Порет Алиса
Порет Алиса Ивановна (1902-1984) — советский российский художник.
«Я никогда не хотела карабкаться на лестницу славы,— написала она 15 апреля 1974 года (кстати, в день своего рождения),— это так же трудно, как играть на органе — и руками и ногами одновременно. Руками тянуться все выше, а ногами отталкиваться от тех, кто лезет за тобой».
Да. «на лестницу славы» Алиса Порет никогда не карабкалась. Однако слава ходила за ней по пятам, особенно’ в последнее десятилетие, когда и я близко узнал Алису Ивановну. Впрочем, сама она своей славы не чувствовала, не замечала. Она думала, что может быть чем-то интересной — в своей живописи или в своих воспоминаниях для тех, кто посещает ее дом. и всё.
Семья.
А к ней, без преувеличения, паломничали: посмотреть картины, рисунки, послушать рассказы, воспоминания, просто поговорить — физики и архитекторы, искусствоведы и медики, музыканты и редакторы, литераторы, художники, иностранцы, коллекционеры, экстрасенсы — самый различный люд. Всех она принимала в своей по-художнически убранной квартире около Центрального телеграфа, служившей в то же время мастерской (но — никаких признаков, кроме мольберта и повернутых лицом к стене картин, что вы в доме живописца!). И вечер (чаще всего она виделась с гостями вечером) заканчивался чаепитием на кухне. «От меня людей обычно выносят на носилках,— шутила она.— Едва добравшись до кухни, все говорят: ,,Ну хотя бы чашечку кофе,— что-то голова болит». А вы выносливый. Очевидно, вы воспринимаете искусство поверхностно».
Мои бывшие друзья.
Но при том, что к ней было паломничество, все же, наверное, прав мой знакомый (а я спорил с ним), что она чувствовала себя в Москве одиноко. Да, и на московской земле она оставалась жителем северной столицы.Тут надо вспомнить в двух словах ее биографию. Алиса Порет родилась в Петербурге (в 1902-м) и полжизни прожила в Петербурге-Петрограде-Ленинграде. Когда в последние годы ее картины приобретали ленинградские музеи (Русский музей, Музей истории театра, Пушкинский Дом), она отдавала их туда с радостью. «Все-таки родина»,— сказала она мне по этому поводу.
Примерка.
А вторая половина ее жизни, послевоенная, прошла уже в Москве. И здесь окончился ее путь.
Следом за фразой о славе Алиса Ивановна записала: «Мне судьба сделала чудесный дар,— мне не нужно было ни за что бороться. Что бы со мной ни случалось, я знала, что, как в сказке, стоит мне подумать: „Что же мне теперь делать?*’ — как всегда появлялся драгоценный ..Столик, накройся». Самым неожиданным образом».
Метро «Маяковская»
Конечно, это было преувеличение, счастливое сказочное самоощущенье, столь свойственное детям и, должно быть, живущее в художнике для детей. На самом деле жизнь преподносила ей и горе, и нужду, и голод, и потери — словом, все, что выпадало на долю человека, прошедшего известные всем десятилетия XX века (Алиса Ивановна умерла 15 февраля 1984 года).
Но я говорю о самоощущении. А самоощущение «как в сказке» жило с ней с детства.
Сохранился ее детский рисунок, сделанный в шесть лет. на чердаке во время наводнения. На нем надпись ее же, детской рукой: «Я Волшбница» (с пропуском е). Об этом рисунке Алиса Порет упоминает в автобиографической заметке. И, комментируя эту надпись мне (я должен был быть публикатором заметки), она говорила: «Я хочу, чтобы это осталось (в тексте), потому что я про себя это думаю, когда рисую»
Когда я спрашивал Алису Ивановну, чем ее привлекает работа в детской книге, она говорила: «Я очень охотно это делаю, потому что у меня в характере есть вещи, которые нужны для детской книжки. У меня есть веселость, жизнерадостность и доброта…» (зап 8\Х1.1974).
Еще не подсчитано, сколько книжек для детей проиллюстрировала за свою жизнь Алиса Порет: сто или меньше ста. Но известно, что она была детским художником шестьдесят лет, с 1924 года. И у многих на памяти ее детские книги, среди которых, пожалуй, самая заметная — «Винни-Пух и все остальные» А.Милна, пересказанный Борисом Заходером (1960)
«Я делала всю жизнь детские книжки,— говорила мне Алиса Ивановна,— и благодаря этому написала 200 работ…»
Живописью Алиса Порет очень дорожила, именно ее прежде всего выставляла на своих персональных выставках в московском Доме архитектора, в Доме ученых и в залах Союза художников на Беговой…
А под конец жизни коллекционеры и экспозиторы напомнили ей о ее прекрасных иллюстрациях для изданий «Academia»: к «Калевале», к «Коту Мурру», к «Скандинавским сагам» и проч.
На чем же зиждилось ее счастливое самоощущение «как в сказке»? Конечно, не только на характере. Алисе Порет действительно везло в жизни — и в детстве («у меня нет ни одного неприятного воспоминания»,—с благодарностью к родителям напишет она в 70-е годы) и в юности, и в пору художнической зрелости. Да и это ли не везенье, если ее учителями были К.С.Петров-Водкин и П.Н.Филонов, если в ее доме на протяжении десятилетия бьп Даниил Хармс и Александр Введенский, Иван Иванович Соллертинский и Мария Вениаминовна Юдина, если она знала Осмеркина и Тышлера, Мейерхольда и Шостаковича. Евгения Шварца и Николая Олейникова… Нет, бессмысленно было бы пытаться перечислить всех.
Сознавая, что посланные судьбой встречи могут представлять собою какой-то интерес, А. Порет записала свои воспоминания, из коих пока известны читателю только два — о М.Юдиной (в сборнике ей посвященном) и о Д.Хармсе (в «Панораме искусств 3»).
Да и о многом из своей жизни она успела написать.
Однажды она мне сказала: «Я нашла тетрадь, которую мне подарил отец, когда мне исполнилось семнадцать лет. Он сказал: „Тебе уже семнадцать лет, и у тебя могут быть самостоятельные мысли. Вот тебе тетрадь, в которую ты можешь записывать все, что хочешь. Можешь быть уверена, что ни я, ни мама не будем в нее заглядывать. Вот тебе ключик». Сохранилась и тетрадь и ключик. Но я в нее стала писать, когда мне уже было семьдесят…» И. показывая эту тетрадь с металлической монограммой «АР» (Alice Рoter) добавила: «И вот без единого черновика (поверьте), так сразу писала все это…» Когда я прочел всю тетрадь насквозь (200 больших страниц), то увидел, что в ней действительи первой до последней страницы не было ни единой помарки. «Мне — писать,— сказала Алиса Ивановна,—так же легко, как говорить».
Об этой тетради она мне как-то сказала: «Тут написана вся моя жизнь».
И сейчас передо мной эта тетрадь, начинающаяся словами: «Пришло время записывать про Детство». По существу это повесть жизни, она охватывает всю жизнь художника, с рождения до старости.
Но как раз эту тетрадь Алиса Порет мало кому показывала и ничего из нее другим, кажется, не читала.
Зато два альбома.— один форматом поменьше, другой — побольше,— были постоянно раскрываемы, когда в дом приходили знакомые и незнакомые. Записи из этих альбомов она часто читала вслух («Хотите, я вам прочту про объективный метод?..») и показывала рисунки в них. Эти чтения и показ были как бы частью вечера в её доме.
Не знаю, к этим ли двум альбомам (нет, пожалуй, не к ним, потому что в них нет описываемых рисунков), но во всяком случае к их содержанию, характеру относится запись, которую в числе других своих заметок передала мне в 1981 году Алиса Ивановна. Запись такая:
«Мне подарили две толстые тетради с отличной бумагой, чтобы на досуге рисовать, что придет в голову.
Легко сказать! Я несколько’дней ничего не могла придумать, и когда пришел мой друг художник П[етр) С[нопков|, он меня выручил: — ,,Да делайте иллюстрации. Что вы сейчас читаете?»—..Стендаля».— ..Ну вот и тема. Три рисунка сразу: любовь-тщеславие, любовь физическая и любовь-страсть. Позвоните, когда нарисуете».
Первый рисунок я сделала тут же, и третий тоже. Стендаль так много, долго и подробно об этом писал, что все было просто. А со вторым мне повезло—на улице я увидела старика с матрацем на спине и двух влюбленных.
А потом темы приходили сами».
Она была великолепная рассказчица. Живая, остроумная, изящная. И живопись свою демонстрировала, обычно предваряя каждое полотно какой-нибудь новеллой. И многие, конечно,— помнят эти новеллы.
Незадолго перед смертью она передала мне эту тетрадь с монограммой и два альбома навсегда. «Вам, может быть, как моему будущему биографу…»,— полушутя обмолвилась она однажды,— не помню, в какой связи.
Её тяготило, что в последние несколько лет она уже не занимается живописью. «Вообще у меня все грустно, грустно,— говорила она.— Моя последняя работа помечена 80-м годом. Она называется ..Ничто»… И после этого я ничего не делала. Как-то вот закончилась творческая жизнь…»
Она была художником лирического склада и никогда не насиловала свой талант, если не шло «как в сказке».
«Ничто» — небольшая картинка (30×20 см), на темном-темном фоне едва различимые звездочки. В час похорон она стояла на мольберте.
Я хотел бы представить читателям «Панорамы» некоторые страницы из тетради и альбомов Алисы Порет. Эти страницы жанрово весьма разнообразны: и мемуар, и эскиз портрета, и случай из жизни друзей, и небольшой цикл иллюстраций к только что прочитанному, и короткая история из времен собственного детства, и проект памятника поэту, и рассказ «Художник и его модель», и переписанные стихи одного из погибших друзей-поэтов, и анекдот, и вклеенная фотография с рассказом-комментарием, и запись услышанного разговора, и просто рисунки, рисунки, рисунки… Словом, альбомы художника. (Алиса Порет не любила, когда ее называли художницей. И воспоминания ее тоже озаглавлены: «Я — художник».)
Я пометил тетрадь и альбомы в порядке хронологии: I, II, III. Первым по времени оказался толстый альбом (в нем рукой автора на титульном листе написано: «Алиса Порет. Лето 1966 г.—Лето 1967 г.—Лето 1968 г.»), потом — тетрадь с монограммой (начало 70-х годов) и, наконец, альбом среднего формата («Алиса Порет. 1970—1980. 1981—»).
Итак, страницы из тетрадей-альбомов Алисы Порет: текст в сопровождении рисунка или рисунок в сопровождении текста, а то и просто рисунок, только рисунок.
Алиса Порет хотела видеть свои записи и рисунки в «Панораме». Кое-что с этой целью она успела отобрать сама.
Владимир Глоцер
