Челищев Павел
Челищев Павел Фёдорович (1898-1957) — русский художник, основатель мистического сюрреализма. Дали появилс девять лет спустя. Двоюродный дед поэта Константина Кедрова.
В 2008 году снят фильм «Нечётнокрылый Ангел» режиссёра Ирина Бессараб, сценарий К.Кедров и Зарецкая.
Павла Челищева, эмигрировавшего из России с армией Деникина в 1920 году и прожившего жизнь, перемещаясь по всему миру (из Константинополя в Берлин, из Берлина — в Париж, оттуда в Нью-Йорк, затем в Италио, где он и скончался в 1957 году), долгое время было принято считать чуть ли не единственным сюрреалистом русского происхождения. Прежде всего благодаря самой известной в России его работе, масштабному полотну 1930-х годов «Феномены» находящемуся в Третьяковской галерее-туда в 1958 году картину передал друг Челищева Линкольн Кирстайн, приехавший в Москву вместе с американским «Нью-Йорк Сити Балет».Тогда полотно убрали в запасники, но впоследствии оно всё же заняло свое место в постоянной экспозиции Третьяковской галереи. Полотно это, представляющее гротескную современную мистерию, и правда, вызывает почти неизбежные ассоциации с Сальваром Дали.
Дети-листья. Около 1939 года.
Выставка в «Наших художниках» — вторая персоналка культового художника после ретроспективы, состоявшейся четыре с половиной года назад в той же галерее, — столь желанный миф о Челищеве как русском сюрреалисте, в общем-то, развеивает. В Париже 1920-х годов Челищев в круг Андре Бретона и его последователей не входил и сам себя с сюрреализмом никак не идентифицировал. Блистательный одиночка-маргинал, уникальный персонаж второго ряда, куда более подвижный в своей творческой траектории, нежели хрестоматийные, представляющие то или иное направление художники первого ряда, Челищев перемещался по художественным стилям XX века, по маршруту, не менее прихотливому, чем его странствия по странам и континентам. Представленные в «Наших художниках» его работы французского периода 1920-х годов, например, колеблются от уже почти академизированного модернизма «парижской школы» до ядовитого в своей нарочитой приторности маньеристического салона Но даже в самых расхожих для искусства того времени сюжетах, например о циркачах и бродячих комедиантах, Челищев находит нечто индивидуальное до идиосинкразии. Одни из самых впечатляющих экспонатов выставки — «Татуированный» 1934 года и’Жонглер» 1931года, напоминающий полотна-каламбуры Арчимбольдо: его тело кажется сложенным из испещривших его изображений других человеческих фигур. Татуировки, покрывающие тело, но в то же время словно бы выворачивающие его наизнанку, представая его скрытой структурой, наподобие проступивших мышц и сосудов, перекликаются со сквозными у Челищева вариациями на тему «экорше» вроде представленной в галерее «Анатомической головы» 1946 года или серии литографий 1948 года, где едва намеченный на первом листе абрис головы, едва одевшись плотью, тут же проступает сеткой кровеносных сосудов, почти как в уэллсовском «Человеке-невидимке» И даже самые поздние, 1950-х годов, сотканные из напоминающих неоновые трубки светящихся полос, очерчивающих контуры существ и предметов, кажутся завершением этого анатомирования мира, нематериальным скелетом, наконец-то проступившим сквозь плоть вещей.
Но и сама эта плоть, отталкивающая и соблазнительная одновременно, занимала Челищееа на протяжении многих лет и десятилетий его творчества. Пейзажи, предметы или растения у него предельно физиологичны — прожилки на листьях кажутся отчетливо набухшими кровью, а сами эти листки оборачиваются детскими фигурками, как, например, в работах американского периода — «Дети-листья» или «Детство Орсона». Амбивалентность живого и неживого, предмета и тела, пейзажа и лица, человека и животного вообще становится сквозной темой Челищева этого периода. В бугрящемся магмами ландшафте проступают очертания обнаженных тел или даже туловища быков («Фата-моргана»), в зарослях сорняков и колосьев — львиная морда («Зеленый лев»), а’Портрет моего отца» 1939 года оказывается настоящей головоломкой — портретом, видимо, нужно считать лежащий на первом плане, под ногами у пары напоминающих сиамских близнецов детей, огромный камень, в котором проступает то голова хищного зверя, то человеческий профиль. Конечно, все эти игры в прятки, которые картины ведут со зрителем, имеют немало общего с визуальными каламбурами сюрреалистов. Но образы Челищееа коренятся не в универсальных мифах, но в сказках, порожденных прихотями авторского замысла или особенностями того или иного местного, корневого фольклора, его фатаморганы — не ребусы человеческого подсознания, но «пузыри земли’.’ Самые причудливые, самые фантастические полотна, которые Челищев пишет в конце 1930-х, в 1940-е годы, больше всего напоминают не восходящие к средиземноморской античности аллегории Де Кирико и Дали, но к гротескным образам куда более близкого ему в буквальном, географическом смысле слова американского художника Томаса Харта Бенсона, одного из представителей «риджионализма» -художественного направления, создававшего образ мифологизированной, сказочной американской глубинки, в которой несколько лет спустя развелись и пустили вполне надежные корни всевозможные «дети кукурузы!!
Ирина КУЛИК
Павел челищев в «паших художниках»
В галерее «Наши художники», специализирующейся на художниках русской диаспоры, ставших знаменитыми космополитами, открылась выставка Павла Челищева. Это первая в России персоналка единственного полноправного русского сюрреалиста. В том, что Павел Челищев в равной степени вписан как в западный модернизм, так и в русский авангард, убедилась ИРИНА КУЛИК.
Павел Челищев (1898-1957) в России пока что не слишком известен, но, несомненно, имеет все основания стать классиком. Весьма увлекательна сама его биография: потомок знаменитого дворянского рода, прославившегося еще в Куликовской битве, в московской юности брал уроки у участника «Бубнового валета» Ивана Машкова, в парижской молодости вращался среди сюрреалистов, американскую зрелость отметил персоналкой в Нью-Йоркском музее современного искусства, а кончил жизнь в Италии. Он делал декорации для дягилевских балетов — в том числе «Оды», в которой использовал кино- и световые проекции, предвосхитившие столь популярное сегодня в театре видео, а позднее сотрудничал со знаменитым хореографом Сержем Баланчиным. Его картины, в частности представленный в «Наших художниках» натюрморт 1925 года «Корзина с клубникой», приобретала знаменитая американская писательница и коллекционерка Гертруда Стайн.
Перед смертью Павел Челищев завещал одну из своих работ— масштабное сюрреалистическое полотно 1936-1938 года «Феномены» Третьяковской галерее, куда его в 1958 году передал друг художника Линкольн Кирстайн, приехавший в Москву вместе с американским «Нью-Йорк Сити балетом». Тогда полотно убрали в запасники, но впоследствии оно все же попало в постоянную экспозицию. Сейчас «Феномены» можно увидеть на выставке в «Наших художниках». Одной этой работы достаточно, чтобы обеспечить Павлу Челищеву. статус культового художника. Это своего рода парафраз «Сада земных наслаждений» Иеронима Босха, который Павел Челищев, мистик, прилежный читатель Якоба Беме, Сведенборга и Парацельса, воспроизвел со всем уважением к эзотерической и алхимической подоплеке. Непосредственным источником вдохновения для создания этой вещи стало посещение цирка уродов, но при этом ярмарочным монстрам Павел Челищев придал сходство со своими нью-йоркскими знакомыми из мира искусств — чем немало многих из них обидел. В общем, «Феномены» — это тот самый образцово-показательный сюрреализм, «недостающее звено», историческое отсутствие которого так упорно пыталось компенсировать отечественное искусство второй половины XX века: от интеллектуалов-концептуалистов до неравнодушных к китчевому многозначительному «сюру» мастеров левого МОСХа.
Причем сюрреализм у Павла Челищева действительно вполне русский: его полотна — не фрейдистские шарады с предполагаемой «разгадкой», а мучительно непостижимые таинства. Они лишены столь значимой для ортодоксального сюрреализма эротики, но исполнены жутковатого физиологизма. Живое и неживое здесь прорастают друг в друга, прожилки на листьях набухают венозной кровью, человеческие тела прорастают прутьями кустарника. Выставка в «Наших художниках» показывает отнюдь не только Челищева-сюрреалиста (что, возможно, было бы самым выигрышным, но не вполне академическим подходом к экспозиции — а эта галерея предпочитает именно академическую объективность).
Произведения, найденные в основном в частных российских собраниях, представляют все этапы творчества художника, начиная с ученических этюдов конца 1910-х годов и заканчивая работами 1950-х годов, в которых художник старался изобразить что-то вроде внутренней энергии человека. Эта живопись энергетических потоков напоминает искусство советских абстракционистов 1960-х. Что, пожалуй, свидетельствует о том, что тот достаточно причудливый и отнюдь не магистральный путь, которым шел Павел Челищев, пересекал дороги не только далеких друг от друга западных художников, но и, скорее всего, ничего о нем не знавших отечественных нонконформистов.
