Матей Юрий
Юрий Матей — молдавский художник.
Шокирующие полотна молодого молдавсного художнина Юрия Матея принесли ему международную известность
Когда я встретился с художником у него в скромной однокомнатной квартире-мастерской на окраине Кишинева, дома «застал» лишь четыре полотна. Два из них уже были проданы. Первый мой вопрос был о том, не жалко ли ему расставаться со своими произведениями.
— Нисколько, — не колеблясь, ответил Юрий. И добавил, что продажа в определенном смысле спасает картины.
— Я человек переменчивый. Вроде бы завершив работу, вдруг осознаю, что ту же идею можно было воплотить иначе. Скажем, в глазах на портрете могло появиться иное выражение. Или в руках, изгибе тела. И если бы картина не обрела уже своего владельца, я непременно стал бы ее переделывать. А так я начинаю новую вещь. Часто в чем-то продолжающую ту, с которой расстался. Так появились серии: «Арлекины», «Сумасшедшие короли», «Эротические автопортреты»…
Король бабочек.
Юрии сам повернул разговор к работам, которые вызывают отнюдь не однозначную реакцию. Одни их превозносят, другие брезгливо кривят губы: «Ужас какой-то…»
Еще студентом Кишиневского института искусств в 94-м Матей написап для курсовой выставки большое полотно «Семь изображений собcтвенного тела», многое определившее в творческой судьбе автора. Уже в этой работе, можно сказать, дебютной в большом искусстве, проявились главные особенности «почерка» художника. Юрий предпочитает изображать обнаженное мужское тело, причем натурщиком, как правило, выступает сам. Откровенность, с которой он это делает, и повергает многих в шок.
«Семь изображений…» тоже вызвали ропот среди уважаемых профессоров — впрочем, выставивших студенту высший балл за идею, композицию и мастерство исполнения.
— Что заставляет вас писать обнаженное мужское тело? Обычно живописцы отдают предпочтение женской наготе…
— Мне с детства нравилось эпатировать публику. Хотя вырос в селе с патриархальными устоями. Может, эта патриархальность и вызвала подсознательную реакцию протеста. Если хочешь чего-то добиться, надо вырываться из обыденности, накатанности… Это одна причина. Другая в том, что писать качественно я могу то, что хорошо знаю. Лучше всего я знаю самого себя. Кстати, тело мужчины писать труднее, нежели тело женщины. Может, поэтому к нему и обращаются куда реже. А я люблю преодолевать: сложности — мне от этого жить веселее.
_ — И -всё же когда ваши работы впервые предстали перед широкой публикой в Национальном музее Молдавии, многие возмущались: Матей пригласил посмотреть на искусство, а показывает свои срамные места…
— А кто сказал, что какая-та часть тела, коль Бог создал нас такими, недостойна кисти художника? Америки, впрочем, я не открывал, обратившись к мужской наготе. Ещё
в Древней Греции, в Египте на изображениях мужчины были раздеты. Великий Микеланджело Давида каким изваял? Даже в Ватикане Адам изображен обнаженным.
— Ну а бабочек с какой целью на мужское «достоинство» посадили? Да и не на одной картине…
— Этот вопрос не вы первый задаете. Когда впервые «Автопортрет для себя» и «Король бабочек» перед кишиневцами предстали, бывший тогда президентом страны Петр Лучинский о том же спрашивал. Особого секрета тут нет. Во-первых, я рассчитывал на чувство юмора зрителей, видящих эту часть мужского тела «окрыленной». Но не это главное. Издревле бабочка символизировала душу человеческую. Для меня духовное и эротическое тесно взаимосвязаны. Мне помогает творить любовь моей женщины, ее отношение к тому, что я делаю. Когда писал автопортреты, она была рядом. Ей было интересно, над чем я работал. Стоило бы ей шепнуть просто: Юра, не надо так, — я бы, скорее всего, написал по-другому…
— Говорят, что вы вынашиваете еще более эпатирующие замыслы. Вроде бы собираетесь создать триптих, как-то связующий темы нормальной любви, а также «голубой», «розовой»…
— О задумках распространяться не люблю. Но, действительно, есть наброски подобного «триптиха». И геи, и лесбиянки — тоже люди, не мне судить их за то, что они таковы. Человек ценен своими нравственными качествами — это главное. А какие у него цвет кожи, национальность, сексуальная ориентация… До этого мне дела нет.
— Судя по скромности вашей мастерской, не скажешь, что вы художник дорогой, известный на Западе…
— Все, что для творчества требуется, у меня есть. Денег на этотоже уходит немало. Ведь даже музыка важна, под которую работаю. Покупаю лучшие диски классики — Чайковский, Вивальди, Бетховен… Хорошие книги тоже дорого стоят — художник обязан много читать. Постоянно езжу по миру, посещаю музеи… А в повседневных запросах я скромен. Строю, правда, сейчас в рюдном селе Казанжик, что под городом Леово (в детской художественной школе которого, уже, к сожалению, закрытой, учился рисовать) мастерскую, где в летнее время буду работать с учениками…
— Юрий, злые языки поговаривают, что своим успехом вы обязаны покровительству брата, крупного молдавского политика.
— Простите, а как политик Матей мог повлиять на голландца или француза, которые купили картины художника Матея? Абсурд. Чтобы успех пришел, и десяти, двенадцати часов в день у мольберта недостаточно. Я же, как правило, и дольше работаю. Кроме того, нужно еще кое-что от Бога. Вот тогда все получится. А первые свои деньги за рисунки я в Москве на Арбате выручил в девяностом году. Совсем еще юным студентиком. Тогда меня впервые — прямо с арбатских переулков в галерею настоящую пригласили.
— И все же в элитные залы зарубежных стран, в которых вы сейчас выставляетесь, так просто — с улицы — не возьмут…
— Представьте себе, взяли. Хотя доля везения в этом все же была. В девяносто пятом, когда я работал в кишиневском парке, подсел ко мне голландский дипломат. Разговорились. Завершилось тем. что он первым из иностранцев у меня картину купил. Кстати — вот уж совпадение — для него это тоже было первое полотно в будущей обширной его коллекции. Сейчас Герит Тиммер — так зовут моего «крестного» в западном мире искусства — уже приобрел тридцать моих работ. Через год после знакомства он пригласил меня к себе в Амстердам в гости. Я и захватил с собой фотографии написанного к тому времени. Зашел в «Арт-центр», показал. Неожиданно заинтересовались. Сразу же контракт предложили на четыре года. Абсолютно кабальный. Я согласился…
Это сейчас все просто кажется. Тогда, помню, целый месяц из мастерской на третьем этаже «Арт-центра» не выходил — выполнял заказ.,. Теперь, когда появилось имя, уже и сам диктую условия. А вы говорите — брат….
Петр РАШКОВ
