пути — вплоть до этой кочки,— кажется, успел вспомнить и передумать самое главное.— Оглянулся вокруг.— Да ведь это же подступы к могучей Лене!
Далее, как писал в своих воспоминаниях спутник Чекановского по этой экспедиции Э. Венгловский, на почтовых лодках, часто перегружая все снаряжение, от станции к станции (так все же было дешевле, чем всякий раз самим нанимать лодки) добрались до Киренска. Оттуда регулярных почтовых оказий уже не было, и пришлось купить большую лодку — десятерик. На ней и двинулись вниз по Лене.
Река все более стала походить на море. Левый берег низкий, покрыт лесом, правого — совсем не видно, зато далеко на востоке синеют Верхоянские горы. Погода не баловала: чем дальше на север, тем крепче встречный ветер, поднимаемые им волны поминутно заливали лодку, отчего после каждого дня напряженной работы — топографической съемки, сбора коллекций минералов, растений и животных — экспедиция вынуждена была приставать к берегу: вымокшие и обессилевшие люди нуждались хотя бы в коротком отдыхе.
Чекановский — озябший и уставший не менее других — нервничал: каждую остановку у берега на время, большее, чем это было необходимо для сбора коллекций, расценивал как чрезвычайное происшествие. Сам он вставал еще до рассвета и принимался за работу.
31 июля окончательно вышли на берег, перегрузились на оленьи нарты и двинулись через тундру к Оленеку. «Мы,— пишет Венгловский,— собирали обильные коллекции цветковых растений на различных стадиях развития. На склонах долин, обращенных к северу, росли экземпляры, едва начинавшие развиваться; на южных же склонах в это же время мы собирали растения в полном цвету или даже отцветшие, со зрелыми семенами. Все пространство вокруг — это буйство красок: альпийские розы, незабудки, маки…»
А вот и памятный день 19 августа — приход к правому берегу Оленека. Здесь встретили настоящее «геологическое Эльдорадо», многочисленные обнажения слоев горных пород, лежащих почти горизонтально. Изучая их, Чекановский надеялся разрешить те загадки, которые остались от предыдущих экспедиций. Через девять дней пути вдоль Оленека достигли и устья реки. Здесь Чекановский и его товарищи были подавлены открывшейся им грустной картиной. На береговом яру высились две поросшие лишайниками гробницы — лейтенанта Прончищева и его верной супруги, первопроходцев русской Великой Северной экспедиции 1733—1743 годов.
6 сентября начался обратный путь к Лене, которую достигли через двенадцать суток. Но здесь около месяца Чекановскому пришлось ждать полного ледостава. Лишь 16 октября двинулись по реке через Верхоянск, Якутск и 20 декабря добрались до Иркутска. Всего за три года им было пройдено свыше 25 тысяч километров, треть их — геологические маршруты. Он собрал около 4 тысяч образцов ископаемой флоры и фауны, 900 экземпляров современных растений и 18 тысяч — насекомых и позвоночных, среди которых оказалось много новых, до того и вовсе неизвестных науке видов.
Однако сам ученый неоднократно подчеркивал: «Главный предмет моих занятий составляли исследования геологические». Среди них он выделял «открытие неизвестной до того области изверженных горных пород, столь значительной, что она размерами превосходит всякую другую, где-либо известную подобного рода». Это — траппы, как принято называть необычные вулканические породы, включающие в себя многие виды очень ценных полезных ископаемых. Они были обнаружены Чекановским на огромных пространствах по Нижней Тунгуске и от нее к северу до Оленека — в виде «мощных пластов с многогранной столбчатой отдельностью». Открытие их сказалось на темпах всего дальнейшего развития знаний о геологии Сибири…
Научные заслуги А. Л. Чекановского уже тогда были очевидны. Ходатайства о его помиловании становились все настойчивее, и в феврале 1876 года власти хотя и очень неохотно, но все же были вынуждены принять решение о снятии надзора над этим «политическим», и ему разрешили жить в Петербурге. Через месяц Чекановский прибыл в столицу. Ему хотелось обстоятельно и доверительно обсудить свои результаты и перспективы дальнейшей работы в самой гуще научной жизни страны. Кроме того, он считал себя обязанным добиться справедливого вознаграждения тем, кто сделал возможным само проведение его экспедиций,— местным сибирским жителям, ставшим проводниками его экспедиций, гребцами, путевыми рабочими…
Особенно трогательна была огромная помощь, оказанная Чекановскому братьями-эвенками Петром Голо, Каплиным и Петром Увочаном Каплиным. Они вели его экспедиции по незнакомой местности, помогали нанимать оленей и изготавливать нарты, собирали у местных жителей сведения о возможных путях дальнейшего движения. В тех местах, где раньше еще никто не был и местных жителей тоже не оказывалось, Каплины вели экспедицию, руководствуясь природной интуицией потомственных охотников.
Чекановский подал прошение царю о возможно большем поощрении братьев Каплиных. Для себя Александр Лаврентьевич не просил ничего, хотя в деньгах крайне нуждался. Ведь занимая в Петербурге весьма скромную должность хранителя Минералогического музея, рассчитывать на какие-то доходы не приходилось. А на плечах у него висел еще не оплаченный долг за проведение последней экспедиции…
Проходят месяцы. Чекановский продолжает упорно трудиться, опубликовывает три свои наиболее фундаментальные работы. И вот наконец из канцелярии Александра II, как бы в издевку над просьбой ученого, приходит сообщение, что «его императорское величество всемилостивейше пожаловал братьям Каплиным парадные крестьянские кафтаны». Здесь, видимо, спохватившись — не передали ли они лишнего в царской щедрости,— чиновники канцелярии в проекте «жалованной грамоты» после слова «кафтаны» поставили слова «наименьшей стоимости». Но и это им, видимо, показалось слишком расточительно, потому что всю фразу они закончили словами: «с удержанием их стоимости из сумм Географического общества». Царь, разумеется, все это безоговорочно подписал!..
Александр Лаврентьевич, здоровье которого уже было подорвано лишениями, не мог перенести столь откровенного проявления высокомерного издевательства. 18 (30) октября 1876 года в самом расцвете творческих сил — а было ему всего 44 года — его не стало.
Эта гора, что высится близ прежней почтовой станции Слюдянка, названа именем Чекановского.
Осталось сказать, что в честь А. Л. Чекановского назван ряд ископаемых растений. А по предложению полярного исследователя Э. В. Толя гряда возвышенностей в междуречье Оленека и Лены, впервые открытая и описанная Александром Лаврентьевичем, получила наименование кряж Чекановского.
Но самое главное, пожалуй, то, что вновь, через сто пятьдесят лет, привлекли пристальное внимание географов, биологов его научные открытия.
А. Плахотник
